Полукровка (СИ) - Черная Ева Л. "Черная Ева". Страница 10

Ты же понимаешь, какие могли быть у нас с его мамой деньги, учитывая то, что он уже основательно потрепал ее кошелек, а моих сэкономленных на дом денег едва хватало на какой-нибудь старенький унмус, пусть и добротный, но не менее десяти лет как в эксплуатации.

Но он этого понимать не хотел и продолжал закатывать истерики. Когда он увидел, что такое поведение ему не помогает... он полез к матери с кулаками, а я бросилась его от нее оттаскивать. Получили мы обе.

Он потом долго раскаивался и просил прощения. Я  поверила и простила, потому что думала, что все это от нервов и замкнутого пространства.

Унмус мы все-таки ему купили, потом еще и вложили кучу денег в его ремонт и затемнение стекол, чтоб ни-ни, а то вдруг кто-то не тот увидит его в унмусе через стекло. Я потратила все свои деньги, то, что осталось, класть обратно в банк не имело смысла. Их  хватило только на новый свитер, сартоны и туфли для меня.

Покатался он какое-то время на унмусе, попытался искать работу, но то, что ему предлагали, он не хотел делать, а то, что хотел – ему не предлагали.  А когда не осталось денег на жидкое топливо, унмус продали. Естественно, сумма при продаже была значительно ниже, чем при покупке, а если еще учитывать, сколько в него пришлось вложить при ремонте... В общем, вернуть удалось мизер. Деньги перекочевали к Нилу, да я и не возражала, потому что согласно маминому воспитанию, воспринимала нас уже как семью, а в семье нет твоего или моего, деньги в общий котел, и потом на семейном совете совместно решается, как распределить семейные ресурсы. Я в очередной раз оказалась не права.

На секунду я закрыла глаза, невольно погружаясь в воспоминания. Стою  на кухне, нарезаю салат к обеду и смотрю в окно. Заходит Он, и я чуть напрягаюсь. Он курит сарэлу, и ее противный дымок расползается по маленькой кухоньке, распространяя свой тошнотворный запах, от которого у меня всегда начиналась головная боль.

- Не кури здесь, пожалуйста, лучше иди в салон, - прошу я.

- Что ты мне вечно всё указываешь?! Я уже и покурить не могу там, где хочу?!- крик идет по нарастающей.

- Повернись ко мне, когда я с тобой разговариваю!

Но я-то знаю, что этого делать не стоит.  А потом голова взрывается болью. Крики и удары, приходящиеся на спину и затылок, чередуются между собой, а я знаю, что надо просто переждать и не поворачиваться, молчать и не отвечать на оскорбления, хотя очень хочется. И с каждым днем, месяцем, годом это желание становится просто непреодолимым, но я очень четко понимаю, что нельзя, нужно терпеть, но... Вышний, дай же мне силы, я больше так не могу!

Я очнулась от легкого касания, Нат смотрел на меня вопросительно.

   - Да, прости, что-то я задумалась. Знаешь, живя с ним, я поняла, что если я не хочу на работе каждый раз придумывать, откуда у меня взялся синяк под глазом, на скуле и так далее, нужно просто повернуться к нему спиной. На затылке и спине синяков не разглядишь.

И я начала сумбурно рассказывать случаи из моей тогдашней жизни, перескакивая от события к событию, спеша удалить гной из вскрывшейся многолетней раны и надеясь, что потом мне станет легче.

В мой первый день рождения с ним к нам неожиданно приехали какие-то дальние родственники его мамы. Мы их не ждали, я все равно готовила для нас праздничный стол, все-таки первый семейный праздник. А тут вдруг они. Я даже обрадовалась. Нил и его мама провели их в салон и усаживали за стол, а я помчалась на кухню принести еще столовых приборов и добавить тарелок со снедью. Стою, нарезаю мясной кохешех тонкими ломтиками, как в кухню неожиданно залетает Нил.

- Что ты так долго возишься? Нельзя побыстрее? - и я получаю со спины по почкам кулаком, так что ни вдохнуть - ни выдохнуть.

Мне вдруг стало так обидно, это же мой день рождения, я же старалась, готовила, хотела тихого семейного праздника, без ругани. Чтобы было хорошо. Вечер прошел не очень. Нет, он больше не бил меня, просто иногда, даже не замечая этого за собой, и считая что это в порядке вещей, своими словами, обращенными ко мне и к его матери, он обижал не меньше.

- Сколько вы с ним прожили?- спросил Нат, глядя на море.

И я не пыталась заглянуть ему в глаза, боясь увидеть то, что больше всего ненавидела – жалость.

- Девять лет, девять долгих, мучительных лет.

  Я посидела немного, собираясь с мыслями.

- Не думай, что я какая-то мазохистка, что столько лет терпела все это. Неужели ты думаешь, что я со своей второй ипостасью не могла бы с ним справиться – могла. Но я так же могла его и убить, уж слишком сильна была моя ярость и чувства могли выйти из-под контроля, поди потом службе охраны докажи, что ты была права. Я не могла сесть в тюрьму, и у меня были на то свои причины.

Через пару лет он смог-таки выходить на улицу, я узнала, что практически всех его бывших компаньонов убили при задержании службой охраны, так что препятствий на его пути больше не существовало.

Я надеялась, что все теперь изменится, наладится и будет хорошо. Поначалу действительно все шло неплохо, быт потихоньку налаживался, я его знакомила со своими знакомыми и пыталась помочь ему найти работу. У нас состоялась свадьба, но из родных ни с его, кроме мамы, конечно, ни с моей стороны никого не было, только знакомые и друзья. Мы начали, как мне тогда казалось, новую жизнь.

- Знаешь, как я получила впервые в подарок дорогую косметику? Он мне после очередного скандала заехал кулаком, а я не успела увернуться, и чтобы замазать на скуле синяк, получила в подарок дорогущий тонсептик, кстати, вашего производства. Ненавижу всевозможные тоники и пудры,- с ненавистью закончила я.

Вскоре все вернулось на круги своя. Первые несколько лет я переживала, пыталась как-то сгладить, наладить, ругалась с ним, а потом после примирения, говорила о том, что я могу долго терпеть, но когда-то мое терпение кончится, и я просто перестану бороться за нас. Он меня уверял, что постарается изменить свое поведение, что все наладится. Но ничего не менялось и со временем все становилось еще хуже. Я перестала приглашать кого-либо в гости к нам, потому что не хотела, чтобы посторонние видели, как он походя может меня унизить словом, окриком.  А  я, темшарзево мамино воспитание, делала вид, что не заметила, как же, 'сор из дома не выносят'. Я свела общение со всеми своими друзьями и родственниками к минимуму, потому что устала улыбаться и лгать, что все хорошо, когда выть хочется.  Правду же не расскажешь никому, она, правда эта, никому не нужна.

После того как я поняла, что тратами нашего семейного бюджета он решил распоряжаться сам, причем исключительно в свою пользу и совершенно игнорируя мои потребности, я перестала отдавать свои деньги в семейную копилку.

- В смысле,- вопросительно поднял брови Нат.

- Что в смысле? - съехидничала я.

- Ну, вот это твое 'исключительно в свою пользу'?

- А это в том смысле, что большая часть суммы шла ему на сарэлы (потому, что не курить он не может), на дорогую одежду (потому что он не может носить дешевые вещи, и вообще, ему нужно выглядеть презентабельно, так как будущие партнеры встречают всегда по одежке), ну и... много чего еще. Я же в то время была вынуждена ходить в одежде из вторых рук.

В общем, важно было другое: постепенно, но верно я менялась и превращалась из довольно наивной и добродушной девчонки, верящей в то что все будет хорошо, в циничную особу. По сути, в последние полтора года нашей жизни - это была скорее не семейная жизнь, а совместное проживание - я устала бороться, у меня опустились руки. Мне  стало все равно, и я бы, наверное, давно от него ушла, но не могла, на то были причины, тебе о них я рассказать не могу. По крайней мере, не сейчас.

- А что было потом?

- Потом? Потом он погиб, а я, поработав еще полгода и собрав нужную сумму поехала учиться в ХАИМ.

- Но почему ты никому ничего не рассказала, хотя бы в той же Службе охраны?

- Вот скажи, ну, кому? Сестрицы только тихо порадовались бы и сделали вид, что их это не касается. Отец... у него другая семья, новые дети и свои проблемы.  А  Служба охраны, им пойди еще докажи, что все было именно так, а не наоборот. Да и вообще стыдно. Вышний, как же стыдно все это, мерзко, об этом хочется забыть, а не трезвонить по всему свету и чувствовать на себе потом любопытные, жадные до новых подробностей и жалостливые взгляды. Это стыдно, понимаешь ты это!