Возвращаясь на Землю (СИ) - Мельников Евгений. Страница 12

Ауу! – Марина Андреевна принялась “будить” его. – Опять где-то витаешь.

Алексей вдруг, спохватившись, поднял на нее глаза и начал спешно соображать, после чего резво вымолвил:

Спасибо. Я, пожалуй, спать. – Между тем, жуткие мысли по новой начали грызть его изнутри…

Он медленно встал со стула и направился в ванную. Резко нахлынувшее опьянение только усугубляло его состояние. Вымыв руки, он поднял взгляд к зеркалу и начал смотреть в свои собственные глаза, как в глубокое озеро, внимательно наблюдая за расширением зрачков. Он явно хотел сказать что-то самому себе – что-то очень важное. Но ничего придумать, а тем более сказать, он не мог. Лишь попытался ободряюще улыбнуться, но и этого у него не получилось, хотя раньше всегда получалось. Набрав в ладони холодной воды, сколько было можно, он наклонил голову и умыл лицо.

- Спокойной ночи. – Пожелала Марина Андреевна сыну, когда он словно привидение вышел из ванной.

- Спокойной ночи. – Произнес он, по-прежнему погруженный в свои размышления, и медленно проплыл в дальнюю комнату.

“Буквально только что поступила информация о том, что операция по спасению заложников в музее проведена и, надо сказать, не совсем удачно. По последним данным, погибли двенадцать туристов, один боец спецназа и все террористы, включая предводителя банды”. – Это радиосообщение было последним, что слышал Алексей за тот день. Он очень устал и явно был не в духе, больше всего ему хотелось спать, а проснувшись, понять, что все, что с ним происходило, было лишь сном. Хотя, нельзя однозначно сказать, хотел ли он этого, но что-то трепещущее внутри него вдруг как будто лопнуло от напряжения и заставило его ясно сформулировать для себя нечто. По его мнению, это у многих сидело в голове, но никак не могло выбраться: “Мир идет ко дну… – Последняя мысль напугала его и в то же время повела за собой дальнейшие рассуждения. – Нас семь миллиардов, каждый день погибает около пятисот тысяч – мы вымираем как биологический вид, хоть и быстро размножаемся. Но что же будет после нашей смерти? Неужели будет нарушена цепь питания, и все остальные организмы постепенно вымрут? Почему-то мне так не кажется”. – Тут Алексей ощутил небольшую, но искреннюю радость и даже, как ни странно, некую гордость. Но вскоре эта гордость вновь превратилась в ненависть, причем объекта ненависти он найти не мог, он просто испытывал ее, возможно даже, к самому себе, но это не имело для него принципиального значения.

На минуту он прислушался к тому, что делала мама, и, убедившись, что она легла спать, медленно встал и подошел к окну. Ему стало слишком жарко, и он решил приоткрыть его. В комнате царила темнота, поэтому он отчетливо видел все, что происходило на улице. Перед ним открывался вид на центральную часть города, которая находилась примерно в пяти километрах. Недалеко от дома, в двух кварталах, протекала прикрытая тонким льдом река, а дальше, за рекою, на большом пустыре располагалась лыжная база, куда тысячи лыжников и сноубордистов приезжали кататься каждой зимой.

Над многочисленными огнями города Алексей вновь увидел круглую как его зрачок Луну. Она также иронично смотрело на город, как полтора часа назад смотрела ему в глаза. “Неужели ничего не изменится? – Думал он. – Что-то должно измениться…”

Оставив окно открытым, он, наконец, лег на кровать и укрылся одеялом. У него пропало гневное желание рвать, кричать и биться головой о стену, оно ненадолго затаилось, уснуло вместе с ним – все-таки слишком сильно он хотел спать, чтобы предаваться гневу.

Глава IV

Алексей спал, казалось, довольно крепко, тем не менее, на лице его проявлялись следы активной нервной деятельности: он частенько подергивал мышцами лица и иногда даже издавал нечленораздельные звуки. Мысли роились, как пчелы в голове, они буквально барабанили по мозговой коре. Не выдерживая такого роя, он постепенно просыпался. Гадкое ощущение: он думал, казалось, обо всем сразу и из-за этого не мог прийти в себя и мыслить разборчиво. Мысли превращались во что-то твердое во рту, похожее на дерево – на широкое дерево, большой, крепкий дуб – сложно это описать. Все одеяло под ним было смято в комок – он переворачивался по пять раз в минуту и даже, проснувшись, не мог остановиться, жара, ко всему прочему, донимала его.

