Взыскание погибших - Солоницын Алексей Алексеевич. Страница 58
Надежда затеплила лампадку и стала молиться. Еще с детских лет отец наставлял, что ночная молитва — самая высокая.
В красном углу стояли три иконы: в середине — «Троица», по бокам — «Спас Нерукотворный» и Иверская. Сколько она стояла на коленях перед этими иконами, сколько молила, чтобы Сережу не убили! Ну чтобы хотя бы до свадьбы дожил.
— Сереженька! — выплеснулось из самого сердца.
Крик получился громкий, и отец Мартирий услышал его. Прибежал к дочери, упал на колени рядом с ней и прижал к себе. Долго плакали вместе.
— Папа, почему же Он не услышал меня? Неужели я такая плохая?
— Нет, доченька, ты очень хорошая.
— А за что же Он меня карает? Чем я Его прогневала?
— Ничем, доченька. Сегодня страдают все праведники. А торжествуют бесы.
— Но почему? Почему праведникам обязательно надо страдать? Справедливее было бы наказать неправедных, злых.
— Нет, доченька. Помнишь, как Господь говорил ученикам: Когда же услышите о войнах и о военных слухах, не ужасайтесь: ибо надлежит сему быть, — но это еще не конец.
— Да что же может быть еще хуже?
— Наверное, когда закроют храмы и нас вытолкают на улицу.
Как в воду глядел отец Мартирий. Через пять лет, когда Надежда была уже монахиней, сестрой Фотинией, во время литургии в Иверский храм вошла группа военных. Только один, что шел впереди, был в штатской одежде. Уверенными шагами, смотря прямо перед собой, дойдя до Царских врат, он жестом указал, чтобы бойцы с ружьями остановились.
Шла Евхаристическая молитва, наступал самый торжественный ее момент. Отец Мартирий возглашал:
— Приимите, ядите, Сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов.
— Аминь! — пропел хор.
— Пийте от нея вси, Сия есть Кровь Моя Новаго Завета, яже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов, — возгласил отец Мартирий, и хор опять отозвался:
— Аминь!
Именно в этот момент литургии и происходит освящение Святых Даров.
— Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся, — протяжно провозгласил отец Мартирий.
— Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи, — запел хор.
Еще не успели стихнуть эти слова, как тот, в кепке с большим козырьком, в пиджаке и рубашке с галстуком, вошел в алтарь и резким движением руки скинул с престола Святые Дары. Потир и дискос упали на пол и покатились, звеня.
Кровь Христова брызнула на мраморный пол.
Человек в кепке таким же сильным движением вытолкнул отца Мартирия из алтаря, вышел следом.
— Постановлением губисполкома монастырь как рассадник мракобесия и контрреволюционной заразы закрывается, — выкрикнул человек фальцетом. — Здесь мы создадим другой храм — храм просвещения и науки. Слышите, товарищи? Сознательные борцы за советскую власть получат жилье в монастырских домах и будут жить свободно и счастливо! А монахинь, как тунеядствующий элемент и приспешников буржуазии, мы из этих помещений, построенных народом, изгоняем!
Отец Мартирий с неподдельным ужасом смотрел на оратора:
— И при Нероне так не поступали…
— Что? Что ты сказал? — голос человека перешел на визг.
Очнувшись от шока, загудели, зашумели люди:
— Да как это?
— Да что же это такое?
— Люди, это беззаконие!
Человек в кепке метнул взгляд в ту сторону, откуда раздался последний возглас.
— Вот! — он поднял бумажку над головой и потряс ею. — Постановление подписано три дня назад! Ваш поп предупрежден! И больше мы не позволим вести гнусную агитацию под названием литургия! Бойцы, вывести его отсюда!
Вооруженные люди подхватили отца Мартирия под мышки. Он попробовал вырваться, и тогда человек в кепке ухватил священника за бороду и потащил к выходу из храма.
Спасать отца Мартирия первой кинулась матушка Глафира.
— Отпусти его, окаянный! — и она стукнула обидчика в грудь.
В ответ получила удар прикладом по голове.
