Пастор (ЛП) - Симон Сиара. Страница 51

— Тебе нравится? — спросил я. Поппи осторожно дышала через нос и не могла ответить, поэтому я говорил за неё: — Уверен, что да. Тебе нравится, когда клиент грубо с тобой обращается. Ты становишься влажной, когда к тебе относятся как к шлюхе, не так ли?

Она издала звук, который мог означать как «да», так и «нет», или вовсе быть лишь стоном чистого удовольствия. Как бы то ни было, это заставило сжаться мой желудок, мои руки вцепились в кожу головы Поппи, а яйца напряглись от необходимости освобождения. Но я не хотел кончать ей в рот.

— Стоп, — приказал я, потянув за поводок.

Она подчинилась, выпуская мой член со слезящимися, размазанными глазами и с одной из самых больших улыбок, которую я когда-либо видел на её лице. Я использовал поводок, чтобы приподнять лицо Поппи, и после наклонился к ней:

— Сколько за трах?

Её улыбка постепенно превратилась в нечто более тёмное, и оно обещало мне всё, что я только пожелаю.

— Мы… Мы не должны этого делать, — произнесла она тихо.

— Мне плевать, — прорычал я. — Я хочу трахнуть тебя. Сколько?

— Всё, что у тебя осталось, — ответила она, вызывающе изогнув бровь, и я молча похвалил её за преданность нашей игре.

Я достал бумажник и оставшуюся наличность — около $700 (чёрт, у Поппи было много денег) — а затем бросил купюры в воздух. Они медленно опустились на пол.

— Собери их ртом.

— Нет.

— Нет? — я дёрнул за ленту достаточно, чтобы она вспомнила о своём положении. — Я хочу получить то, за что заплатил. Теперь. Собери. Их.

Я заметил момент капитуляции Поппи по её осанке, но стоило ей начать нагибаться, чтобы дотянуться до ближайшей купюры, как я наступил на деньги:

— Сначала сними трусики.

Она прикусила нижнюю губу, и я не знаю, как выглядело моё лицо, но его выражение, каким бы оно ни было, всё же убедило Поппи не испытывать меня. Она встала, зацепила большими пальцами свои трусики и скинула их вниз, затем выступила из них, оторвавшись от пола сначала одним золотым каблуком, а потом другим.

После Поппи наклонилась и начала собирать деньги.

Пока она занималась этим, я держал поводок ослабленным, разматывая его, чтобы у неё было достаточно пространства, и в то же время облизывался на её набухшее между ног совершенство. Когда мы вернёмся домой, я хотел бы боготворить её своим ртом, хотел бы, чтобы Поппи кончала на мой язык снова и снова. Она заслужила это, мой ягнёнок, тем, что была готова ради меня на всё, создав эту маленькую игру, в которой я мог бы брать и брать у неё. Да, после этого я собирался вознаградить её.

Но прямо сейчас…

Я опустился на пол позади неё, тоже на колени; не думаю, что она меня услышала, потому что музыка была довольно громкой. Поппи полностью нагнулась вперёд: её лицо на полу, задница высоко в воздухе — я обхватил свой член и одним грубым толчком вошёл в неё целиком, одновременно с тем сильно ударяя её по ягодице.

Она взвизгнула — счастливый звук — и этого стало достаточно, чтобы не подпускать мою совесть близко, поскольку я трахал Поппи жёстче, чем просто по-джентельменски: не слишком быстро, но резко и глубоко, настолько глубоко, что её пальцы поджимались, а мои яйца бились о её клитор.

И тут та змея снова заскользила — разгневанная, ожесточённая змея — потому как я вспомнил, что являюсь не первым мужчиной, который делал здесь подобное с Поппи, что в этом самом месте её так трахали и раньше; затем эта злость опалила мои ладони и свернулась в моём паху.

Я хотел наказать её. Хотел причинить ей боль, как она сделала больно мне, заставляя меня так сильно беспокоиться, но вместо того, чтобы ранить её, я вышел из неё и встал; мой член был влажным и таким же твёрдым, как грёбаная сталь, пульсировавшим от необходимости трахнуть киску, всё ещё выставленную передо мной в приглашении.

Я не желал быть Иродом. Не совсем.

Я сел в кресло.

— Иди сюда.

