По дороге к высокой башне (СИ) - Будилов Олег. Страница 14

- Но получается твой отец нас обманул, - сказал я, - обещал заплатить серебро, а дал медяки.

- Получается, - Холин обиженно засопел, - а что я могу поделать отец все-таки.

В городе было не протолкнуться. Узкие улочки оказались запружены народом. Как я понял многие спешили убраться отсюда подальше, не дожидаясь нападения кочевников. К западным воротам тянулась вереница тяжело груженных носильщиков, подгоняемых надсмотрщиками, но некоторые семьи уходили налегке, уложив все необходимое в ручные тележки или взвалив на собственные плечи. Холин знал город, как свои пять пальцев, он уверенно вел меня по улицам, и чтобы не отстать я схватил его за рукав. Еще не хватало потеряться в такой толчее.

- Давай поедим, - предложил Холин, - времени у нас еще много.

Сразу после выхода из дома мой новый приятель отдал причитающуюся мне часть денег и теперь в моем кармане звенели настоящие монеты. Это было интересно и удивительно, никогда прежде ни за что на свете мне не приходилось расплачиваться самому.

В харчевне народу оказалось немного. Несмотря на сухую погоду в общем зале в очаге развели огонь. Пока Холин покупал еду и разговаривал с трактирщиком я с интересом разглядывал укрепленные на стенах головы оленей, подвешенное к потолку колесо, утыканное свечными огарками, огромную бочку в углу и неопрятного вида шумную компанию, которая расположилась за дальним столом. Почему-то никто не спешил занять широкие лавки у огня, хотя там было довольно уютно.

Я уже собрался было опуститься на одну из них, когда Холин окликнул меня, - Эй, ты что это делаешь?

Я не понял вопроса, поэтому пожал плечами и подошел к нему.

- Что ты там забыл? - поинтересовался мальчишка.

- Хотел присесть у огня.

Услышав мой ответ, трактирщик неожиданно засмеялся, словно услышал веселую шутку. Завсегдатаи харчевни удивленно уставились на нас.

- Он издалека, - быстро сказал Холин и незаметно толкнул меня ногой, - порядков наших не знает.

- Из столицы что ли? - спросил трактирщик, когда отсмеялся вволю.

- Да, - соврал Холин.

- А там значит не так, как везде, - удивился дядька, - голодранцев к огню пускают?

- В столице все по-другому, - буркнул Холин, взял с подноса две большие лепешки и потащил меня к выходу.

- Дурак ты, - ворчал он на ходу, - сейчас бы пришлось платить трактирщику еще и за лавку.

- За какую лавку? - не понял я.

Когда мы выбрались на улицу Холин сунул мне в руку лепешку.

- Знал я, что Вы монахи не от мира сего, но, чтобы так.

- Да объясни наконец в чем дело!

Он откусил большой кусок, прожевал и только тогда сказал, - лавки у огня только для господ, чтобы на них сесть нужно заплатить деньги. Голодранцев вроде нас с тобой на эти места даже за плату не пустят. Теперь понял?

- Понял, - я кивнул головой, - извини.

- Ладно, - Холин откусил еще кусок и сказал с набитым ртом, - гони медяшку, я за твою лепешку заплатил.

Древние зодчие построили Паус в ущелье, поэтому разрастался он не как другие города вширь, а поднимался вверх, захватывая все новые горные уступы, поэтому на некоторых улицах даже днем было сумрачно из-за нависших над головами прохожих галерей и балконов. По давней традиции дворяне возводили дома на склонах гор. Они забирались выше всех, чтобы оказаться ближе к богам, поэтому верхний квартал так и назывался аристократическим, а чуть ниже, соблюдая определенную дистанцию, селились богатые торговцы. В отличие от верхних соседей они не стремились доказать свое божественное происхождение, поэтому не возводили высоких башен, зато их дома отличались внушительными размерами и более дорогой отделкой. У жителей купеческого квартала денег было больше, и они компенсировали нарочитой роскошью недостаток происхождения. Закон предписывал простолюдинам возводить дома и пристройки не выше полутора метров от земли, чтобы чернь знала свое место, поэтому нижний уровень делили между собой кварталы бедноты: ремесленный, торговый, служилый и квартал стражи. Именно здесь находился базар, множество дешевых кабаков и всевозможные лавки. От сточных канав, устроенных вдоль улиц, вверх поднимался удушливый смрад. Вырываясь из узких проходов, он смешивался с ароматами большого города, и подхваченный ветром уносился прочь. Говорили, что привычная простолюдинам вонь не достигала купеческого квартала. Но возможно это были только слухи, потому что, если задрать голову вверх иногда можно было увидеть на балконах разодетую знать, брезгливо прижимающую к носам надушенные платки.

