Люди как птицы (СИ) - Гребенкин Александр. Страница 11

Я молчала. От стола тянуло какой-то сыростью, могильным холодом…

Выдержав паузу, Сублицкий сказал:

— Вы молчите, значит вам нужно подумать, принять решение. Мы сделаем так: сейчас вы вернётесь в Красную комнату, отдохнёте, хорошенько подумаете. Потом вам принесут договор. Подпишите — и вы свободны. Вы наша!

Наверное, была нажата какая-то кнопка, потому что рядом со мною, словно тень, возникла моя сопровождающая, похожая на рыбу.

Я послушно зашагала за нею по ярко освещённым коридорам и вскоре оказалась в прежней уютной гостиной.

Села у стола в глубокое кресло — меня морило от усталости. На столе пресс — папье, украшенное бронзой, вечная ручка с пером «рондо», несколько чернильниц, чистилка для перьев.

— Я сейчас принесу договор и завтрак, — уныло произнесла женщина с рыбьими глазами.

Пока её не было я провалилась в призрачный сон. Сквозь шторы век видела, как женщина — рыба вошла с подносом, на котором стоял кофейник и тарелка с чем-то ещё.

— Поешьте, и вам станет легче. Вот текст договора.

Она положила на стол какую-то бумагу, больше похожую на пергамент.

Я устало и сухо поблагодарила и набросилась на еду — так соскучилась по нормальной пище.

Отодвинула поднос и потянулась к листу пергамента.

Буквы плясали, расплываясь, становясь то гибкими извилистыми змеями, то коварными драконами, с хищными пастями и крыльями, то наливались кровью.

— Ничего не соображу, — пробормотала я и устало отложила лист.

— Вы можете прилечь, отдохнуть. Выспитесь, почитаете на свежую голову, — равнодушно сказала женщина — рыба. — Не буду вам мешать.

Она поднялась и вышла, закрыв бело-лазурную дверь.

Я с удовольствием вытянулась на мягком оранжевом диване, несколько раз уже проваливалась в сон, но потом вдруг подскочила.

Подошла к двери, подёргала ручку — меня заперли! Впрочем, этого следовало ожидать.

Я подошла к окну. За стёклами расцветало утро. Створки окна были на запорах и снаружи забраны решёткой.

Я легла на диванчик и последнее, что видела, это кнопка для вызова под столиком. Внутри меня всё расплылось, и я провалилась в сон.

Глава 6. «Я их простил, а прокляла она себя сама…»

Мне снился полёт над лесом. Летим мы вместе с Максимом, я чувствую его руку в своей. С высоты мы видим старый дом, снижаемся, вот мы у порога. Здесь сидит тёмный человек, опустив голову. Он поднимает её навстречу нам и меня передёргивает — у человека нет лица! Я вскрикиваю и пробуждаюсь!

Воспоминания хлынули полным потоком, тревога охватила тело. Что будет дальше?!

Мягкие лучи солнца гуляли в трубочках пыли.

Подхваченный непонятным ветерком (откуда ему тут взяться — в закрытом помещении), ко мне слетает лист пергамента. Скачут, вьются змеями, наливаются кровью буквы — опять я не могу сосредоточиться!

Пренебрежительно отбросив договор, я прислушиваюсь, подхожу к двери. Стоит хрустальная тишина. Я прижимаюсь ухом к двери — не слышно даже шагов.

«Нет, это так дальше продолжаться не может. Нужно что-то делать, но что? Бежать? И не медлить — могут прийти. Но как? Всё заперто!»

Я опускаюсь в кресло и пытаюсь соображать.

Мой взгляд бежит по окнам, по красным стенам и картинам. Последние мертвы, но одна привлекает моё внимание. Я подхожу ближе.

На картине изображена площадь старого города, залитая дождём. Здание с острым шпилем, старинные дома под красными черепичными крышами. И в глубине — одинокая фигура в чёрном под зонтом.

Я пристально, до головокружения, вглядываюсь в полотно картины, втягивая в себя пространство.

Повеяло мягкой свежестью, на моё лицо упали дождинки. Под ногами пузырится вода — мелкий дождик залил мир. Сейчас промокну — нужно спасаться!

Я зашагала к белому зданию с черепичной крышей, к тёмному провалу двери.

— Осторожнее! — прозвучал крик сквозь цокот копыт. Оказывается, я чуть не попала под карету!