Я кивнул в сторону члена, так что Поппи знала, чего я хотел, поэтому без колебаний она забралась ко мне на колени и пронзила себя моим стволом, опускаясь вниз своей тугой, разгорячённой киской, сиськи же её оказались прямо передо мной.

И вот теперь, когда мог видеть её лицо, теперь, когда не мог быть жестоким, я признался:

— Я не могу так. Это заставляет меня желать…

Но я не мог подобрать слова. Они были слишком омерзительны. Вместо этого я зарылся лицом в её груди, вдыхая её лавандовый аромат и запах чистой ткани её лифчика.

Поппи потянула меня за волосы, запрокидывая мою голову назад.

— Хочешь сделать мне больно?

Я закрыл глаза. Не мог смотреть на неё. Поппи должна ненавидеть меня, но она продолжала меня трахать, раскачиваясь назад и вперёд, как делают это женщины — не поднималась и опускалась — и используя мой член лишь для достижения оргазма, будто остальная часть меня не имела значения.

Боже, это было горячо.

— Я и так догадалась сегодня, — сказала она. — Вот почему я привезла нас сюда.

Мои глаза распахнулись:

— Что?

— Ты мужчина, Тайлер. Не имеет значения, что я тебе говорю, даже во что ты хочешь верить… Внутри тебя всегда будет этот неандерталец, желающий заклеймить меня. Поправь, если необходимо, но я подумала… — она замедлилась, впервые выглядя неуверенно. — Я подумала, что, если мы вот так поиграем, тебе будет проще отпустить контроль. Удовлетворить ту часть себя, которую ты не хочешь признавать. Ту часть, от которой ты прячешься. Потому что она гораздо больше, чем ты думаешь.

Будто подтверждая свою точку зрения, она провела ногтями вниз по моему животу — сильно — и я настолько быстро шлёпнул её по заднице, что едва осознал свои действия. Поппи издала слабый стон и опустилась на меня.

— Видишь? Ты нуждаешься в этом. И мне это тоже нужно. Я отвезу тебя в каждое место, где когда-либо бывала, и позволю трахнуть меня там, чтобы ты смог переписать мою историю как свою, если, конечно, захочешь, — пообещала она. — Позволь мне дать тебе это.

Я посмотрел на неё с изумлением. С благодарностью. Она была так проницательна и щедра, и мне, разумеется, не нужно было переживать за её самочувствие. Как всегда, она управляла нами обоими, когда отдавала мне контроль.

— Даже не знаю, что сказать, — признался я.

— Скажи «да». Скажи, что доведёшь эту игру до конца.

Я ошибался. Прямо сейчас она не была Саломеей. Она была Эстер (прим.: (Есфиирь или Эсфирь) спасла евреев от истребления, которое замыслил царедворец Аман. Это была тихая, скромная, но энергичная и горячо преданная своему народу и своей религии женщина) и использовала тело для спасения своего королевства — нашего королевства. И как я мог воплощать в жизнь свою первобытную потребность заклеймить её, зная это? Зная, насколько великодушной и отважной она была?

— Это не кажется правильным, относиться к тебе вот так… Заявлять на тебя права, будто ты какая-то собственность. И что ещё более важно, я не хочу причинять тебе боль.

— Я хочу, чтобы ты заклеймил меня как собственность, — произнесла она, наклонившись, чтобы шепнуть мне на ухо. Изменение позы заставило её щёлку сжать мою длину, и я втянул воздух. — Если ты сделаешь мне больно, я обязательно об этом скажу. Ты доверил мне сказать «стоп», а я доверюсь тебе в том, что ты остановишься, произнеси я это слово. Звучит неплохо?

Блядь, да, звучало хорошо. Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, но, опять же, это была моя Поппи, женщина, которую будто сам Бог создал для меня. Возможно, действительно создал.

Я решил довериться ей. Довериться Ему.

Приняв решение, я подхватил её под бёдра и поднялся, оставляя её таз прижатым к моему, пока шагал к дивану. Я поцеловал Поппи; мягкий, опаляющий поцелуй стал напоминанием того, как сильно я любил её, прежде чем грубая часть меня возьмёт верх, что и произошло сразу, как только наши рты оторвались друг от друга. Я опустил Поппи и перегнул её через подлокотник дивана, таким образом её попка оказалась выше головы, а затем вставил головку члена в её киску.