Взыскание погибших - Солоницын Алексей Алексеевич. Страница 35

Глаза!

Они вроде бы такие, как у отца и матери, и в то же время совсем другие.

Что в них?

У его сына ясно, какие глаза. Посмотришь в них — и сразу видно: хочет добиться своего. А свое — такое простое, как дважды два. Поесть, погулять, не делать трудной работы — все перевалить на другого. Это правильно, но не до такой же степени!

Например, он дает сыну задание: отнеси к портному Мойше починить пальто, которое ему, видите ли, перестало нравиться. Так он не только не относит к Мойше свое пальто, а где-то его выбрасывает, а потом говорит, что у него пальто отняли.

Проводится расследование, выясняется, что пальто никто не отнимал, что он выбросил вещь в мусорный ящик. Пальто нашел дворник Шамиль. Определил, что пальто еще можно носить, а потом вспомнил, что это пальто носил сын уважаемого Ян- келя Хаимовича… Ох-ох. Со всеми надо быть начеку, а с собственным сыном — в особенности.

Десять, а Ермакова все нет!

Если позвонить в Уралсовет или в ЧК, они поднимут переполох. Отвечать придется ему. Ждать. Он вышел в соседнюю комнату, где сидели стрелки. Их называют «латыши». Но латышей-то среди них двое всего…

— Задержка, — сказал он Медведеву, начальнику охраны. — Сохранять спокойствие!

Медведев уже раздал всем револьверы. Лицо у него одутловатое, словно он только что проснулся. Наверное, с утра пил, а сейчас рад бы опохмелиться. Глаза маленькие, заплывшие, но смотрят зорко.

— Если не приедет…

— Видать, с дружками задержался. Ждем еще.

— Сколько? — спросил Медведев.

— Сколько потребуется.

Он оглядел наемников. Нет, они не нервничают. Просто ждут.

— Оружие проверено?

— Да о чем вы, Яков Михайлович? Команда — сами видите — все как на подбор!

«Подбор» действительно хорош.

Лица угрюмые, ничего не выражающие.

— Скоро, — сказал Юровский и вышел. По лестнице поднялся в свою «комендантскую».

Стоявший на посту австриец Рудольф — с длинной шеей, вытянутой вперед дынеобразной головой, с кадыком, похожим на птичий, — вопросительно посмотрел на него.

— Ждать, — шепотом сказал Юровский и показал, чтобы тот сел на свое место.

Прислушался. Тихо. Спят царственные особы. Ничего не понимают, идиоты! Впрочем… Вчера, когда он обходил посты и комнаты особняка, опять обратил внимание на царевича. Тот встал с постели (последнее время он лежал) и сидел у стола, в гостиной. Перед ним лежала раскрытая книга. Царевич был в гимнастерке, точно такой же, как у отца. Оторвался от книги. Юровский сел напротив царевича, в упор посмотрел на него.

— Как здоровье?

— Благодарю. Сегодня мне лучше.

— Можешь ходить?

— Нет. Опухоль на колене еще не прошла.

— Пройдет. Что читаешь?

— Вам интересно? — царевич улыбнулся так открыто, что Юровский растерялся.

— Да, интересно, — ответил он.

— Мама вчера читала нам притчу о зернах и плевелах. Ну вы, конечно, знаете?

Юровский кивнул, хотя не понял, о чем говорит Алексей. В школе при синагоге Евангелие если и упоминали, то всегда в отрицательном смысле. В Германии, где Янкель прожил год и принял лютеранство, христианская вера была для него лишь средством приспособления к новой среде. Идеи Маркса понравились ему гораздо больше других, но и они были тоже средством для достижения своей главной цели — стать тем человеком, который подчиняет себе других, а не тем, кого подчиняют.

— Тогда вы помните, что плевелы, которые засеял враг на поле сеятеля, сразу выдергивать нельзя — так хозяин сказал рабам. Надо ждать, когда созреет пшеница. И только потом собирают плевелы. Вот я и подумал: неужели нельзя иначе? Почему пшенице нельзя расти без сорняков?

Юровский понял, о чем говорит мальчик: речь шла о притче из Евангелия. Но в чем ее смысл, он забыл.

«Ладно, посмотрю потом», — подумал он, взял в руки Евангелие, полистал его и бросил на стол.

— Читаешь ерунду, — вслух сказал он, — и без этой книжонки ясно, что белое не бывает без черного. Читать тебе надо Маркса, и тогда все встанет на свои места.