Примерно в три часа ночи, словно удар молотом по больной голове, раздались душераздирающие женские крики, которые усиливались и учащались с каждой минутой. “Нет!.. Не надо!.. Не надо…,  хватит!” – Звучало у него в голове, и от этого боль все усиливалась. Все, чего он хотел – прийти в себя и выкинуть весь этот мусор из головы, он ерзал по всей кровати, то сжимаясь в комок, то вытягиваясь и пряча голову под подушкой. Но когда он начал соображать и вдруг понял, что крики доносятся с улицы, то замер от страха… “Вызовите милицию! Кто-нибудь!” – Вскричала женщина, после чего раздался звук бьющегося стекла.

Алексей беззвучно лежал в темной комнате и смотрел прямо перед собой – на белый письменный стол, частично освещенный светом Луны. Страх и беспомощность – вот как можно было в двух словах описать его состояние, он не мог даже пошевелиться, слушая эти душераздирающие крики. Как он ни старался взять себя в руки, его состояние только ухудшалось, и от этого никак нельзя было избавиться, мертвая тревога овладела им, тяжелые апокалиптические мысли начали вновь одолевать и без того истощенный мозг. Ему, вроде бы, ничто не угрожало, тем не менее, страх усиливался и превращался в нечто глобальное, давил неудержимым весом при каждом следующем крике. Он вдруг непроизвольно представил себя на месте той женщины и начал чувствовать, как его тело сжималось в плотный маленький камень, как звезда, испытывающая гравитационный коллапс… – чудовищное состояние.

Около полминуты Алексей пролежал неподвижно, не смыкая глаз, и только после этого начал сквозь грозовую тучу темных мыслей твердить себе, что нужно что-то предпринять. Но когда он вдруг услышал звук милицейской сирены, то успокоился, сердце начало отходить от состояния непрерывной дрожи; пролежав так около часа, он все же сумел уснуть. Но сон его длился недолго, в шесть часов утра он проснулся, охваченный жаром, в горле пересохло, голова его, казалось, стала втрое тяжелее. Все внутри и вокруг него мешало спокойно лежать. Он тщетно пытался собрать мысли в строй, но никак не мог получить контроль над ними, они вились колючим плющом в голове, цепляясь за все вокруг, за каждый предмет, за каждое случайно всплывшее воспоминание, мозг, казалось, обрастал древесной корой и в этом отверделом состоянии не мог свободно работать и свободно дышать. Сквозь эту твердую кору тяжелым металлическим коловоротом грубо и небрежно пробивался страх.

Ужас, которого не видно, втройне ужасен, по крайней мере, для него. Страх перед неизвестностью и боязнь темноты – одно и то же – к такому выводу он пришел уже давно, изучая психологию человека. Он много рассуждал об этом и довольно много знал, но это ему нисколько не помогало справляться со своими собственными страхами.

Он с большим усилием поднял голову с подушки, вытер холодный пот со лба и медленно встал с кровати, затем в темноте прокрался к стулу, на котором была аккуратно уложена его одежда. Надев все, что на нем лежало, Алексей прошел в ванную, чтобы хорошенько умыться холодной водой. Затем он зашел в комнату к маме и, пока она тихо спала, отыскал градусник и направился на кухню. Он уже вроде бы отошел от ночного эпизода, но теперь боялся, что окажется болен. Опасения его оказались небеспочвенными: градусник показал тридцать восемь с половиной. Поразмыслив, насколько мог, он открыл холодильник, затем, поискав с полминуты, вынул оттуда бутылку пива и поставил ее в микроволновую печь. Бесшумно обувшись, чтобы не разбудить маму, он надел ее шарф, вышел за порог и тихо закрыл за собой дверь.

Стоило ему выйти на улицу, прохладный ветер тут же проветрил его голову, и мысли немного просветлели. Погода вновь баловала обильным снегопадом, детская площадка была щедро припорошена им, и никакой скверны, никаких следов от произошедшего ночью не было видно под его чистой пеленой.