Спрятавшись в здании, стояла, смотрела, как всё сильнее полосует косой дождик. Меня пробирала дрожь, было холодно, а я ведь легко одета!

Ясно было, что попала я в другое время. Это было похоже на мир прошлого века. Мне было легко оттого, что я бежала из своей тюрьмы, но сомнения терзали — что мне делать здесь, в этом мире? Нужно как-то вернуться в своё время, там Максим, там частичка моей жизни и души.

Сзади по лестнице спустился человек в форме и в плаще. Сверкнув на меня глазами прошёл мимо. Надо уходить!

Зашагала по пузырящимся лужам. Шла и сознавала, что на меня глазеют прохожие. Ещё бы — я шла в не совсем обычном одеянии. Так меня и здесь заподозрят в чём-то и задержат. Надо было что-то придумать.

Дождь начал ослабевать, пока совсем не утих.

Я шла по бульвару, пока не нашла одинокую лавчонку под деревом, за густыми влажными кустами.

Здесь было как-то теплей и уютней. Небо было покрыто плотным одеялом туч. Пахло лужами, ветками и мокрой зеленью. Нужно было что-то придумать!

Я загляделась на женщину, фланировавшую мимо с офицером. Напрягла все свои силы, пронзая взглядом её одеяние и оглядывая своё, но преобразовать ничего не получалось.

Так я сидела и тряслась от холода, не решаясь выйти из своего укрытия, пока не приблизился вечер.

Моя голова опустилась, и я погрузилась в странный полусон.

Когда очнулась — на меня смотрели бесцветные глаза из-под нависших клочковатых бровей. Передо мною был пожилой, согбенный мужчина в обвисшей шляпе, одетый в старый, неуклюже заплатанный костюм, с прилипшим травинками. Печальное лицо его с белыми бакенбардами было изрезано морщинами. Его брюки пузырились на коленях и были забрызганы, а башмаки носили следы прогулки за городом — к ним налипли грязь и увядшие листья.

Он жестом пригласил меня идти с ним.

— Вы что-то хотите? — спросила я.

Но он всё манил меня за собой, а потом просто взял за руку.

Пальцы его были с изломанными, почерневшими ногтями.

Заметив, что я трясусь от холода, он снял свою грубую, потёртую куртку, и, несмотря на моё сопротивление, набросил мне на плечи.

Спустя час мы уже шли под неярким вечерним солнцем, заливавшем тихую деревенскую улицу. Наверное, мы попали в один из пригородов — мирные домики, густые ветки деревьев, скрывающие дворы, собаки, гуси, голуби…

За всё время мой спутник шёл, слегка прихрамывая, и не произнеся ни слова — вероятно он был немым. Только показывал знаками куда идти.

Лачуга старика глядела на улицу подслеповатым окошком. За калиткой лениво залаяла лохматая собака, такая же старая, как и её хозяин. Двор, со старым колодцем и сараем с покосившейся дверью, был завален всяким хламом. На верёвке сушились тяжёлые мокрые простыни.

Жестом старик пригласил меня в дом и затем притопнул на собаку.

Мне ничего не оставалось, как воспользоваться любезным приглашением немого хозяина. Вечер овладел миром и оставаться ночью в чужом городе было страшновато. Надо было дождаться дня, а потом придумать, как выбираться из положения.

Домик состоял из сеней и трёх комнат, таких же неухоженных, как и двор, заваленных старыми вещами и тряпьём. В одной из комнат с низким закопченным потолком стояла старая печь.

Старик легко дотронулся до моего плеча, другой рукой показал на самовар, а затем на поленце у печки. Потом указал в сторону двери.

Я вышла во двор и, не обращая внимания на лохматую псину, рычавшую неподалёку, прошагала сквозь груды опавшей листвы к видневшейся в ранних сумерках поленнице у сарая, набрала в подол дров. Из-за обвисшей двери пахло животными. Я заглянула в глубину сарая, здесь шевелились и бегали в клетках красноглазые кролики.

Потом я вернулась в закопченную комнату, схожую со старинным склепом.

Вскоре в печурке затанцевал и запел огонь, согревая прохладное жилище.

Я стала чистить картошку, промывая её в котелке, бросая в кастрюлю, а старик просто сидел спиной к багровому пламени и с какой-то жадной теплотой наблюдал за мной. Неведомо как зашедший в комнату большой дымчатый кот, мурлыкнув, прыгнул на тощие колени старика.