Холодный дом - Диккенс Чарльз. Страница 69

– Недурно? – повторила я.

– Да, – ответил Ричард, – недурно. Медицина – наука довольно скучная и однообразная. Но она не хуже любой другой науки.

– Милый Ричард! – проговорила я с упреком.

– А что? – спросил Ричард.

– «Не хуже любой другой»!

– Я не вижу в этом ничего плохого, Хлопотунья, – проговорила Ада, доверчиво переводя глаза с него на меня, – ведь если медицина не хуже любой другой науки, то Ричард, надеюсь, сделает в ней большие успехи.

– Ну да, конечно, и я надеюсь, – сказал Ричард, небрежно откинув волосы со лба. – Может быть, это в конце концов всего только испытание, пока наша тяжба не… простите, совсем было позабыл! Я ведь не должен упоминать о тяжбе. Запретная тема! Ну да, в общем все обстоит недурно. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Ада охотно согласилась бы с ним – ведь она уже была твердо убеждена, что вопрос решен вполне удовлетворительно. Но я не считала возможным остановиться на этом и начала все сызнова.

– Нельзя же так, Ричард, и ты, милая Ада! – сказала я. – Подумайте, как это важно для вас обоих; а вы, Ричард, должны твердо знать, нравится ли вам ваша будущая профессия и намерены ли вы заниматься ею серьезно, или нет, – этого требует ваш нравственный долг по отношению к кузине. Я думаю, что нам обязательно надо поговорить об этом, Ада. А то будет поздно и – очень скоро.

– Конечно! Давайте поговорим! – согласилась Ада. – Но, мне кажется, Ричард прав.

Как могла я укорять ее хотя бы взглядом, если она была такая красивая, такая обаятельная и так любила его!

– Вчера у нас были мистер и миссис Беджер, Ричард. – сказала я, – и, судя по всему, они думают, что медицина вам не очень-то по вкусу.

– Неужели? – проговорил Ричард. – Вот как! Ну, это, пожалуй, меняет дело, – ведь я понятия не имел, что они так думают, и мне не хотелось их разочаровывать или доставлять им какие-нибудь неприятности. Да я и правда не особенно интересуюсь медициной. Но ведь это неважно! Она не хуже других наук!

– Ты слышишь, Ада! – воскликнула я.

– Должен сознаться, – продолжал Ричард полузадумчиво, полушутливо, – что медицина не совсем в моем вкусе. У меня к ней не лежит душа. И я слишком много слышу о мужьях миссис Бейхем Беджер – первом и втором.

– Ну, это можно понять, – в восторге воскликнула Ада. – Мы с тобой, Эстер, вчера говорили то же самое!

– И потом, – продолжал Ричард, – слишком все это однообразно: сегодня то же, что и вчера, завтра то же, что и сегодня.

– Мне думается, – сказала я, – что это недостаток, свойственный любой деятельности… даже самой жизни, если только она не протекает в каких-то необыкновенных условиях.

– Вы полагаете? – промолвил Ричард задумчиво. – Может быть! Ха! Но слушайте, – он снова внезапно развеселился, – мы отвлеклись от того, о чем я говорил. Повторяю – медицина не хуже любой другой науки. В общем, все обстоит недурно! Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Однако даже Ада, чье личико сияло любовью, – а теперь, когда я уже знала, какая у нее невинная и доверчивая душа, это личико казалось мне еще более невинным и доверчивым, чем в тот памятный ноябрьский туманный день, когда я впервые его увидела, – даже Ада, услышав его слова, покачала головой и приняла серьезный вид. Поэтому я воспользовалась удобным случаем и намекнула Ричарду, что если он иногда перестает заботиться о себе, то он, по моему глубокому убеждению, конечно, никогда не перестанет заботиться об Аде, и если он ее любит и считается с ней, он не должен преуменьшать важность того, что может оказать влияние на всю их жизнь. Это заставило его призадуматься.

– Милая моя Хлопотунья, в том-то все и дело! – отозвался он. – Я думал об этом несколько раз и очень сердился на себя за то, что хоть я и очень хочу серьезно взяться за дело и… но это мне… почему-то не совсем удается. Не знаю, как это получается; должно быть, мне не хватает чего-то. Как дорога мне Ада, не знает никто, даже вы, Эстер (милая моя кузина, я так вас люблю!), но во всем остальном я не способен на постоянство. Это такие трудные занятия, и на них уходит столько времени! – добавил Ричард с досадой.

