Ритуальные грехи - Стюарт Энн. Страница 30

Но ведь именно это и было основным занятием Люка Берделла, в котором он достиг блестящих результатов. И неважно, где находилась Рэйчел — рядом или за тысячи миль вдали от него. В этом-то и крылась величайшая опасность. В его присутствии она становилась совершенно беззащитной, и воображение уносило ее в заоблачные выси. А ведь именно этих чувств она боялась и боролась с ними всю свою жизнь. Поэтому она вернется в Санта Долорес только тогда, когда искоренит в себе эти вредные качества.

Трава на кладбище была аккуратно пострижена, чистенькие гранитные таблички выстроились в симметричные ряды. Рэйчел бродила между ними, читая даты и фамилии, среди которых были и жертвы войн, начиная с 1850 года, и дети, унесенные всплеском сезонных болезней. Среди них встречались имена Пелтнеров, Колтрейнов и Берделлов, но родителей Люка она так и не нашла.

И снова у нее возникло странное чувство, будто за ней наблюдали, будто пара настырных глаз сверлила ей спину. Может, кто-то тренировался в снайперском мастерстве? Она живо представила себе Эстер Блессинг с винтовкой в руках — картинка получилась презабавная, а главное, очень правдивая. Оружие прекрасно сочеталось с черными глазами и злобной душой старухи. А как насчет остальных — Пелтнера, Колтрейна и даже Лорин? Может, и они были не прочь поохотиться за Рейчел? Неудивительно, что здесь творились странные вещи. Чего еще можно ждать от города, где рождаются личности вроде Люка Берделла?

Она остановилась посреди кладбища и постаралась собраться с духом. Может, она сама виновата, потому что буквально зациклилась на Люке Берделле, к тому же она всегда была немного мнительной. А все потому, что не доверяла никому на свете.

Но ведь у жителей Коффинз Гроув не было причин, чтобы желать ей зла. А если немного призадуматься, позволить опасную роскошь и проанализировать эти странные ощущения, то можно даже прийти к выводу, что со стороны наблюдателя ей ничего не грозит. В смысле физического насилия.

Все здесь пугало ее до смерти. Рэйчел готова была уже сдаться, когда ненароком наткнулась на то, что тщетно искала. Грандиозное надгробие Джексона Берделла.

У нее в голове не укладывалось, как она могла его пропустить. Оно было выше остальных памятников, у основания сидел высеченный из гранита пес. Вокруг пестрели букеты искусственных цветов самых невероятных оттенков — от темно-красного до желтого, от времени они выцвели и покрылись грязью. Тут же валялись окурки сигарет разного срока давности, причем двух разных марок. Значит, у надгробия стояло двое людей. Но оба ли они скорбели об усопшем? Она прочла слова, выбитые на камне: ДЖЕКСОН БЕРДЕЛЛ, ЛЮБЯЩИЙ СЫН, ОПЫТНЫЙ ОХОТНИК, ПРИМЕРНЫЙ МУЖ. СРАЖЕН ВО ЦВЕТЕ ЛЕТ. 1930–1976.

И ни слова о его собственном сыне. «Сражен во цвете лет» — эти слова, конечно, придумала Эстер, чтобы весь мир узнал о том, что Джексона убили. Она сказала, что убьет Люка, как только представится удобный случай. Удивительно, что она так долго ждала.

Рэйчел быстро пошла к воротам и чуть было не споткнулась о небольшую мраморную дощечку в земле, вдали от помпезного памятника Берделла. МЭРИДЖО МАКДОНАЛЬД, 1940–1968.

Имени мужа не значилось. Возле мраморного надгробия лежал букетик полевых цветов, еще не успевших зачахнуть под палящим солнцем.

Кто-то успел побывать здесь до нее. Причем, совсем недавно. Кто-то, кому Мэриджо Макдональд была небезразлична, тогда как собственный муж постыдился указать на надгробии свою фамилию. Словно по наитию Рэйчел вскинула голову и быстро огляделась. Вокруг не было ни души. Тот, кто пришел навестить могилу Мэриджо, а потом наблюдал за Рэйчел, уже ушел.

Ей страстно захотелось забраться в машину, захлопнуть дверцу и убраться из проклятого городка к чертовой бабушке. Однако она уже зашла слишком далеко, чтобы вновь спасаться бегством.

Возле ограды росли белые маргаритки, которые чудом уцелели от острых лезвий газонокосилки. Рэйчел действовала не задумываясь, повинуясь внутреннему голосу. Собрав небольшой букетик нежных белых цветков, она осторожно положила их возле других цветов на могиле Мэриджо.

Затем оглянулась на массивный памятник Джексона Берделла и ехидно ухмыльнулась. Довольно с него и искусственных цветов. Он их заслужил.

На кладбище были надгробные памятники, принадлежавшие другим Макдональдам, должно быть, родственникам Мэриджо. Но она находилась далеко от них, почти на самом отшибе, скорей всего, потому, что сама наложила на себя руки.

Однако если верить официальным источникам, Джексон Берделл поступил точно так же.

Люк Берделл отнял у Рэйчел ее мать. Но ведь свою собственную он тоже потерял. Хотя, в сущности, это не имело никакого значения.

Тем не менее, мысль об этом не давала ей покоя, пока она снова усаживалась за руль взятого напрокат автомобиля.

Люк вышел из густой тени деревьев и немного постоял, прислушиваясь к тому, как в полуденном мареве стихает рокот крошечного автомобиля. Машина идеально подходила такой женщине, какой, по мнению Люка, была Рэйчел Коннери. Белая и неприметная, с удобным автоматическим переключением и массой холодного воздуха из кондиционера. Однако он представлял ее вовсе не такой. А обнаженной, на роскошном кожаном диване. Рано или поздно она обязательно предстанет перед ним в таком прекрасном виде. Он не собирался навещать могилу Джексона Берделла. Он оставил старика в далеком прошлом, вычеркнул из своей жизни, изгнал из памяти. Вместо этого он подошел к могиле Мэриджо и стал задумчиво рассматривать оставленные им ранее бледнорозовые цветы и белые маргаритки, которые лежали рядом с ними.

Он сел на корточки и дотронулся до одной из них. Мэриджо была полной противоположностью Рэйчел Коннери. Добрая по натуре, кроткая, с простыми запросами, бесхитростная в любви. Однако ему почему-то казалось, что Рэйчел пришлась бы ей по вкусу. Она прижала бы Рэйчел к груди, стала бы гладить по голове и шептать на ухо ласковые теплые словечки, столь необходимые для нежной детской души. Так, как она это делала с ним.

Он бросил взгляд на массивное надгробие Джексона, проверяя себя, ожидая, что его вот-вот захлестнет волна ярости, как это не раз случалось в самое неожиданное время. Сейчас ярости не было, она затаилась в мрачных закоулках его души, куда никогда не проникал луч света. Во всяком случае, он так себе это представлял.

Люк знал, что это чувство никуда не делось, оно до сих пор там лежало, дожидаясь своего часа. Что только он ни делал, как ни старался — ему не удавалось изгнать из себя яростного демона, изрыгающего смертельную ненависть. Это был его крест, который ему суждено было нести и при этом мило улыбаться страдающим людям, которые вручали свое немалое состояние в умелые руки Старейшин. Поступая таким образом, он становился их сообщником.

Он отлично знал дом Эстер — с годами воспоминания нисколько не потускнели. Он знал, у какого окна отсутствует щеколда, какая ступенька скрипит, сколько кодеинового противокашлевого сиропа поглощает старуха каждую ночь, пока курит и смотрит телевизор в душной спальне. Старый док Карпентер всегда следил за тем, чтобы у нее было вдоволь лекарств, и вряд ли с тех пор что-либо изменилось. Эстер выкуривала в день не одну пачку сигарет, сильно кашляла, и никакой кодеин не мог ей помочь — разве что послать старуху в благословенную отключку. В душе он всегда радовался, что старая карга настолько к чему-то пристрастилась, что будет страдать от жестоких запоров до конца жизни.

Интересно, как будет спаться Рэйчел в этом душном мавзолее? Услышит ли она, как он откроет заднее окно? Поднимется по лестнице? Откроет дверь в ее комнату?

Почувствует ли она, как он откинет одеяло и будет смотреть на ее тело? Интересно, в чем она спит? Лето выдалось жарким, а Эстер не доверяла кондиционерам и раскрытым окнам. Если у девицы осталась хоть крупица здравого смысла, то она будет спать в чем мать родила.

Хотя до сих пор она вела себя не очень-то разумно. Отважно, но глупо. Скорей всего, она спит, укутанная в байковую ночную сорочку, безбожно потеет и видит кошмарные сны, в которых он появляется невесть откуда и насилует ее беззащитное тело.