Ракетчики (СИ) - Рагорин Алексей Владимирович. Страница 28

— Тогда представь в голове его, этого человека.

Ковалёв представил секретаршу Машу.

— Теперь иди вниз, с кабинки позвони и спроси у неё насчёт мизинца левой руки. У тебя руки уже нормально работают. Монетки возьми.

— Свои есть.

В холле гостиницы действительно была кабинка телефона. Очереди, слава богу, не было. А то бы Ковалёв не выдержал — нервы.

— Маш, лапочка, попробуй пошевелить на левой руке мизинцем. Ну как?

— Мамочки, не могу! Это из-за тебя?!

— Чш-чш. Это просто проверка. Вряд ли ты ему интересна. Скоро это пройдёт. Попробуешь ещё минут через двадцать, ладно? Не волнуйся, лапа моя.

Через десять минут Ковалёв вошёл в номер снова.

— Убедился. Что дальше? Убери с моей бабы порчу, она ни при чём.

— Сделано, садись, поговорим нормально.

— Ага, нож к горлу приставил, точнее серп к яйцам — «поговорим нормально».

— Коля, не бери в голову. Душу продать дьяволу не потребую. Мне от тебя нужны две вещи. Первая: содействие в даче взяток в Главном Управлении РВСН. Мне нужно назначить на должности пять офицеров моей части. Часть подлежит расформированию по тому договору, что Мишка недавно подписал, сука.

— Это не так просто. И я не понял — это я должен дать им взятки? Ты, конечно, можешь отключить мне всё, что есть, но гору денег я не рожу. У меня есть некоторые накопления, но их не хватит. Москва, она, знаешь, располагает…

— Я понял: бляди, кабаки.

— И это — тоже. А через своё управление проводить… Могу попробовать, но это не быстро и не наверняка. Это не только от меня зависит.

— Деньги на взятки офицеры имеют свои. Ты тут нужен только как представительская фигура.

— Офицеры РВСН? Имеют свои деньги на взятки? Вы там что, ракеты американцам продаёте? — Давление взглядом на меня ничего не дало, на подначки я не повёлся. Уже другим, скорее деловым тоном Ковалёв продолжил. — Чем это я так хорош?

— Кончай выделываться! Все про вас знают, что вы — ворьё! В РВСН никак не подумают, что ты их хочешь подставить. А про любого другого могут решить, что это подстава.

— Это да, не подумают. В принципе, это вполне осуществимо, я попробую. А когда ты снимешь с меня порчу, йог проклятый?

— Глупый вопрос, Коля. Как только — так сразу.

— А если это останется навсегда?

— Но пальцы и руки-то у тебя включились? Не ссы!

— Хорошо, ты сказал: «первое», — будет и второе?

— К твоему огорчению — будет. Но это — потом. Пойдём, перекусим в ресторан, потом продолжим.

Спустились вниз, нашли Юревича, подсели.

— Это, Коля, один из тех офицеров, о трудоустройстве которых ты любезно согласился похлопотать.

— Кончай издеваться: «любезно согласился». Кстати, это конечно не моё дело, но почему ты работаешь на своих офицеров, а не наоборот? С твоими способностями…

— Да, Коля, ты прав — это не твоё дело.

— Ты сильно изменился. Ещё два года назад — пацан-пацаном: горящие глаза, максимализм, никаких деловых качеств. А сейчас — босс мафии, что ли.

— Ну… Армия — хорошая школа жизни.

— Не надо, вот, не надо этого, не хочешь говорить — не говори. Анатолий, вами, небось, он тоже крутит?

— И да, и нет.

Ели спокойно, говорили на общеармейские темы, как обычные военные, собравшиеся за одним столом.

— Всё, кончаем пир, товарищи офицеры. Толя, расплатись за всех и приходи в номер.

— Вот тебе Коля на первый раз. Тут полтинник.

— Ну, ни х… себе! — Не стал «держать лицо» Ковалёв, откровенно показав удивление.

— Это для завязки разговора. Это список офицеров и мест их следующей службы. На их будущих местах службы уже всё договорено. Далее, в РВСН по кадрам решает…

— Да знаю я, кто что решает. Симонович у них решает.

— Правильно. Крайне желательно добиться переводов до ликвидации части. Чем скорее — тем лучше. Сделаешь?

— А у меня есть выбор?

— Хэ-хэ-хэ, выбор-то всегда есть… Кстати, не думай, что работаешь только за страх. По итогам дела ты получишь и хороший пряник. Скажем, тысяч десять за перевод и ещё десять, если уломаешь Симоновича на срочность.

