Люди как птицы (СИ) - Гребенкин Александр. Страница 25

В это время Алёшин принялся за закуску а я, ожидая его ответа, в волнении тоже поглощала своё блюдо, не чувствуя никакого вкуса.

Пауза затянулась. Наконец писатель, вынув платочек, вытер губы…

— Ковалевич? — спросил он, глядя куда-то в сторону. — А он не умер…

Я оторопела:

— Как не умер? Он до сих пор жив?

— Конечно.

— И вы уверены в этом?

— Абсолютно, — твёрдо сказал Алёшин, — откинувшись всем телом на спинку стула.

И добавил:

— Такие люди быстро не умирают…

— Но если он не умер, то где же он?

Алёшин внимательно посмотрел на меня, пронзая глазами:

— Вот этого сказать не могу…

Я тяжело вздохнула, отнеся всё, что говорилось о Ковалевиче, к буйной фантазии автора. Решила спросить о другом.

— Скажите, а как сложилась судьба Михаила Булатова?

— А вот его уже нет с нами… Увы…Он ведь ещё перед войной скончался! Он был отличным драматургом, жаль, что его пьесы сейчас так мало ставят… Да и прозаиком отличным он был! Какой у него роман о театре! Волшебный роман! А вы знаете, что он написал перед смертью мистический роман? О, это шедевр! Его пока не напечатали, но я читал рукопись… Там есть чем восхититься! Но он увидит свет, поверьте мне! Увидит! И его ждёт мировое признание!

Я слушала восклицания Алёшина и видела, как он переполнен восторгом, и не желала его останавливать.

— А не знаете ли вы судьбы Жоры Аггелова? Он так помогал мне в своё время…

— Не хотелось бы об этом много говорить… Если коротко, Жору постигла и трудная и счастливая судьба. Был арестован, сидел, потом жил на поселении на Урале. Но вот недавно реабилитирован, вернулся, стал популярен, выпустил два сборника. Их в продаже вы не найдёте. Но если найдёте и прочтёте, то поймёте, что, несмотря на всю свою популярность, это уже не тот Аггелов, что был…

Мы увлеклись, перебирая всех знакомых художников и писателей.

— Багрецов? Очень неплохой поэт. У него есть чудная «Дума» — развитие идей самого Шевченко:

Опанасе, что с тобою?

Поник головою…

Глаз над левою скулою

Затек синевою…

--------------.

Я не знаю, где зарыты

Опанаса кости:

Может, под кустом ракиты,

Может, на погосте…

Алёшин пробовал цитировать дальше, но сбился, махнул рукою.

— Он много болел… Его уже давно нет, ещё в тридцать четвёртом помер…Кто? Котов? О, этот здравствует… Он сейчас в фаворе… Генерал от литературы! Руководит молодёжным журналом. Пишет…Как он строит фразу! Как Верлада — дома…

— Верлада? — вздрогнула я. — А что с ним?

— С Верладой? Он погиб при задержании. Давно уж, год не помню… Оказался вражеским шпионом. Или его выдавали за такового…

Алёшин опустил голову и попросил, не глядя в глаза:

— Гера, дорогая, а можно ещё рюмочку.

Я подозвала рыжего официанта.

Мы ещё очень долго сидели и вспоминали о разном. Мне удалось расшевелить закостеневшую душу писателя. Чем дольше мы беседовали, тем больше Алёшин оживал, вспоминал, спрашивал обо мне и моей судьбе.

И я решилась спросить ещё об одном человеке.

— Георгий Кристианович, а что стало с чекистом Глебом Боковым? Помните такого?

— Как же не помнить, — промолвил Алёшин, со вкусом затягиваясь сигарой. — Очень необычный был человек. И представьте себе, пострадал от своих же! Его арестовали в тридцать седьмом году. Помните, тогда чистки шли?

Я кивнула головой, хотя, что я могла помнить, ведь сама сидела в то время в изоляции. Знала о репрессиях в основном по рассказам Оксаны и Вадима.

— Боков был слишком уж независим от власти, слишком много знал. А такого не прощают! — говорил Алёшин, потягивая из рюмки.

— Так его расстреляли?

