Безликий - Корнев Павел. Страница 20

– Жан-Пьер! – окликнула меня Софи. – Жан-Пьер, с тобой все в порядке?

– Просто задумался, – отмахнулся я и поднялся из кресла. – Ты звонила Джимми Чену? Чем раньше отправим табак китайцам, тем лучше. Не хватало еще, чтобы о сделке пронюхали люди Джузеппе.

Кузина налила из хрустального графина в стакан воды, сделала несколько медленных глотков и кивнула.

– Ты прав, тянуть с этим не стоит. Я позвоню Чену и обговорю время. Но пока об этом никому ни слова.

– Нем как рыба, – пообещал я. Единственный секрет, что человек не выболтает ни под пытками, ни случайно, – это тот, в который его не посчитали нужным посвятить.

От Софи я отправился прямиком на кухню, взял там бутылку вина и поднялся на крышу. Уселся у дымовой трубы, достал блокнот и принялся зарисовывать напавших на меня громил. Их лица, фигуры, стойки.

Потом просто пил вино и набрасывал виды окрестных крыш с поднимавшимися к небу жиденькими струйками дыма, трубочистами и гонявшими стаи белоснежных голубей мальчишками. На заднем фоне – башни Старого города и медленно дрейфующие в пелене смога дирижабли. Время до вечера пролетело совершенно незаметно.

Перед самым открытием клуба я спустился на первый этаж и начал прохаживаться в фойе, присматривая за порядком. Публика все прибывала и прибывала, всюду царил шум и гам. Официанты сбились с ног, разнося выпивку, Морис Тома самолично принимал от них поступающие заказы.

Когда подошло к концу выступление фокусника и на сцену выбежали девицы из кордебалета, Антонио толкнул меня в бок и указал:

– Хозяйка вышла.

Софи прошла в бар, но шляпка с вуалью на голове ясно давала понять, что в клубе она оставаться не намерена.

– Очень интересно, – проворчал я и поспешил вслед за кузиной.

– Не забудь запереть выручку в сейф, – напомнила Софи буфетчику, обернулась и улыбнулась. – Жан-Пьер! Ты-то мне и нужен!

Мы отошли от стойки, и тогда кузина негромко произнесла:

– Китайцы будут ждать товар завтра в десять утра позади игорного дома «Три листка» на Максвелл-стрит. Не опаздывай, они этого не любят.

– Понял, – кивнул я и спросил: – Куда-то собралась?

– Собралась, – отстраненно сказала Софи и вдруг помахала рукой. – Альберт!

Я проследил за ее взглядом и увидел поэта, который читал на вчерашнем приеме стихи.

Как его, Альберт Брандт?

Точно, он!

– Не хочешь поделиться со мной планами на сегодняшний вечер? – нахмурился я.

– Нет.

– Я должен знать, где тебя искать!

Софи ничего не ответила и протянула поэту руку для поцелуя. Они обменялись приветствиями и отправились к выходу.

Мне оставалось лишь выругаться.

Впрочем…

Я подошел к Антонио и предупредил:

– Ночевать оставайтесь в клубе. И передай это остальным.

Высокий лоб красавчика прочертила глубокая морщина.

– Намечается что-то серьезное?

– Сицилийцы воду мутят.

– И? Долго нам тут безвылазно куковать? – разозлился Антонио.

– День или два, – ответил я спокойно. – Не беспокойся, Софи все оплатит.

– Да не в деньгах дело! У меня собственная жизнь, между прочим!

– Так или иначе, дело всегда в деньгах, – похлопал я красавчика по плечу, бросил напоследок: – Не забудь сказать остальным! – и поспешил к выходу.

Пробежав мимо озадаченного Жиля, выскочил на крыльцо и увидел, как поэт усаживает Софи на пассажирское сиденье приземистой самоходной коляски. Сиденья вызывающе-красного экипажа были обтянуты кожей, а фары, оси и ободья колес сверкали позолотой. Альберт лихо запрыгнул на водительское место, коляску окутали клубы пара, и она резко тронулась с места, перепугав лошадей дежуривших у клуба извозчиков.

Я скатился с крыльца и махнул рукой, а когда рядом остановился конный экипаж, забрался на козлы к вознице и скомандовал:

– Давай за этим пижоном!

Извозчик посмотрел на меня с неприкрытым сомнением.

– Не нужны мне неприятности, господин хороший…

– А деньги? – Я сунул в нагрудный карман сюртука кучера десятку и поторопил его: – Давай шевелись! Моя кузина связалась с каким-то проходимцем, и я должен за ней присмотреть!

Не знаю, подействовала история или десять франков, но дядька взмахнул вожжами, и экипаж покатил по улице. На перекрестке мы повернули, и лошади резво потрусили за окутанной белыми клубами пара самоходной коляской. Ее движок негромко фырчал, а поэт лихо крутил баранку, объезжая тихоходные телеги.

– Дьявольское изобретение! – выругался извозчик и сразу косо глянул на меня, немного даже испуганно.

– Истину глаголешь, – усмехнулся я, дав понять, что не отношусь к механистам, и тогда болтун с облегчением перевел дух.

Вскоре самоходная коляска вывернула с освещенной газовыми фонарями улочки на широкую набережную, где на чугунных фонарях вдоль реки резким белым светом горели электрические лампы. Из-за множества конных экипажей Альберту пришлось сбросить скорость, и мы пристроились позади коляски, уже не опасаясь упустить шустрый аппарат из виду.

К счастью, поэту не пришло в голову обогнуть затор переулками, он так и ехал дальше без всякой спешки по набережной. Самоходный экипаж миновал один мост, затем другой и свернул к реке, где у разбитого на берегу сквера стоял на приколе пассажирский пароход.

Альберт Брандт поставил паровую коляску на свободное место, выбрался из нее и подал руку Софи. Когда они направились к дебаркадеру, извозчик хохотнул:

– Основательно к делу подошел, шельмец!

Я кивнул. Над сходнями висела красочная вывеска «Ля Мистраль»; надо понимать, это был ресторан французской кухни. Если судить по публике, вовсе не из дешевых. Впрочем, в дешевую забегаловку поэт владелицу «Сирены» и не пригласил бы.

– Ну, стало быть, я свободен? – спросил кучер, многозначительно шмыгнув носом. – Поеду?

– Куда собрался? Десятку еще и близко не отработал! – возразил я и счел уместным подсластить пилюлю: – Лицо попроще сделай! Если через два часа не выйдут, накину сверху еще.

Дядька недовольно покрутил головой, но спорить не стал.

– Черт с тобой! – махнул он рукой, соглашаясь с предложенными условиями.

Ну да еще бы ему не согласиться!

Я спрыгнул с козел и огляделся по сторонам. В сквере оказалось многолюдно. Совершавшие вечерний променад по набережной горожане сворачивали сюда перевести дух на скамейках, выпить газированной воды или разливного вина, посмотреть на выступления фокусников и жонглеров. На небольшой эстраде играл оркестр, там кружились в танце несколько пар. Под фонарями расположились портретисты, по тропинкам расхаживали продавщицы сигарет и цветов, в палатках готовилась немудреная снедь вроде пончиков и лепешек, а в пузатых чанах подогревался глинтвейн.

Попадались на глаза и личности в высшей степени подозрительные, но едва ли кто-то из них мог следить за Софи, поэтому я предупредил извозчика:

– Смотри за коляской и не вздумай уехать, – а сам зашагал к палаткам.

Побродил там, принюхиваясь к аромату готовящейся на открытом огне еды, и купил у старого грека гирос. В тонкую лепешку оказались завернуты мелко-мелко нарубленные кусочки жареной свинины и ломтики хрустящей бельгийской картошки, все это было сдобрено овощами и традиционным греческим соусом.

Отыскав свободную скамейку, откуда просматривалась парковка, я поужинал, вытер пальцы носовым платком и купил стакан газированной воды без сиропа. К вечеру жара спала, но, на мой взгляд, для глинтвейна сейчас было слишком душно.

Вернув ларечнице пустой стакан, я направился к экипажу, и тут же рядом оказалась молоденькая цыганка в платье с длинной цветастой юбкой.

– Эй, красавчик! Давай погадаю! – затараторила она. – Порча на тебе лежит, порча страшная! Снять ее надо, а то долго не проживешь!

– Сейчас полицейского кликну, – негромко произнес я. – За антинаучную деятельность впаяют – мало не покажется.

Цыганку словно ветром сдуло. Приглядывавшие за ней со стороны черноволосые парни зло зыркнули на меня, но цепляться не стали. За порядком в сквере следила пара конных констеблей.