Распутин. Тайна его власти - Хереш Элизабет. Страница 14

А вот свидетельство Владимира Д. Бонч-Бруевич, историка, по убеждению либерала левого толка, друга Ленина, позже ставшего секретарем в первом большевистском правительственном кабинете: «Мое внимание, прежде всего, привлекли его глаза. Если он смотрел на кого-нибудь сосредоточенно и прямо, в них каждый раз вспыхивал фосфоресцирующий свет. Казалось, Распутин своим взглядом будто прощупывал слушателей. Порой он замедлял речь, растягивал слова, оговаривался, словно думал о чем-то другом, и наконец, начинал сверлить взглядом кого-нибудь из присутствующих, словно желая найти в том поддержку. Во время этого, длившегося порой с минуту взгляда, он говорил так протяжно, что его речь почти прерывалась. Потом он неожиданно брал себя в руки и торопливо продолжал говорить. Я определил, что именно этот пристальный взгляд и производил особое впечатление на присутствующих, особенно на женщин, которые чувствовали себя очень неуютно под этим взглядом, становились беспокойными, но потом робко начинали рассматривать Распутина сами или пытались завести с ним разговор, по крайней мере, уловить хоть что-то из того, что он еще хотел сказать…»

В этих коротких зарисовках первых лет пребывания Распутина в Петербурге в 1904–1907 годах, за несколько лет до его сорокалетия, отражается противоречие между состоянием, в котором находится Распутин, и впечатлением, какое он производит на окружающих. В действительности этот человек объединяет в себе противоречивое и экстремальное, как добро и зло, благородство и вульгарность, бесстрашие и трусость, искренность и ложь, прилежание и лень, философскую глубину мышления и примитивность, скромность и бесстыдство, одухотворенность и низменные чувства, благочестие и жутчайшую распущенность, аскетизм и непристойность.

Кажется, что противоречия страны со всей ее бескрайней широтой и многообразием сконцентрировались в одном этом человеке. И при каждом новом знакомстве проявляется новое из многочисленных качеств Распутина — в зависимости оттого, какой роли от него ожидают.

Вскоре Распутин начинает сознательно пользоваться разными формами поведения. Едва его духовные силы возымеют успех, как он без стеснения переходит на другой уровень отношений и совершает этот переход очень виртуозно (вероятно, осознанно). Настолько виртуозно, что те, кто с ним общаются, теряют контроль над собой и над ситуацией, не замечая, как в действие вступает механизм зависимости.

Хиония Вернадская ушла от неверного мужа, после чего тот покончил с собой. Из-за постоянного чувства вины она уже находилась на грани безумия. «Я больше не могла спать, — признается Хиония, — и я перестала обращать внимание на свой внешний вид, когда выходила из дома. Даже в церкви я не находила утешения, не могла найти покоя с этим камнем в душе. Подруга посоветовала обратиться к одному человеку, всего лишь скромному крестьянину, который, однако, обладает невероятной способностью успокаивать и утешать. Мне захотелось с ним познакомиться.

Раздался звонок. Человек странной наружности поспешно сбросил с себя пальто и быстро подошел ко мне. Он кладет свои руки мне на голову и произносит: „Даже у Господа среди апостолов был один, который повесился. Каково было ему, так, наверное, и тебе…“ Это изречение поразило меня, насколько бы банально оно ни было, оно было произнесено так твердо и убедительно, что эти слова будто притупили мое горе. Мне хотелось вновь увидеться с ним и излечить мою превратившуюся в лед душу, подобно птице, греющей на солнце замерзшие крылья…

Он помогал мне, объясняя, что я не должна брать на себя вину, и что он взял на себя все мои грехи. А тот, кто от него отвернется, потеряет покой.

Он сумел воскресить меня. Я вновь начала жить. Вернулось мое христианское мышление. Я больше не позволяла себе распускаться, и снова посещала церковь. Меня не покидала идея, что Мастер должен полюбить меня, хотя я не чувствовала к нему никакой симпатии.