— Ты это чё, серьёзно? Толя, это реально?

— Это реально, Николай, от имени офицеров — гарантирую.

— Так это совсем другое дело! Я могу даже по своей линии РВСН простимулировать. Саня, а может, как аванс, раскодируешь, а?

— Ага, разбежался. Утром деньги — вечером стулья. Иди домой. И не жлобься, такси возьми. А то ещё «бомбанут» по дороге. И учти: я ложь вижу. Обмануть меня не выйдет.

— Да ты чё!? И в мыслях не было!

— На, держи свой пистолет.

— Пока мужики.

— Что ж, Анатолий Борисович, теперь будем ждать результата.

На следующий вечер Ковалёв пришёл в номер с хорошими новостями.

— Всё в порядке, поговорил с Симоновичем. Задаток оставил. Хочет ещё по десятке за нос. Так что с вас ещё полтишечка. За срочность ничего брать не стал, сказал, что постарается сделать побыстрее.

— Молодец, Коля.

— Подождите вы, это не всё. Я проявил инициативу, спросил ещё кое-что.

— Ну, не томи, не рви душу: что там за инициатива?

— Ха! Я про звёздочки спросил. Интересует? Товарищ капитан. — Слово «капитан» Ковалёв ехидно выделил. Юревич напрягся, выпрямил спину, в глазах загорелось какое-то пронзительное и щемящее чувство.

— Вообще-то у меня был залёт: Симоняну нагрубил. Был бы вечным капитаном. Но если у вас тут в Москве всё продаётся…

— Не, ну Симонович за Симоняна мстить не будет.

— Кончайте оба мульку травить. Николай: огласите, пожалуйста, весь список, точнее — тариф.

— Подполам на полканы — по пятёрке, майорам на подполов — по три, капитану на майора — две. Итого — восемнадцать.

— Толик, дай ему сто.

— Зачем — так много?

— Коля, делай что хочешь, инициативный ты наш, но сделай их всех полковниками. Пусть придумают особые заслуги, подвиг, спасение собачки Горбачёва. Очень надо! Эх, Анатолий Борисович, оболтусы мы, сами должны были до этого додуматься! — Ковалёв уже устал удивляться: как странно общался рядовой Саня со своим офицером. Но «отсвечивать» не стал. Деньги были реальные, да и угроза сильная.

На следующий вечер Ковалёв пришёл сияющий, как солдатская бляха.

— Всё в порядке, договорился. По всем пунктам. Приказы подпишут на днях. Можете спокойно ехать в часть. Тут остаток денег. Двадцать тысяч. Лишние.

— Коля, ещё сколько-то ты заныкал. Сколько?

— Там… Совсем мало… Вы же обещали мне премию!

— Сколько?

— Десятку всего-навсего.

— Оставь всё себе: и ту десятку и эту двадцатку. Это премия: за инициативу, за срочность, за перевод и за звания. И больше не пытайся обманывать. Я же тебе по-русски сказал: вижу ложь.

— Обмоем?

— Кстати, хорошо, что напомнил. «Ты больше не можешь пить спиртное. Никакое.»

— Не понял. Это чё, ты меня, вместо благодарности, ещё и на это закодировал?!

— Во-первых, у тебя большая сумма на руках. Я не хочу, чтобы тебя пьяного пристукнули и обобрали. Есть и во-вторых. Анатолий Борисович, будьте так любезны, прогуляйтесь минут на десять, у нас слишком личный вопрос.

— А теперь по поводу водки и прочего. Коля, ты попал. Кто ж виноват, что ты — любовь всей жизни моей мамы? Так что…

— Это ты намекаешь…

— Да-да, это второе дело, которое у меня к тебе есть. Если у вас не заладится, то, в итоге, может, я верну тебе способность пить; если заладится — то выставлю квоту, скажем, одну бутылку в два месяца.

— Садист, нафига мне деньги, если ты закодируешь со всех сторон? Давай две, а?

— Не торгуйся — не на базаре. Мне не нужен отчим-пьянчуга.

— Но зачем я тебе вообще нужен? Х-хэ… Отчим… Деньги, я так понимаю, тебе от меня не нужны. Швыряешься, тут, десятками тысяч. Нафига Зина письма писала, алименты из меня выдавливала? Издевались, что ли?

— Она не в курсе всех моих дел. Лучше ей и не рассказывай. Не то, чтоб это была страшная тайна, но она у нас болтушка — ты и сам знаешь. Теперь вводная: ты должен приехать в Запорожье, вымолить у неё прощение, жениться, забрать её и свою дочь в Москву.