Настоящий английский детектив. Собрание лучших историй - Честертон Гилберт Кий. Страница 9

Я тоже заметил. Нейоми, когда Эмброуз повторил ей слова Сайласа, вздрогнула и побледнела.

– Со мной ничего, – отозвалась она. – Просто твой брат не должен позволять себе такие вольные выражения по отношению ко мне. Ну, продолжай. Что еще сказал Сайлас?

– Он посмотрел в печку и говорит: «Зачем ты бросил туда нож, Эмброуз?» – «Откуда я знаю зачем!» – ответил я. «Отличный нож, – сказал Сайлас. – На твоем месте я бы оставил его себе». Я поднял с земли трость. «А кто говорит, что я потерял его навеки?» – спросил я и с этими словами взобрался сбоку на печь и стал шуровать внутри, чтобы подвинуть к себе нож поближе, а потом выгрести лопатой или чем-то еще. «Подсоби, – попросил я Сайласа, – дай руку, чтобы я мог дотянуться, и я вмиг его добуду». Но вместо того, чтобы добраться до ножа, я сам чуть не свалился в горящую известь. Наверно, пары одурманили. Одно помню: голова закружилась, и я обронил трость. Я бы и сам отправился за ней, не удержи меня Сайлас за руку. «Оставь его! – сказал он. – Если бы я не удержал тебя, ты бы мог погибнуть из-за ножа Джона!» Он обхватил меня за плечи и увел оттуда. Мы вышли на дорогу к лесу и на опушке – там, где вы нас отыскали, – остановились и сели на упавшее дерево. Тут мы еще поговорили о Джоне и сошлись на том, что надо посмотреть, как дело повернется. В эту пору вы с мистером Лефрэнком и подошли к нам. Нейоми, ты верно угадала, что мы решили кое-что утаить от тебя. Теперь ты все знаешь.

Он умолк, и я задал ему первый из накопившихся у меня к нему вопросов:

– Имелись ли у вас или у вашего брата в этот момент какие-либо опасения насчет обвинения, которое теперь вам предъявлено?

– Даже мысли такой не было, сэр, – ответил Эмброуз. – Как мы могли предвидеть, что соседи обыщут печь и расскажут про нас то, что рассказали? Чего мы боялись, так это что отец узнает о ссоре и еще сильней на нас разозлится. Я даже больше Сайласа хотел держать все в тайне, потому что, кроме отца, мне приходилось думать еще и о Нейоми. Поставьте себя на мое место, сэр, и вы согласитесь: меня дома ждало ох какое невеселое будущее, если бы Джон Джаго и вправду не вернулся на ферму и если б стало известно, что это моих рук дело.

Разумеется, этим во многом можно было объяснить его странное поведение, но, на мой взгляд, не полностью.

– Значит, вы полагаете, – продолжил я, – что Джон сдержал свою угрозу не возвращаться на ферму? Значит, по-вашему, он сейчас жив и где-то скрывается?

– Несомненно! – сказал Эмброуз.

– Несомненно! – повторила за ним Нейоми.

– Верите ли вы сообщению, будто его видели путешествующим по железной дороге в направлении Нью-Йорка?

– Да, твердо верю, сэр. И, скажу больше, уверен в том, что шел по его следу. Я нашел бы его, если б мне позволили остаться в Нью-Йорке.

Я взглянул на Нейоми.

– Я тоже в этом уверена, – сказала она. – Джон Джаго скрывается.

– Вы полагаете, он опасается Эмброуза и Сайласа?

Она помолчала.

– Он может их опасаться, – произнесла она, подчеркнув слово «может».

– Но вы не думаете, что это возможно?

Она снова помедлила с ответом. Я настаивал:

– Вы считаете, что его отсутствию есть другие объяснения?

Она опустила глаза и произнесла неохотно, почти угрюмо:

– Не знаю.

Я обратился к Эмброузу:

– Что еще вы имеете рассказать нам?

– Больше ничего, – сказал он. – Я выложил вам все, что знаю.

Я поднялся и отошел, чтобы переговорить с юристом, услугами которого пользовался. В свое время он помог нам получить пропуск в тюрьму и сейчас присутствовал при свидании. Сидя поодаль, он ни разу не вмешался в разговор, внимательно наблюдая за впечатлением, которое рассказ Эмброуза Мидоукрофта производит на тюремных служащих и на меня.

– На этом вы и строите защиту? – осведомился я шепотом.