— Хм…Официально — то так… Но, ходят упорные слухи…

Тут Алёшин наклонился и прошептал мне на ухо:

— Арестовали — то двойника… А сам Боков исчез… Только молчок, я вам ничего не говорил. А жизнь такая интересная и опасная штука, как змея в руке. И жаль, что, ужалив нас, она быстро уползает…

Мы ещё какое-то время сидели вдвоём и беседовали о жизни, пока я не заметила, что Георгий Кристианович совсем осоловел, стал запинаться и как будто задрёмывать. Рыжий официант понимающе посмотрел на меня, и я очень попросила, чтобы тот позаботился о писателе, вызвал машину и отправил писателя домой. Официант с готовностью кивнул, для него это дело было привычным.

Я вышла из ресторана — стоял задумчивый осенний вечер. Пошла в опадающий парк, поднялась ввысь и полетала над дорогим мне городом, как когда-то летала с любимой птицей.

А поздно ночью лежала в поезде на полке и думала о своей судьбе. Всё что здесь со мной было — в прошлом!

Нужно было возвращаться домой. Меня ждала моя новая жизнь, мой милый муж Вадим, мои восторженные студенты! И я была им нужна!

А за окном мелькали ночные пейзажи, а колёса напевали мне какую-то грустную забытую песню.

Эпилог от издателя. 1971 год

Августовским вечером с большого океанского парохода, тяжело привалившегося к пристани крупного южного порта, сошли двое мужчин, по виду — иностранцы. Один из них — молодой, в цветастой рубашке, с лёгкостью вынес два небольших чемодана и подозвал носильщика. Второй — высокий, поджарый, с седой шевелюрой, в сером костюме, под которым виднелась белая рубашка, не спеша вышел следом.

Он остановился, с какой-то затаённой радостью оглядывая вечерний город, вдыхая запахи порта и южных растений.

Далее эти двое пошли за носильщиком до остановки такси. По дороге пожилой остановился у киоска и с какой-то тщательностью и жадным любопытством выбирал газеты, заплатив, тут же принялся раскрывать их и, если бы более молодой спутник его не поторопил, рисковал бы надолго застрять у киоска.

Спустя три часа оба уже ехали в поезде на север, пили чай с лимоном и неторопливо беседовали о том, о сём.

Потом молодой пошуршал купленными газетами, постелил себе и прилёг на верхнюю полку. А седовласый ещё долго смотрел в окно на проносящиеся пейзажи, пока тёмно-синий цвет не поглотил мир, оставив лишь мерцание огней.

Очнувшись от своих мыслей, он только сейчас заметил, что все пассажиры купе уже отдыхают. Тогда аккуратно он включил небольшой ночничок, с трепетом просмотрел какую-то цветную, хорошо изданную книгу в гибкой обложке. Спустя пять минут он уже лежал во тьме. Не спал, долго о чём-то думал, вздыхая и ворочаясь. Заснуть ему удалось лишь под утро.

Проснулся он от активного движения пассажиров. Младший, всё в той же цветастой рубахе, откуда-то принёс кофе и горячие бутерброды, приглашая старшего позавтракать.

В десять утра поезд прибыл на перрон удивительного города с оранжевыми островерхими черепичными крышами.

Стояло летнее воскресение — тихое, бархатное, ласковое. В небе и во всей атмосфере ощущался скорый приход осени.

Двое приезжих прошли через небольшой стихийный рынок, вглядываясь в разноцветное изобилие овощей и фруктов.

Седовласый шёл устало, медленно, хлопал красноватыми глазами — явно сказывалась почти бессонная ночь и дальняя дорога. Его спутник же шагал бодро, вертел с любопытством головой. Он даже остановился, чтобы выбрать арбуз, постучал по его полосатому тугому боку. Но старший поторопил его, показывая на стоянку такси.

И вот чемоданы погружены в багажник «Волги» с оленем на капоте, и они катят по красивым улицам, разглядывая старинные дома и памятники. Молодой в цветастом щёлкает дорогим, по виду импортным, фотоаппаратом прямо на ходу, а седовласый с едва заметной улыбкой осматривает примечательные окрестности, заметно волнуясь. Попросили водителя остановить лишь возле старой крепости, которую фотографировали долго и тщательно.

Лишь через сорок минут они въехали в отдалённую часть города, утопавшую в садах. Здесь неистово пахло цветами, яблоками и грушами, спелым виноградом.