Когда родители увидели, что благодаря Григорию я вернулась к жизни, они позволили мне вместе с моим сыном сопровождать его до Покровского. Помимо Григория, в купе поезда еще были одна „сестра“ (так Распутин обычно называл своих почитательниц), я и мой сын. Когда все спали, Григорий перебрался со своей полки на мою и осыпал меня ласками, поцелуями, любовными словами. Я была полностью в его власти, и мне ничего другого не оставалось, как считать, что его поведение, слова и даже поцелуи предназначены только для исцеления моей души и служат лишь внешним проявлением его чистой любви, которой я не препятствовала, следуя своим безгрешным мыслям.

И вдруг — помоги мне, Господи! — он сказал, что я должна пойти навстречу его любви и уступить ему, это останется нашей тайной. Он хочет любить меня, как мужчина, — Господи, помоги мне рассказать это до конца! — и он приказал мне вести себя с ним как жена с мужем и удовлетворять все его прихоти. Он был ненасытен в своей страсти. Я все выдержала, но при этом ужасно страдала и не переставала молиться Богу — он-то знает, что я пережила. Меня охватило страшное чувство. Я болезненно ощутила, что все самое дорогое для меня беспощадно уничтожено. А потом я опять увидела, как покорно Григорий падал ниц в молитве. Тогда мои мрачные ощущения сменились новыми сомнениями, за которые я пыталась зацепиться, пока и они не исчезли. Тогда я успокоилась.

На следующий день я увидела, как он пошел к „сестре“, так он называл своих почитательниц, и втайне помолилась за нее. Но затем он вернулся ко мне, объяснив, что никто так не поддерживал те надежды, которые он питал, и что только я правильно понимаю его. На мои многократные вопросы о том, нельзя ли другими средствами избавиться от страданий, а не так, как он это делает, он каждый раз отвечал отрицательно. „Значит, в отличие от других Божьих людей Вы призваны исцелять нас от того первогреха, на который так падко человечество?“ — серьезно спросила я его. Вот его ответ: „Твое определение мне нравится. Ты сказала правду“».

Распутин был в состоянии, в конце концов, убедить таких доверчивых женщин, как эта, в том, что «удовлетворение низменных желаний — процесс, очищающий от грязных чувств и грехов», который устраняет последнюю преграду на пути к высшему блаженству. Поэтому Хиония и не видит «ничего плохого» в том, что Григорий вместе со всеми ходит в общую баню и позволяет «сестре» мыть свое тело (по принципу, что оскорбление как средство самоуничижения ведет к единению с Богом). Это происходит, по мнению Хионии, «из святых побуждений», как и общий сон в доме у Распутиных, когда он в присутствии своей жены разделял ложе с одной из «сестер» (что вначале привело к борьбе за матрацы, а потом, в качестве наказания, к охлаждению гостеприимства непонятливой хозяйки дома).

Если Хиония впоследствии и отвернулась от своего «мастера», потому что благодаря неоспоримым фактам с глаз ее спала пелена иллюзий, превратив женщину в самую жестокую обвинительницу Распутина, другие его почитательницы продолжали верить в то, что Распутин и правда Святой.

Усвоенная им еще с юношеских времен, в период общения с сектой «хлыстов», проповедь, согласно которой путь к спасению души лежит только через «уничтожение плоти», заставляет многих добровольно полностью перейти в его власть, если при первой попытке их «бесов» изгнать не удается, и они продолжают мешать спасению их душ.

Среди тех, кто не сомневается в утверждениях Распутина, будто бы он сам, своим телом, берет на себя грехи других людей и передает им божью милость, потому что «душа попадает в вечность» только через «уничтожение плотских желаний», находится и Акулина Лаптинская. Он встретился с ней, когда та была монахиней. Акулина увидела в Распутине настоящего духовного наставника и сняла с себя монашеские одежды, чтобы служить своему, почти не умеющему писать, господину не только секретарем. Записи, сделанные ею отчасти под диктовку этого дьявольского мужчины, отчасти по собственной инициативе, позволяют подробно ознакомиться с повседневной жизнью Распутина. А то, что для нее осталось тайным, вскоре стало известно из документов тайной полиции, которая не только покровительствовала Распутину, но и следила за ним.