Это произошло у выхода из храма. Матушка упала, народ охнул. Подбежала сестра Фотиния, подняла мать с паперти, вытирая ей кровь и поправляя платок. Быстро подошел человек в кепке:
— Ключи!
— Не дам, — внятно сказала матушка Глафира, опираясь на руки дочери.
— Буду стрелять! — и человек выхватил револьвер из-под пиджака.
Ни слова не говоря, Фотиния закрыла собой мать.
— Предупреждаю! — и человек выстрелил в воздух. — Оказавшие сопротивление подлежат аресту!
Бойцы ощетинили штыки, оттесняя народ.
Громко, надрывно заплакал чей-то ребенок.
Новая власть не ограничилась закрытием монастыря. Когда пришло время усилить борьбу с религией — «опиумом для народа», как заметил еще Карл Маркс, когда была поставлена задача окончательного уничтожения православной веры, чекисты разработали хитроумный план ликвидации монахинь Иверского монастыря.
Чекисты решили дать объявление в газете «Волжская коммуна», что Иверский монастырь вновь открывается. Была твердая уверенность, что монахини, изгнанные из обители и продолжающие вести свою «контрреволюционную агитацию» в домах мирных граждан, сами стекутся к монастырю. Тогда взять их не составит никакого труда.
План был принят и одобрен. Ну а чтобы долго не возиться с монахинями потом, решили посадить их всех на старую баржу и вывезти на Волгу, за какой-нибудь пустынный остров, — пусть отправляются к своему Богу прямо в рай!
После объявления в газете к монастырю пришли все оставшиеся в живых монахини Иверской обители. В их числе были сестры Евфросиния (Любовь), Марфа (Вера), Епистимия (Татьяна), Прасковья и Варвара, Фотиния (Надежда). Самую старую монахиню, Феодору (Александру), принесли на носилках.
Монахиня Анна, которая добралась до монастыря из деревни на следующий день после ареста сестер, была силой отправлена домой сторожем монастыря, поэтому осталась в живых.
Дождь и ветер прекратились, и в наступившей тишине стало слышно, как в щели затекает вода. Баржу развернуло так, что бревно из-под днища выплыло, течение понесло его вниз по реке. Накренившись еще больше, оседая кормой, баржа стала погружаться в воду. Сестры поняли, что наступила минута прощания, и запели дружно, подхватив голос сестры Евфросинии: «Под кров Твой, Владычице, вси земнороднии прибегающе, вопием Ти: Богородице, упование наше, избави ны от безмерных прегрешений и спаси души наша».
В это время на острове в шалаше проснулся мальчик. Отец взял его на рыбалку, да не удалась она из- за бури и дождя. Хорошо, что шалаш сделан отцом надежно, в своде береговой пещеры. Есть где спрятаться от непогоды. Протерев глаза, мальчик вышел к реке, увидел ясное небо и улыбнулся. Утро было свежее, чистое, радостное. И тут ему показалось, что он слышит пение. Еще и ночью, когда буря стихла, как будто кто-то пел. А сейчас, в утренней тишине, пение слышалось так отчетливо.
Мальчик пошел вперед и увидел посреди реки старую накренившуюся на один борт баржу. Там кто- то находился — пение неслось как раз оттуда.
Мальчик разбудил отца и вывел его на то место, откуда была видна баржа. Оттуда раздавались слова молитвы: «Услыши мя, Господи, изведи из темницы душу мою».
— Кто это?
Мужчина лет сорока, заспанный, небритый, не мог сразу понять, что происходит. Когда до него наконец дошло, он начал испуганно озираться.
— Гляди, они сейчас утонут!
Нос баржи резко задрался вверх, и она стала скрываться в воде. Пение стихло, вода забурлила и потекла, как прежде, будто на ее поверхности не было никакой баржи. Мужчина начал быстро собирать вещи, снасти, укладывая их в лодку.
— Скорее, сынок!
— Да куда? Сейчас самый клев начнется!
— Скорее, я говорю! И запомни: ты ничего не видел и не слышал. Ничего!
— Да почему?
— Потом объясню. Бежим отсюда!
Только он хотел сесть за весла, как издалека послышался треск мотора. Мужчина выпрыгнул на берег, затащил лодку за куст, забросав ее сырыми ветками.