– Да, именно так, мистер Лефрэнк. И что вы, между нами, об этом думаете?

– Если между нами, то я думаю, что мировой судья назначит судебный процесс.

– По обвинению в убийстве?

– Да.

То, что я сказал адвокату, вполне соответствовало сложившемуся у меня убеждению. На мой взгляд, рассказ Эмброуза выглядел как подделка, сфабрикованная – причем сфабрикованная неумело – для того, чтобы извратить очевидный смысл предъявленных обвинением косвенных улик. Вывод этот я сделал неохотно и, из сочувствия к Нейоми, с большим сожалением. С осторожностью переговорил с девушкой и сделал все, что мог, чтобы смутить ее неколебимую уверенность в счастливом исходе следующего слушания дела.

И вот наступил день, на который отложили заседание мирового суда.

Мы с Нейоми снова явились туда вместе. Мистер Мидоукрофт оказался не в состоянии покинуть свою спальню. Его сестра, однако, присутствовала. В город она пришла сама и место в зале заняла поодаль от нас.

На сей раз Сайлас появился на помосте для подсудимых более собранным и поведением напоминал брата. Обвинение вызвало новых свидетелей. Началась битва за медицинское заключение о принадлежности обугленных костей, и, в некотором смысле, тут мы одержали победу. Иначе говоря, экспертов заставили признать, что их мнения по этому вопросу сильно расходятся. Трое согласились, что не испытывают уверенности в своих выводах. Двое пошли еще дальше и заявили с определенностью, что кости принадлежали животному, а не человеку. Защитник попытался выжать из этого все, что мог, а затем выступил с речью, основанной на показаниях Эмброуза Мидоукрофта.

К сожалению, у нас не было свидетелей, чтобы эти показания подтвердить. То ли это обстоятельство обескуражило адвоката, то ли он сам втайне разделял мое мнение о заявлении своего клиента, сказать не могу, но, во всяком случае, говорил он невыразительно и хотя, без сомнения, сделал все, что можно, словам его недоставало искренности и убежденности. Когда, закончив, он занял свое место, Нейоми взглянула на меня с тревогой. То, как держал себя обвинитель, безошибочно указало ей на неуспех защиты, но она не поддавалась отчаянию и мужественно ждала решения мирового судьи. Я не ошибся в своем предвидении того, что продиктует ему долг. Когда он произнес ужасные слова, обязывающие Эмброуза и Сайласа предстать перед судом присяжных по обвинению в убийстве, Нейоми уронила голову мне на плечо.

Я вывел ее на воздух. Проходя мимо помоста для обвиняемых, я заметил, что бледный как смерть Эмброуз провожает нас взглядом: решение мирового судьи, по всей очевидности, подкосило его. Сайлас в малодушном ужасе опустился на стул тюремного надзирателя. Не издавая ни звука, он трясся, как загнанный зверь.

Мисс Мидоукрофт возвращалась на ферму вместе с нами и всю дорогу нерушимо хранила молчание. Ничто в ее поведении, на мой взгляд, не свидетельствовало о том, что эта скрытная и суровая дама хоть сколько-нибудь сочувствует узникам. Однако когда, по приходе домой, Нейоми удалилась в свою комнату, мы на несколько минут остались с мисс Мидоукрофт наедине, и тут, к моему изумлению, эта столь безжалостная женщина обнаружила, что и она, будучи дщерью Евы, способна чувствовать и страдать, как любой из нас, но в своей особенной, черствой манере. Внезапно она приблизилась и положила руку мне на рукав.

– Вы ведь юрист, не так ли? – спросила она.

– Да.

– И имеете какой-то опыт в своей профессии?

– Десять лет практики.

– Как вы думаете… – начала она было, но сразу остановилась; ее лицо смягчило свое выражение, глаза опустились долу. – Впрочем, неважно, – проговорила она смущенно. – Я так расстроена всем этим несчастьем, хотя, быть может, со стороны этого и не видно. Не обращайте внимания.

Она отвернулась. Твердо убежденный в том, что невысказанный вопрос рано или поздно заставит ее разомкнуть уста, я ждал продолжения и не ошибся. Она вновь, неохотно, как бы подчиняясь некоему влиянию, которому бессильно противостоять даже могучее напряжение воли, подошла ко мне.

– Вот вы сами – верите, что Джон Джаго еще жив? – спросила она так страстно, так отчаянно, словно слова сорвались с языка помимо ее воли.