Самые смешные истории (сборник) - Драгунский Виктор. Страница 2
Мне очень нравится эта песня. Так и вижу синее-синее небо, жарко, кони стучат копытами, у них красивые лиловые глаза, а в небе вьётся алый стяг.
Тут я даже зажмурился от восторга и закричал что было сил:
Я хорошо орал, наверно, было слышно на другой улице:
Я нажал себе кулаками на живот, вышло ещё громче, и я чуть не лопнул:
Тут я остановился, потому что я был весь потный и у меня дрожали колени.
А Борис Сергеевич хоть и играл, но весь как-то склонился к роялю, и у него тоже тряслись плечи…
Я сказал:
– Ну как?
– Чудовищно! – похвалил Борис Сергеевич.
– Хорошая песня, правда? – спросил я.
– Хорошая, – сказал Борис Сергеевич и закрыл платком глаза.
– Только жаль, вы очень тихо играли, Борис Сергеевич, – сказал я, – можно бы ещё погромче.
– Ладно, я учту, – сказал Борис Сергеевич. – А ты не заметил, что я играл одно, а ты пел по-другому?
– Нет, – сказал я, – я этого не заметил! Да это и неважно. Просто надо было погромче играть.
– Что ж, – сказал Борис Сергеевич, – раз ты ничего не заметил, поставим тебе пока тройку За прилежание.
Как тройку?! Я даже опешил. Как же это может быть? Тройка – это очень мало! Мишка так тихо пел и то получил пятёрку…
Я сказал:
– Борис Сергеевич, когда я немножко отдохну я ещё громче смогу, вы не думайте. Это я сегодня плохо завтракал. А то я так могу спеть, что тут у всех уши позаложит. Я знаю ещё одну песню. Когда я её дома пою, все соседи прибегают, спрашивают, что случилось.
– Это какая же? – спросил Борис Сергеевич.
– Жалостливая, – сказал я и завёл:
Но Борис Сергеевич поспешно сказал:
– Ну хорошо, хорошо, все это мы обсудим в следующий раз.
И тут раздался звонок.
Мама встретила меня в раздевалке. Когда мы собирались уходить, к нам подошёл Борис Сергеевич.
– Ну, – сказал он, улыбаясь, – возможно, ваш мальчик будет Лобачевским, может быть, Менделеевым. Он может стать Суриковым или Кольцовым, я не удивлюсь, если он станет известен стране, как известен товарищ Николай Мамай или какой-либо боксёр, но в одном могу заверить вас абсолютно твёрдо: славы Ивана Козловского он не добьётся. Никогда!
Мама ужасно покраснела и сказала:
– Ну, это мы ещё увидим!
А когда мы шли домой, я всё думал:
«Неужели Козловский поёт громче меня?»
Живой уголок
Перед концом урока наша учительница, Раиса Ивановна, сказала:
– Ну, поздравляю вас, ребята! Школьный совет постановил устроить в нашей школе живой уголок. Такой маленький зоосад. Вы будете сами ухаживать и наблюдать за животными…
Я так и подпрыгнул! Это ведь очень интересно! Я сказал:
– А где будет помещаться живой уголок?
– На третьем этаже, – ответила Раиса Ивановна, – возле учительской.
– А как же, – говорю я, – зубробизон взойдёт на третий этаж?
– Какой зубробизон? – спросила Раиса Ивановна.
– Лохматый, – ответил я, – с рогами и хвостом.
– Нет, – сказала Раиса Ивановна, – зубробизона у нас не будет, а будут мелкие ёжики, птички, рыбки и мышки. И пусть каждый из вас принесёт такое мелкое животное в наш живой уголок. До свиданья!
И я пошёл домой, а потом во двор, и всё думал, как бы завести у нас в живом уголке лося, яка или хотя бы бегемота, они такие красивые…
Но тут прибежал Мишка Слонов и как закричит:
– На Арбате в зоомагазине дают белых мышей!!
Я ужасно обрадовался и побежал к маме.
– Мама, – кричу я ей, – мама, кричи ура! На Арбате дают белых мышей.
Мама говорит:
– Кто даёт, кому, зачем и почему я должна кричать ура?
Я говорю:
– В зоомагазине дают, для живых уголков, дай мне денег, пожалуйста!
Мама взялась за сумочку и говорит:
– А зачем вам для живого уголка именно белые мыши? А почему вам не годятся простые серенькие мышата?
– Ну что ты, мама, – сказал я, – какое может быть сравнение? Серые мышки – это как простые, а белые – вроде диетические, понимаешь?
Тут мама шлёпнула меня небольно, дала денег, и я припустился в магазин.
Там уже народу видимо-невидимо. Конечно, это понятно, потому что известно, кто же не любит белых мышей?! Поэтому в магазине была давка, и Мишка Слонов стал у прилавка следить, чтобы больше двух мышей в одни руки не отпускали. Но всё-таки мне не повезло! Перед самым моим носом мыши кончились. Ведь это одно расстройство! Я не могу себе позволить покупать мышей на рынке, там за них с меня три шкуры сдерут. Я говорю продавщице:
– Когда будут ещё мыши?
А она:
– Когда с базы пришлют. В четвёртом квартале, думаю, подкинут.
Я говорю:
– Плохо вы снабжаете население мышками первой необходимости.
И ушёл. И стал худеть от расстройства. А мама, как увидела мое выражение лица, всплеснула руками и говорит:
– Не расстраивайся, Денис, из-за мышей. Нету и не надо! Пойдём купим тебе рыбку! Для первоклассника самое хорошее дело – рыбка! Ты какую хочешь, а?
Я говорю:
– Нильского крокодила!
– А если поменьше? – говорит мама.
– Тогда моллинезию! – говорю я.
Моллинезия – это маленькая такая рыбка, величиной с полспички.
И мы вернулись в магазин. Мама говорит:
– Почём у вас эти моллинезии? Я хочу купить десяточек таких малюток, для живого уголка!
А продавщица говорит:
– Полтора рубля штучка!
Мама взялась за голову.
– Это, – сказала мама, – я и представить себе не могла! Пойдём, сынок, домой.
– А моллинезии, мама?
– Не нужно их нам, – говорит мама. – Они кусаются. Пойдём-ка, и вместо одной такой малявки купим огромного судака или зеркального карпа, приготовим его в сметане, позовём Мишу и будем пировать. А моллинезии, ну их, они кусаются…
Но всё-таки, скажите, что мне принести в живой уголок? Мыши кончились, а рыбки кусаются… Одно расстройство!
Л. Пантелеев
Буква «ты»
Учил я когда-то одну маленькую девочку читать и писать. Девочку звали Иринушка, было ей четыре года пять месяцев, и была она большая умница. За каких-нибудь десять дней мы одолели с ней всю русскую азбуку, могли уже свободно читать и «папа», и «мама», и «Саша», и «Маша», и оставалась одна только самая последняя буква – «я».
И тут вот, на этой последней буковке мы вдруг с Иринушкой и споткнулись.
Я, как всегда, показал букву, дал ей как следует её рассмотреть и сказал:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.