Первая линия обороны или, как ее еще называли "нижняя стена" проходила, как раз на уровне купеческого квартала. Она была высотой пять метров и именно ее надлежало защищать ополчению. На стену можно было попасть только одним путем через узкие двери, расположенные в центральной башне. Как только стрелки и копейщики занимали свои места, проходы сразу блокировались - опускались тяжелые решетки и запирались крепкие замки. Вторая линия обороны или "высокая стена" возвышалась на восемь метров позади первой. Ее охраняла стража, немногочисленные дворяне - воины и мобилизованные на время войны зажиточные горожане, которых призывали на службу вместе со слугами. Конечно богачи могли откупиться, но тогда пришлось бы заплатить городу высокую цену, намного проще было отправить на стену младших сыновей в сопровождении самых нерадивых слуг.

В ополчение записывали на базарной площади. Торговцев потеснили, освободив приличный участок, на котором установили несколько больших шатров. В одном из них записывали всех желающих и сразу выдавали жалование по одной серебряной монете на человека за три дня службы, а в другом рекрутов вооружали. Вербовщики приводили людей по одному или группами. Крестьяне и ремесленники с радостью отправляли своих младших сыновей на службу, поэтому к центральному шатру выстроилась целая очередь. Многие пришли с утра, поэтому мы оказались в самом хвосте. Большинство новобранцев было нашего возраста или немногим старше, хотя мне на глаза попалось несколько взрослых мужчин. Почти все были одеты в какие-то обноски. Проводя дни в монастыре я и представить себе не мог, что большинство жителей этого блестящего торгового города живут в полной нищете. Высокие стены, которые я разглядывал сидя на галерее, казались мне воротами в волшебный сказочный мир, но на поверку оказалось, что за ними скрываются голод, вонь и убожество.

Те, кого уже успели вооружить выходили из шатра и строились у стены в одну линию. Ополченцев разбивали на десятки, командирами назначали ветеранов городской стражи. Они были слишком стары для того, чтобы сражаться, но могли руководить необученными новобранцами. Оружие и примитивные доспехи не сильно преображали горожан. Казалось ни что на свете не могло распрямить их сутулые спины и оживить потухшие глаза. Ополченцы имели вид не столько воинственный, сколько жалкий. Возможно я ошибался, но мне показалось, что большинство рекрутов, так же, как и я не умели обращаться с оружием.

Наконец нас с Холином запустили в шатер. Внутри было пыльно и душно, пахло потом и пивом. В середине за низкими кривобокими конторками расположились писари, а в самом дальнем углу устроился начальник стражи. Он был очень сердит. Приказ о наборе ополчения пришел неожиданно, денег из городской казны выдали мало, и вместо крепких солдат наниматься шел всякий сброд, от которого на стенах не будет никакого толка. Толстяк хмурился, хлебал пиво из большой оловянной кружки и что-то ворчал себе под нос. Освободившийся писарь махнул рукой, и мы подошли к конторке.

- Кто такие?

Холин назвался.

- Мы должны быть в списке, - сказал он.

Писарь зашуршал пергаментом, раскатал свиток до самого пола и ткнул грязным пальцем куда-то в середину. Пока он возился я попытался прочитать документ, который нам надлежало подписать, но разобрать жалкие каракули было совершенно невозможно, казалось бумагу под диктовку впопыхах заполнял какой-то школяр. Мне бросились в глаза отдельные слова: "не жалея сил...день и ночь...до самой смерти".