Там, где холод и ветер (СИ) - Северная Ирина. Страница 60
— Вот и я тоже, — вдруг изменившимся тоном сказала Морин.
Шона вздрогнула от жесткого ледяного голоса, резко прозвучавшего в вечерней тишине.
— Вы оказались вовсе не героиней, как я поначалу подумала, — заявила Морин и ее тонковатые губы растянулись в холодной улыбке. — Ни этой легенды, никакой другой. Я довольно долго приглядывалась к вам, и был момент, когда мне показалось, что я нашла, то, что искала. Но вы, Шона, все испортили. Вы лишили историю одного из возможных финалов. А мне это не подходит. Мне нужно, чтобы наверняка…
— Я не понимаю, о чем вы говорите… — Шона отшатнулась, вцепившись побелевшими пальцами в холодные перила. — Что я испортила? Какую историю? Не понимаю…
— А вам уже это и не надо, — холодно заметила Морин, не глядя на свою гостью. — Второй раз вам точно не родиться. Вы, конечно, не муха, но и лебедем вам не быть, уж поверьте. А вот принести нам всем пользу, примкнув к стае моих верных спутников и помощников — очень даже возможно. Давно моя свита не пополнялась, а вы подходите как нельзя лучше. Оскорбленная, отвергнутая любовником женщина. Мстительность вам не свойственна, но затаенная обида тоже огромная сила.
Шона слушала, не понимая смысла слов. И, скорее почувствовала, чем увидела, как неподвижно замерла Морин, стоящая к ней спиной. Женщина словно застыла, погасив все вибрации своего движения, дыхания. Морин стала абсолютно неподвижным изваянием на фоне потемневшего неба.
Но замерла не только она: как только перестали звучать ее слова, стихло все вокруг.
Смолкли ночные птицы, наступило полное безветрие. Воздух загустел и уплотнился. Даже поверхность океана вдалеке стала гладкой и неподвижной, как темное стекло.
Шона всхлипнула, борясь с паникой, с трудом отцепила сведенные судорогой пальцы от холодного мрамора, и стала медленно отступать к двери, ведущей с террасы в дом, продолжая во все глаза смотреть на Морин.
Она поняла — тот жуткий сон, привидевшийся ей в столице, стал явью.
И будто в подтверждении ее страха послышался далекий гул. Небо над линией горизонта еще больше потемнело, превращаясь в густую черноту, и чернота эта шевелилась и двигалась, стремительно приближаясь.
Вместе с ней приближался и гул, в котором все отчетливей различался неистовый крик и шум крыльев тысяч злобных птиц.
Шона не смогла больше сделать ни шагу, застыла на месте, не имея сил пошевелиться. Она оказалась внутри своего кошмара, став его частью, и поняла, что назад пути нет: это вовсе не сон и нет возможности проснуться, чтобы спастись.
Черные вороны заполнили небо. Они кружили, вопя, словно выкрикивали угрозы.
— «Рррастерррзаю! Ррразорррву!» — слышалось в их хриплом карканье.
Несколько птиц спикировало вниз, и Шона почувствовала движение смрадного воздуха на своем лице, касание жестких перьев, грубое и резкое, как пощечина.
Девушка закричала, закрывая голову руками. Едва переведя дыхание, попыталась сдвинуться с места, но ноги ее словно вмерзли в мраморный пол. Почти сдаваясь, зная уже, что участь ее будет печальна, Шона медленно опустила руки и посмотрела на Морин.
Точно как в том сне Морин, стоящая к ней спиной, стала медленно поворачиваться. Шона дрожала всем телом, погибая от ужаса, ледяным холодом пробравшегося внутрь нее. Ужас этот заполнил каждую клеточку тела, каждую частичку сознания, принеся с собой убивающее своей неотвратимостью отчаяние.
В воздухе запахло кровью, падалью, холодом смерти и беспощадной жестокостью.
Шона смогла только снова закрыть глаза и покорно отдаться во власть происходящего, понимая, что сопротивляться бесполезно.
Она ощутила, как ее ноги отрываются от пола, и она поднимается вверх.
«Лебедем вам не быть…»
«А вот примкнуть к стае…»
Руки Шоны разъехались в стороны, словно что-то невидимое распяло ее прямо в воздухе.
