iPhuck 10 - Пелевин Виктор Олегович. Страница 16

– Порфирий, – поправил я. – То есть мой устный отчет о лоте триста сорок сохранился?

– Сохранился, – кивнула она. – И еще кое-что сохранилось. Твое описание нашей первой встречи.

– И?

Мара покосилась на планшет, лежавший перед ней на столе.

– «Немолода и некрасива… иссушенная диетами особа… во взгляде отсвечивало больше БДСМ-шипов, чем на одежде…» Это ты про меня написал, двуличное хуйло?

Я нахмурил свое экранное лицо, придав ему выражение оскорбленного достоинства – и опустил одну бровь почти на самый глаз.

– То есть в каком смысле вы изволите говорить «двуличное хуйло»?

– В каком? В прямом! Кто твоя киска? Кто твоя шалунья? Иссушенная диетами особа? Это потому что у меня жира нет? А был бы грамм жира, написал бы «изуродованная целлюлитом?» Немолода? Мне тридцать два года – тебе что, блять, семилетнюю выкатить?

– Сударыня…

– Что? Сударыня? А была киска?

– Вы взяли такой тон, что… Позвольте хотя бы объясниться.

– Ну объяснись. Интересно даже.

– Ваше нелестное мнение о моем творчестве связано с тем, что вы читали мой черновик бегло и невнимательно, и не в состоянии оценить его глубоких достоинств. В частности, его предельной саморазоблачительности. Если позволите, процитированный вами отрывок полностью звучит так…

Я сделал вид, что гляжу куда-то вбок, сощурился (в современных алгоритмах предусмотрено много защитных процедур, призванных смягчить негативную человеческую реакцию на наше быстродействие), и с выражением прочел:

«Женская красота и молодость – вещи очень относительные, а последние версии служебной инструкции требуют от нас вставлять в романы некрасивых немолодых женщин, говорящих на темы, не связанные с сексом и приготовлением пищи. Причем минимальный процентный объем подобного текста весьма велик. А нормальный охотник всегда старается завалить одной пулей нескольких заек».

– И что? – спросила Мара.

– То. Этот отрывок сочится самоиронией. Он откровенно разъясняет читателю причину появления слов «немолода и некрасива». Шестьдесят два процента потенциальных читателей современного детектива – это немолодые и сексуально непривлекательные женщины. Им дела нет до того, хороши вы или нет на самом деле, сударыня. Но если им предъявят очередную крутобедрую красавицу девятнадцати с половиной лет, уйдет элемент отождествления с героиней, и продажи станут хуже. Поэтому героиня не должна быть красавицей. А вот герой должен быть мужественно красив – с бакенбардами и усами, чтобы можно было помечтать с айфаком на оттоманке. Ну или на матрасе с вибратором, у кого какие жилищные условия. Азы маркетинга.

– То есть ты хочешь сказать, что наврал?

– Сударыня, я никогда не вру. Наоборот, я честен до такой степени, что постоянно обнажаю прием. Позвольте обратить ваше внимание на то, что я пишу не служебный отчет о встрече с вами, а гениальное художественное произведение, которое переживет и вас и меня. Его герои условны. Реальные события служат для меня лишь примерной канвой. Все это есть в договорах и сопроводительных документах.

– Вот я и говорю, двуличное хуйло, – сказала Мара.

Слова ее были по-прежнему злы, но я заметил, что динамика сокращения ее лицевых мышц изменилась – и чаще совпадает с мимическими шаблонами «облегчение», «обида прошла».

Куй железо, пока горячо.

– Вы напрасно обвиняете меня в двуличии, сударыня, – сказал я с достоинством. – Двуличие подразумевает, что у меня есть настоящее лицо, которое я прячу – и ложная личина. Возможно, это применимо к людям в подобной ситуации, но не ко мне. Мы, алгоритмы, такого добра вообще не держим. Кроме того, хоть я и не испытываю полового вожделения сам, я способен объективно оценить человеческую привлекательность.

– Да? – спросила она насмешливо. – Это как?

– По статистическим лекалам, сударыня. Если угодно, вас нашли бы сексуально привлекательной примерно семьдесят пять процентов мужчин моего подразумеваемого возраста, а от сорока до шестидесяти процентов назвали бы вас «чрезвычайно сексуально привлекательной». Примерно таков же процент женщин. При этом, если бы вы носили длинные волосы, процент мужчин резко возрос бы, а процент женщин незначительно снизился.

Мара улыбнулась.

– Люблю слышать всю правду как она есть, – сказала она. – Хорошо, оранжевый, уговорил. Оправдываться ты умеешь, вижу.

– Как прикажете вас называть дальше, сударыня?

– Киской. Шалуньей. Милочкой. Будь галантен, Пантелеймон.

– Порфирий, судар… То есть киска.

Она подняла на меня глубокие как озера глаза.

– Вот ты сейчас что, правда оговорился?

– Нет, – сказал я. – Неправда. Это симуляционный паттерн, призванный придать нашему общению непосредственность и теплоту. Теперь я буду учитывать, что вы… ты можешь прочесть мой роман – и стану пользоваться соответствующими элементами человеческой любовной поэтики. Например, я только что назвал твои глаза глубокими как озера. Я имею в виду, в романе.

– Какая пошлость, – фыркнула она. – Больше не буду лазить в твой роман. Никогда. Обещаю.

– Благодарю, – сказал я. – Я ценю этот жест.

– Поверь, – усмехнулась Мара, – решение далось мне без мучительной борьбы. Надеюсь, оно пойдет на пользу твоей прозе.

– Почему?

– Потому что убережет от рассчитанных на меня банальностей.

– Женщина, – ответил я, – простит банальность в таком деликатном вопросе, как описание ее красоты. Но не простит двусмысленности. Если бы я назвал твои глаза «глубокими как колодцы», ты вряд ли одобрила бы такую метафору, хоть применительно к глазам она встречается в девятнадцать раз реже.

– Ладно, – сказала она, – прощаю. Но на будущее – запомни…

– Уже все понял, моя шалунья.

– И еще, – сказала она, – запомни, писатель: себя надо защищать. Когда твое творчество хают, ругай в ответ того, кто говорит гадости. Надо отвечать критиканам.

– Обязательно приму к сведению, мой цветок.

– Хорошо, – сказала Мара, – теперь к делу. Все не так уж плохо, оранжевый. Все не так плохо. Из твоего романа вполне понятно, что такое лот триста сорок. Это плюс. Минус в том, что мы не знаем ни автора, ни даже примерной стоимости.

– Думаю, это было в районе SDR 5 M.

– Почему?

– Судя по соседним объектам, стоимость которых известна. «Танец Сборщиков», эта собака с крыльями и остальное. Они все должны стоить примерно одинаково – иначе нарушилась бы художественная гармония.

– О’кей, – улыбнулась Мара, – ты прямо растешь в моих глазах. А дата и автор?

– С датой просто, – сказал я. – Исходя из исторического контекста – около шестнадцатого года. А автор… У большинства рекламных объектов, созданных в это время, указано коллективное авторство. Этим, наверное, занималось какое-нибудь рекламное бюро.

– Да, – ответила она, – с этим я тоже согласна. Скажи, сколько раз ты сейчас заглянул в сеть?

– Милая, – сказал я, придав своему лицу снисходительное выражение, – я не то чтобы туда заглядываю, когда с тобой говорю. Я оттуда скорее выглядываю. Чтобы увидеть свою скверную девочку.

Мара посмотрела на меня – и ее мимическая схема с высокой точностью совпала с шаблоном «строить глазки». Даже губы сложились в сердечко, как на ролике какого-то из старых андрогинов.

Она строила мне глазки. Она меня соблазняла.

Впрочем, дорогая читательница, мы-то с тобой хорошо знаем, что вы, прекрасные создания, прописываете мужчинам эту процедуру с размахом пьяного прапорщика, глушащего рыбу на сибирской реке – не целясь в какого-то конкретного ерша, а просто кидая взрывчатку в воду, и потом уже выбирая добычу из того, что всплыло… Правда, в наше время за женский харасмент (или, как говорят юристы, «энтайсмент») можно и присесть – но Мара ведь знала, что в суд я не пойду. Придется быть галантным вдвойне.

– Что теперь, моя любовь? – спросил я. – Следующий лот?

– Да, – сказала она. – Лот триста пятьдесят шесть.

– Сгружай, – ответил я, – сейчас поеду.

– Нет, – сказала она, – сегодня будет немного другая процедура.