Важно ступая, Юровский ушел в «комендантскую».

«Надо найти время и прочесть все же про эти плевелы и зерна, — думал Юровский, ожидая Ермакова. — Образование нам необходимо, не быть же такими, как Ермаков. Вот негодяй, опаздывает уже на полтора часа!»

И в этот момент раздался шум мотора — подъехал грузовик. Юровский резко встал и быстро спустился по лестнице вниз. Подтянул ремень, поправил фуражку. Встретил Ермакова в прихожей. Стоило только взглянуть на Петра Захаровича, как сразу стало ясно, что он принял на грудь.

— Ты что? — прошипел Юровский.

— Тихо! — Ермаков выставил руку вперед. — Думаешь, мне было легко? Дорога дрянь, вся разбита… И братва…

— Ты зачем нажрался?! Неужели не понимаешь, что нам доверено?

— Я не нажрался! — повысил голос Ермаков, и Юровский вынужден был закрыть ему рот ладонью.

— Тихо, понял меня? — и, увидев остановившийся взгляд угрюмого Ермакова, толкнул его в комнату, где ждала команда: — Стой там и жди моего приказа. Действуем по плану. Никулин, скажи шоферу, чтобы мотор не выключал.

Никулин, верткий помощник Юровского, бросился к выходу, на бегу поддерживая гранаты, висевшие на широком ремне.

— Петр, — Юровский вплотную приблизил лицо к Ермакову. — Ты можешь действовать?

— Еще как могу, — ответил Ермаков, выдохнув перегаром самогонки в лицо Юровскому.

— Хорошо! — Юровский с трудом сдержался, чтобы не сплюнуть.

Он нажал кнопку, и в гостиной, рядом с диваном, где был установлен пост, раздался звонок. Янкель пошел вверх по лестнице на второй этаж. За ним двинулись Ермаков, Никулин и Медведев.

— Петр, останься внизу. По моей команде выведешь из комнаты всех бойцов. Слушай внимательно: как только я начну читать решение Уралсовета, выходите и становитесь, как договорились. Понял?

Глаза Ермакова оставались все такими же мутными. Он кивнул.

— Приступаем! — и Юровский пошел по лестнице дальше.

В гостиной они встретили Боткина. Юровский подошел к нему:

— Скажите всем, что надо спуститься вниз, в безопасное помещение. Скоро начнется стрельба. Положение серьезное.

Евгений Сергеевич пристально смотрел на Юровского. «Стрельба? Наступают войска Колчака? Но почему не сказали раньше, когда укладывались спать?» — думал он.

Боткин постучал в дверь комнаты, где спали государь, государыня и Алексей.

— Да? — услышал он голос царя.

— Ваше величество, комендант приказал всем встать, одеться и спуститься вниз, в безопасную комнату. Начинается бой за город.

— Да-да! — отозвался царь. — Сейчас.

Проснулась государыня, проснулись дети.

Александра Феодоровна быстро оделась, прошла в комнату дочерей.

— Вот что, дети, — сказала она, — возможно, нас могут увезти куда-нибудь. Наденьте корсеты и лифы, в которых драгоценности.

— Хорошо, мама, — ответила Татьяна. — А из вещей ничего не брать?

— Пока ничего.

Она вернулась в свою комнату. Вспомнила, что крест с бриллиантовыми подвесками, подарок свекра, хотела отдать Татьяне. Но было уже поздно. Государь и Алексей уже собрались. Оба в военной форме — гимнастерках, брюках, сапогах.

В дверь постучал Юровский.

Государь взял сына на руки.

— Прошу следовать за мной, — сказал Юровский, когда дверь открылась.

По лестнице, ведущей во двор, первым шел Юровский, за ним государь с сыном на руках, государыня, великие княжны, горничная Анна, Боткин. Никулин и Медведев замыкали шествие.

Горничная Анна Демидова взяла с собой пуховую подушку — на всякий случай для государыни. Великие княжны были в длинных дорожных платьях, с рядом белых пуговиц на груди.

Во дворе, над дверью, ведущей в нижний этаж, горела лампочка. Юровский открыл эту дверь. В коридорчике к ним присоединились повар Иван Харитонов, камердинер Алексей Трупп.

Вошли в пустую комнату. Стены оклеены обоями в клеточку, серого цвета. Пол покрашен желтой масляной краской. Слева окно, зарешеченное. Наглухо закрытая дверь.