Густой, сладковатый запах падали усилился настолько, что лез в ноздри, забивая их чем-то липким, лишая возможности дышать. Шона открыла рот, резко вдохнула. Хотела закричать, может быть, даже позвать на помощь неизвестно кого, но…
Из горла ее вырвалось только хриплое карканье.
Последнее, что она осознала остатками стремительно гибнущего человеческого сознания — ее руки стали черными крыльями, тело покрылось жесткими и блестящими перьями, и она примкнула к стае злобных ворон.
Все погасло, осталось лишь одно намерение — терзать теплую плоть, вырывая куски, и ликовать, упиваясь кровавым пиром, в знак победы их великой госпожи.
Неистовой Бадб.
______
Гарри Кларк* — ирландский художник, книжный иллюстратор и автор витражей, одна из основных фигур ирландского Arts and Crafts Movement. В число иллюстрированных им авторов входят Ганс Христиан Андерсен, Эдгар По, Шарль Перро, Гёте («Фауст»), и проч.
Этайн** — героиня кельтского мифа.
Мидир Гордый*** — герой кельтских мифов, бессмертный Принц, один из сыновей бога Дагды.
Дагда**** — божество ирландской мифологии, один из главных богов.
Глава 21
Глава 21
На следующее утро перед приходом Брайана я вся издергалась.
А вдруг я не понравлюсь его дочке, и она сбежит от меня с громким плачем?
Вдруг, оставшись со мной, ребенок будет чувствовать себя несчастным?
Что мне тогда делать?
Я пыталась подкараулить приход отца и дочери, уловив момент их появления, но так увлеклась, изводя себя сомнениями, что все проворонила. Звонок в дверь застал меня врасплох, заставив подскочить на месте.
Открывшаяся мне картина стоящих на пороге двух людей выглядела совсем не пугающе, если не считать того, что Брайан казался снятым с креста: бледный, измученный, под потухшими глазами темные круги, словно он не спал неделю.
Заметив мой взгляд, друг сказал:
— Всю ночь просидели в больнице. «Гранату» забрал вот только и сразу к тебе.
— Гранату?
— Ага. И не вздумай выдергивать чеку, — устало ухмыльнулся он, косясь на светлую макушку дочери.
— И что у вас является… чекой? — поинтересовалась я.
Брайан чуть наклонился ко мне.
— Не давай ей сладкое. Особенно на ночь, — прошептал мне на ухо.
Он придерживал дочь за плечики, а она спокойно стояла, прильнув к ногам отца и, задрав голову вверх, таращилась на меня. Я посмотрела на девочку и почувствовала, что мой рот расплывается в неудержимой улыбке. Джун была копией своего папочки-те же светло-зеленые глаза и необычайно приятные черты лица, только волосы совсем блондинистые.
— Привет, — сказала я малышке. — Я — Хейз.
— Пливет, — отозвалась она. — Я знаю кто ты. Папа сказал, что ты его подлужка. А ты знаешь, почему меня зовут Джун?
— Ну, началось… — закатил глаза Брайан.
— Нет, не знаю, — ответила я малышке. — Давай пройдем в дом, закроем дверь, и ты мне расскажешь, откуда у тебя такое чудесное имя.
Они вошли, и я присела перед малышкой на корточки.
— Ну, теперь скажи мне.
— Да потому что я лодилась в июне*! — торжествующе заявила девочка.
Она тут же высвободилась из рук отца и деловито потопала в гостиную. Мы с Брайаном гуськом направились за ней.
Джун подошла к окну, долго разглядывала там что-то, при этом наклоняла голову, приседала на корточки, приподнималась на цыпочки, возила носом к стеклу и, наконец, изрекла:
— Ты живешь в лесу?
— Ну, можно и так сказать, — ответила я, уже чувствуя, что скучать мне точно не придется.
— Почему у тебя много колОбок? — поинтересовалась девочка, отворачиваясь от окна и направляясь к стене, вдоль которой стояли коробки с книгами.
— Я не успела их разобрать. Я живу в этом доме совсем недавно.
— А где ты жила до этого дома? — тут же последовал следующий вопрос.
Я покосилась на Брайана, он в ответ лишь слегка скривился и пожал плечами.
— Я жила в городе, в маленькой квартире. Хочешь, я покажу тебе свои старые книжки? — попыталась я перехватить инициативу задавать вопросы.
— Хочу, — серьезно заявила малышка.
Она подошла к дивану, уселась на него, стащила с ножек туфли, подогнула коленки и сказала: