Обратная сторона Европы (СИ) - "Уве Капо". Страница 1

0. Начало

2 июля 2054 года, лунный космодром «Артемида».

Грузовой космолёт «Экспедиция-3» разительно отличался от других космических кораблей, приготовившихся к старту в ту ночь. Прежде всего, внушительными размерами: один только его двигатель в десятки раз превосходил обычный четырёхместный космический челнок. Мрачной горой возвышался он на одной из стартовых площадок, поражая своим гротескным видом. Готическими пиками были его острия, словно заведённые средневековым колдуном шарманки вращались сферические антенны, чёрным плащом окутала его тень.

Он был нелепо-архаичным в нагромождении своих форм и, одновременно, изящным, создающим атмосферу мистицизма.

Он ждал своей очереди.

Яркие, блестящие челноки всевозможных легкомысленных оттенков, предназначенные для путешествий в близлежащем космосе, казались наивными безделушками, однодневками, никчёмными пустышками. Они не претендовали на вечность. Они не были готовы ждать. Сияющие огни лунного города вдали, устремляющие в пространство лучи лазеров – всего лишь мишурой, бутафорией. В противовес всему этому легкомыслию «Экспедиция-3» будто напоминала о существовании чего-то значимого, весомого, отмеченного печатью долга, терпения, боли.

Два астронавта, Сергей Кедров и Билл Дэвис, были уже определены для полёта. «Так долго лететь и прибыть всего лишь на Европу», – пошутил Кедров. И правда, путь до одного из спутников Юпитера занимал больше двух месяцев, и то если повезёт. Ещё совсем недавно, лет этак десять тому назад, такое же расстояние было бы преодолено не меньше, чем за год. Современные космические «корабли дальнего плавания» ускорились невероятно за последнее десятилетие благодаря изобретению нового двигателя, позволяющего лавировать в гравитационных полях, используя при этом их энергию.

Через пару часов им предстояло взойти на борт грузового космолёта, примерно через неделю после этого погрузиться в сон, и проснуться опять-таки за неделю до прибытия на Европу.

1. Память одного дня

12 декабря 2079 года, побережье Индийского океана.

– Предвижу по вашим хитро блеснувшим глазам всё, что вы хотите сейчас сказать! Нет, это был, есть или буду не я. Вполне логичное и остроумное предположение, но – нет. Не мой пошиб. Я действую, как бы это сказать... исподволь, подбираюсь мягко, пружиня, заметаю следы. Время может изменить многое, но не характер, не стиль работы. Тут же – всё чётко, но напролом. Все условия соблюдены – безвременье замуровано так, что не подкопаешься. Но мусора, но следов! Нет, я не таков. И добавлю – не хотел бы я столкнуться с этим деятелем на узкой тропинке. Решительно не хотел бы! Это что-то вроде предчувствия. А, может, воспоминания?..

Слова доктора Филха постепенно затухали в сознании, вызывая из глубин памяти давно забытые, часто сменяющиеся образы. Сэм начинал клевать носом. Это часто случалось с ним в последнее время – он стал настоящей развалиной, а ведь ещё недавно казалось, что хуже некуда. Как бы ни так! Старость – падение долгое и беспощадное, но, к счастью, не бесконечное.

Скоро его единственный друг, доктор Филх убедится, что Сэм окончательно погрузился в сновидения, приглушит свет ночника и, ступая мягко, пружиня – как ему свойственно – покинет юдоль старости и боли.

Он помнил всё. Каждую деталь. Каждый блик и отзвук. Вообще-то, это было жестоко наделить его такой памятью. Памятью одного дня. Потому что только один день из далёкого прошлого вновь и вновь вставал перед глазами. Он называл его своим последним днём, хотя, конечно, это было не так. Правильнее было назвать его последним днём, когда он был астронавтом Сэмом Ричардсом.

В тот злосчастный день, около тридцати лет назад, он и его друг Роберт Лоуренс отправились исследовать пещеру на Марсе. Перед ними стояла задача добыть органические образцы для последующего исследования микробиологами – лабораторными крысами, как презрительно называл их Лоуренс. Астронавты были снабжены всем необходимым спелеологическим оборудованием. Технический прогресс не сильно повлиял на способ исследования пещер, будь то на Земле или на Марсе. Весь груз, включая запас провизии, нёс на себе дроид WR-39.

Марсианское солнце приятно слепило глаза, заставляя щуриться. Сэм не поставил защитный фильтр, как это сразу же сделал Лоуренс, потому что хотел насладиться сполна редкостной безмятежностью и яркостью дня. Обычно в марсианском воздухе много красной пыли, поднимаемой беспрестанно дующими ветрами. А такая кристальная ясность не предвещала ничего хорошего. В метеосводках значилось: к ночи разыграется буря. Это означало, что у них всего несколько часов, и если не успеют до вечера, то придётся пережидать бурю в пещере. Такая возможность поворота событий была нежелательна, хотя и принималась в расчёт.

Вход в пещеру едва угадывался среди длинных и резких теней марсианских скал – неудивительно, что её открыли совсем недавно. Астронавты взяли у дроида инструменты и двинулись под мрачные своды. WR-39 пошёл следом, но остановился недалеко от входа: несмотря на высокую проходимость, он не был достаточно ловок для того, чтобы сопровождать астронавтов.

Узкая шахта уходила всё глубже, и казалось, этому не будет конца. Но по мере продвижения проход расширился, пространство пещеры заметно увеличилось, появились боковые ответвления. Теперь свет фонаря то и дело выхватывал из темноты очертания гигантских каверн и фантастических сводов. А ещё немного погодя Сэму показалось, что они вдвоём попали в кусок швейцарского сыра: большие и маленькие круглые отверстия пронизывали шахту во всех направлениях.

– Эмменталь, – сказал Сэм.

– Чего-чего?

– Или Иллерталёр.

– А. Сыр.

Сэм шёл впереди и вдруг почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Он вскрикнул, страховочная верёвка мгновенно натянулась тетивой. Лоуренсу стоило неимоверных усилий удержать напарника, а затем вытащить его. Потом они оба долго рассматривали крошащуюся породу, размышляя, стоит ли двигаться дальше. Сошлись на том, что поворачивать назад ещё рано.

– А ты тяжёлый, – сказал Лоуренс, хлопнув друга по плечу.

Справа начинался обрыв, и астронавты стали тесниться к отвесной скале, страхуя друг друга с повышенной осторожностью.

Скоро Сэм заметил тонкие, желеобразные «медузы», облепившие скалы. Это были самые распространённые обитатели марсианских пещер. Можно было остановиться, взять пробы и возвращаться на базу. Но внутренний голос подсказывал, что неисследованная пещера таит в себе много новых открытий.

Они услышали отдалённый гул и почувствовали лёгкое сотрясение почвы. Через несколько мгновений начали падать камни: видимо, стал обрушиваться свод. Сэм инстинктивно прижался к скале, надеясь, что землетрясение скоро закончится. Он заметил мечущегося вслепую Лоуренса. Мгновение, и тот был погребён под градом камней...

Всю свою последующую жизнь Сэм винил себя за этот день. Если бы он внимательно читал предупреждающие знаки, которые судьба щедро расставляла на его пути, а не потакал своим амбициям, принимая их за внутренний голос, его друг был бы до сих пор жив, а он сам прожил бы славную, интересную, насыщенную космическими приключениями жизнь. И сейчас, в старости, ему было бы что вспомнить.

Как ни жался Сэм к скале, камни достали его и там. Он успел послать сигнал о помощи перед тем, как в его мире воцарилась тишина.

Астронавта нашли только через сутки – на поверхности и правда разыгралась сильная буря, поэтому послать спасательный отряд было невозможно. Сэм выжил, но остался калекой. Правая нога до колена была ампутирована и заменена ультрасовременным протезом, действующим от импульсов в мозгу. Таким образом, астронавт Сэм Ричардс перестал быть человеком в полном смысле этого слова, если принимать во внимание только анатомическую составляющую, и стал частично киборгом.

Он ощутил себя на обочине жизни. Конечно, ему выплачивалось достойное содержание, позволяющее существовать безбедно, но деньги не могли заменить полноценную жизнь.