– Может быть, – начала я, – вы так относитесь к ним, потому что сделали неудачный выбор?

– Бедный! – промолвила Ада. – Ничуть этому не удивляюсь!

Да! Никакие мои попытки смотреть на них укоризненно не удавались. Я сделала еще попытку, но просто не могла ничего поделать с собой, да если б и могла, какой вышел бы толк, пока Ада сидела, скрестив руки на плече Ричарда, а он глядел в ее нежные голубые глаза, устремленные на него?

– Видите ли, милая девушка, – начал Ричард, перебирая пальцами золотистые локоны Ады, – возможно, что я немного поторопился, может быть сам не разобрался в своих склонностях. Очевидно, они направлены в другую сторону. Мог ли я знать наверное, пока не попробовал? Теперь вопрос в том, стоит ли бросать то, что начато. По-моему, это все равно что поднимать переполох по пустякам.

– Милый Ричард, – проговорила я, – да как же у вас хватает духу считать свои занятия пустяками?

– Я этого не считаю, – возразил он. – Я хочу сказать, что они могут оказаться пустяками, потому что знание медицины мне, может быть, и не понадобится.

Тут мы с Адой начали убеждать его, что ему не только следует, но положительно необходимо бросить медицину. Затем я спросила Ричарда, не подумывает ли он о какой-нибудь другой профессии, которая ему больше по душе.

– Теперь, дорогая моя Хлопотунья, – сказал Ричард, – вы попали в цель. Да, подумываю. Я считаю, что юриспруденция подходит мне больше всего.

– Юриспруденция! – повторила Ада, как будто испугавшись этого слова.

– Если я поступлю в контору Кенджа, – объяснил Ричард, – и буду обучаться у Кенджа, я получу возможность следить за… хм! – «запретной темой», смогу досконально изучить ее, овладеть ею и удостовериться, что о ней не забывают и ведут ее как следует. Я смогу позаботиться об интересах Ады и своих собственных (они совпадают!) и буду корпеть над трудом Блекстона [90] и прочими юридическими книгами с самым пламенным усердием.

Я вовсе не была в этом уверена и к тому же заметила, как омрачило лицо Ады его упование на какие-то туманные возможности, с которыми были связаны столь долго не сбывающиеся надежды. Но я сочла за лучшее поддержать его намерение упорно работать – в любой области – и только посоветовала ему хорошенько проверить себя и убедиться в том, что теперь-то уж он сделал выбор раз и навсегда.

– Дорогая Минерва [91], – отозвался Ричард, – я такой же уравновешенный, как вы. Я сделал ошибку, – всем нам свойственно ошибаться. Больше этого не будет, и я стану юристом, каких мало. То есть, конечно, – тут Ричард опять впал в сомнения, – если стоит поднимать такой переполох по пустякам!

Это побудило нас снова и очень серьезно повторить ему все то, что говорилось раньше, и мы пришли к прежнему заключению. Но мы так настоятельно советовали Ричарду откровенно и без утайки поговорить с мистером Джарндисом, не медля ни минуты, да и самому Ричарду скрытность была так чужда, что он вместе с нами сейчас же разыскал опекуна и признался ему во всем.

– Рик, – отозвался опекун, внимательно выслушав его, – мы можем отступить с честью, да так и сделаем. Но нам необходимо быть осторожными – ради нашей кузины, Рик, ради нашей кузины, – чтобы впредь уже не делать подобных ошибок. Поэтому, прежде чем решить, намерены ли мы стать юристами, мы должны выдержать серьезное испытание. Прежде чем сделать прыжок, мы хорошенько подумаем и отнюдь не будем торопиться.

Ричард был до того энергичен, нетерпелив и порывист, что ничего на свете так не желал, как сию же минуту отправиться в контору мистера Кенджа и немедленно заключить с ним договор. Однако он охотно согласился повременить, когда ему доказали, что это необходимо, и удовольствовался тем, что, усевшись среди нас в самом веселом настроении, начал рассуждать в таком духе, словно единственной и неизменной целью его жизни с самого детства была именно та, которая увлекла его теперь. Опекун говорил с ним ласково и сердечно, но довольно серьезным тоном – настолько серьезным, что это произвело впечатление на Аду, и, когда Ричард ушел, а мы уже собирались подняться к себе наверх и лечь спать, она сказала: