Весёлый Роджер (СИ) - Вечная Ольга. Страница 39

- Был пожар, да? - спрашивает она, вновь мягко касаясь шеи, он коротко кивает, прикрывает глаза, откидывается на спину, расслабляется. Вера садится на корточки рядом. Внутри все трепещет от понимания, что этот сильный, умный, интересный мужчина так беззащитен сейчас перед ней. Знает, что коснись она шрамов, может сработать триггер, и ему станет очень больно. Вера почитала о ПТСР... ладно, перерыла всю доступную информацию о посттравматическом синдроме, и сделала общие выводы. Сценарий, который он пережил однажды, запустится в голове, и ему придется пройти через весь этот ужас. Снова. Из-за нее. Она никогда так с ним не поступит. Наклоняется и легонько касается губами его губ, он улыбается. Потом подбородка в нескольких местах по очереди, переходит на горло, покрытое щетиной. Белов бреется от силы пару раз в неделю, хотя следовало бы каждый день. Ленивый. Она впервые целует его шею так низко, практически приближается к плечам. Сначала легонько, затем увереннее, его руки на ее бедрах, поглаживает. Он поощряет. Поцелуи опускаются ниже, Вера видит начало выпуклых, грубых шрамов, на вид сухих, в одном месте даже шелушащихся, которые выглядывают из-под кофты. Ей нужно быть очень осторожной, чтобы не запустить ленту ассоциаций.

- Приятно, - говорит он.

- И мне, - она впивается в его кожу, оставляя после сильного поцелуя яркий след.

- Вау, Вера, - смеется.

- Вау, Белов, - улыбается она тоже.

Отчеты непотопляемого пирата. Запись 12

Я никогда не сомневался в том, что когда-нибудь мать узнает, какая беда приключилась с Артемом. Вопрос был лишь во времени, как скоро это произойдет. С братом мы молча буравили друг друга глазами на всех семейных сборищах, благо их было не так много. Старались приезжать к родителям в разное время. Понимаете, у меня такие родители, которым не хватает созваниваться с детьми раз в неделю, им нужно видеть нас постоянно. Мама вечно выдумывает поводы, чтобы я тащился через пол-Москвы с камерой, но отказывать ей нельзя. Она столько пережила со мной, выхаживая своего обгорелого, едва живого сына, что я буду всю жизнь делать для нее все что угодно. И вот этот роковой день наступил. Ненадолго хватило Кустова, мог бы хоть годик поберечь их.

Мать рыдает, судя по узким глазам-щелочкам и припухшему лицу - уже несколько часов, не переставая. Артем с дядей Колей - зацепил краем глаза - пьют на кухне, курят, я разуваюсь у входа и по привычке иду сразу мыть руки. Вера выдрессировала за время, что мы вместе - с улицы сразу к мылу первым делом. Она вообще по части гигиены двинутая, а теперь, когда думает, что вирус внутри - и вовсе моется по три-четыре раза в день, словно это может помочь.

Никто мне не говорил, в чем срочность приезда, просто мама умоляла в трубку: «Вик, пожалуйста, быстрее...» - ну, я и сорвался, как был, в спортивном костюме, в котором спал. Натянул первые попавшиеся кроссовки и полетел. Восемь-пятнадцать на часах. Кустов, сволочь, не мог ближе к обеду всех «обрадовать»?

Даже поздороваться не выходит. Обнимаю маму, она встает на цыпочки, чтобы дотянуться до щеки, рыдает навзрыд. Чувствую, что хочу снова подраться с этим идиотом, не заслужила мама такого горя. Хотя кто я такой, чтобы судить его: в восемнадцать лет пропал на несколько недель, потом меня нашли едва живого, обгорелого, не в своем уме после сотни часов пыток огнем, облитого бензином и черт знает еще чем. Мама видела весь процесс реабилитации с самого начала. Маме не позавидуешь. Думаете, она просто так ударилась во всю эту гребанную йогу, буддизм и прочую индийскую хрень? Не вывозила наша церковь ее горя, пришлось искать новую.

Пока обдумываю все это, понимаю, что отпускает. Артем имеет такое же право портить родителям жизнь, как и я. А я здорово оторвался на их нервах, теперь его очередь. Жги, Артем.

- Горе-то какое! -  причитает мама. - Вик, ты знаешь?

- Да, давно уже, - даже спрашивать не нужно, о чем она говорит.

- Сел в кинотеатре на иголку, не посмотрел. А оказалось, она зараженная!

- Чегооо? - вот это уже интересно. Отстраняю ее, вглядываясь в глаза, думая, не ослышался ли. Артем выплывает из кухни, бледный, осунувшийся, обросший, в какой-то непонятной мятой одежде. Выглядит кошмарно, никогда его таким не видел. Скрещивает руки на груди.

- Это СПИД-терроризм, - сообщает, а я просто стою и моргаю, глядя на него. - Новая волна пошла по Москве, зараженные люди специально таким способом распространяют вирус среди здоровых.

Он действительно говорит все это совершенно серьезно.

- Нужно быть очень осторожным, сынок, - причитает мать, - всегда смотри, куда садишься, кто рядом с тобой. Это так опасно, такой кошмар. Лишний раз лучше избегать метро, автобусов, кафе.

- Сначала не придал даже значения, - говорит Артем, - а потом пошел сдавать анализы для санитарки, а вирус и выявили. Пока пересдавал в нескольких местах, еще держали в «Восток-Запад», в одной лабе диагноз поставили под вопросом, а как подтвердилось, поперли на улицу. Такие вот дела. Руку-то пожмешь, брат, или побрезгуешь? - тянет мне свою ладонь. Мама заливается слезами и убегает в зал. Пока жму руку этому козлу, сердце сжимается от жалости к родителям. Дядя Коля тоже подает ладонь, сразу после сына. Он глубоко печален, сутул, впервые кажется мне стариком, хотя не намного старше папы. По глазам видно - отказал бы я Теме в приветственном жесте, он бы меня тут же вычеркнул из своей жизни навсегда.

- СПИД-терроризм? - переспрашиваю, нахмурившись, у Артема, тот пожимает плечами, дескать, докажи обратное, если сможешь. Трындец. Сейчас-то благодаря Вере я знаю о ВИЧ практически все, но и раньше знаний хватило бы, чтобы понять - его не существует. Это выдумка, байка. За все годы, как узнали о существовании вируса иммунодефицита, не было зафиксировано ни одного случая подобного заражения.

- Ты уверен, что заразился именно в кинотеатре? - мрачно спрашиваю, присаживаясь рядом с мамой. Жалко ее так, аж зубы сводит. Мог бы скрыть от них, вот зачем рассказал? Я же обещал, что с деньгами помогу, если надо. Заплатил бы за мамины нервы столько, сколько потребуется. Конечно, благодаря Марату Эльдаровичу, я сейчас не в лучшем материальном положении, но хрен с ней, с этой «трудермой», и так живу, справился бы. Все равно красавцем не стать никогда.

 - В ресторане слух пошел, отчего меня уволили, он сразу разлетелся среди знакомых, - говорит Артем. Стоит в дверях, прислонившись спиной к косяку. Дядя Коля ходит из кухни в зал и обратно, нервно пожевывая сигарету. В этом доме нельзя курить, но сегодня, видимо, правил не существует. - У многих я теперь в бане, безработный, умирающий, никому          не нужный.

- Какое горе-то, горе-то какое, - все причитает мама.

- Мама, погоди, не все так ужасно... - Но она не слушает меня, продолжает:

- Я все понимаю, все принять могу. Но Вера-то как могла так поступить?

Замираю, услышав имя своей девушки.

- То есть?

- Бросила его, как только узнала, что болен. От нее я не ожидала подлости. А как же и в радости и в горести (и в горе и в радости)? Да мы поможем деньгами!

- Сейчас с ВИЧ можно жить долго, и детей здоровых заводить. Медицина далеко шагнула, - Артем смотрит на меня, прожигает взглядом, а я на него, прищуриваюсь. Не отдам, слышишь? Не отдам ее. Он тоже сузил глаза, как будто читает мысли.

- Я думал, что Вера ушла, когда увидела тебя в постели с другой, - говорю.

Артем качает головой.

- Это было уже после. Сорвался, признаю, идиот, пустился искать утешения. Такие новости, я был в шоке, ужасе. Пришел к Вере, поделился бедой с самым близким человеком, а она скривилась, схватила сумку, и давай вещи собирать. Пытался и так, и эдак с ней хотя бы просто поговорить, а она - не прикасайся! И ушла. Даже одежду до сих пор не всю забрала, так торопилась. За Марти, ее любимой золотой рыбкой, не удосужилась вернуться. Видимо, противно ей со мной одним воздухом дышать.

Серьезно, если бы не захлебывающаяся в слезах мать и не матерящийся дядя Коля, я бы начал аплодировать.