Рецепты доктора Мериголда - Диккенс Чарльз. Страница 21

Мы с удовольствием согласились. Мне выпало играть с миссис Бакстер против майора и Левисона. Мы выигрывали почти каждый роббер. Левисон был слишком осторожен, а майор смеялся, болтал и никогда не помнил, какие карты вышли.

Но как бы то ни было, игра помогла скоротать время. Мы смеялись над промахами майора и его необычайным везеньем — карта к нему шла хорошая, только он не мог ее разыграть. Мы смеялись над педантичностью Левисона и над любовью миссис Бакстер к взяткам; не думаю, чтобы тусклому фонарю ночного поезда приходилось когда-либо освещать более приятное общество. Однако я ни на секунду не забывал о моих драгоценных чемоданах.

И все это время мы мчались по Франции, ничего не видя, ничего не замечая, не принимая никакого участия в действии силы, увлекавшей нас вперед, словно мы были четырьмя арабскими царевичами на ковре-самолете.

Игра постепенно становилась все более ленивой, а разговор все более оживленным. Левисон — все в том же жестком шарфе, все такой же невозмутимый и любезный — вдруг разговорился и принялся посвящать нас в свои тайны.

— Наконец-то мне удалось, — говорил он своим размеренным и звучным голосом, — после многих лет поисков найти великий секрет, о котором так долго мечтали фабриканты непромокаемых плащей: как добиться того, чтобы ткань пропускала нагретый телом воздух и в то же время не пропускала дождя. Когда я вернусь в Лондон, я предложу фирме «Макинтош» купить этот секрет за десять тысяч фунтов. А если они откажутся, я немедленно открою в Париже мастерскую, назову новую ткань «маджентош» в честь великой итальянской победы императора и спокойно получу чистый миллион прибыли. Вот как я делаю дело!

— Замечательно! — сказал майор с восхищением.

— Ах, майор! — воскликнула его жена, не упустив удобного случая прочесть нотацию. — Если бы у вас была хоть малая доля благоразумия и энергии мистера Левисона, вы бы уже давно командовали полком.

Затем Левисон заговорил о замках.

— Сам я всегда пользуюсь замками с буквенной комбинацией, — сказал он. — Мои слова — «Тюрлюрет» и «Папагайо», два имени, которые я слышал в старинном французском фарсе. Кто сумеет их отгадать? Самому ловкому вору понадобится семь часов, чтобы расшифровать хотя бы одно из них. Не правда ли, замки с буквенной комбинацией очень надежны, сэр? (Он повернулся ко мне.)

Я сухо с ним согласился и спросил, в котором часу наш поезд прибывает в Лион.

— По расписанию мы должны быть в Лионе в четыре тридцать, — ответил майор, — а сейчас без пяти минут четыре. Уж не знаю почему, но у меня предчувствие, что с нашим поездом непременно что-нибудь случится. Такая уж моя судьба. Когда я охотился на тигров, зверь всегда бросался именно на моего слона. Если требовалось послать гарнизон куда-нибудь в самую топь, выбор всегда падал на мою роту. Может быть, я просто суеверен, но у меня предчувствие, что до Марселя непременно случится какая-нибудь поломка. А как быстро идет поезд! Вы только поглядите, как раскачивается вагон.

Я невольно встревожился, но сумел это скрыть. А вдруг майор — мошенник, задумавший меня ограбить? Но нет, не может быть. Его красная добродушная физиономия и веселые бесхитростные глаза опровергали подобное подозрение.

— Не говорите чепухи, майор! Вот поэтому-то с вами всегда неприятно ездить, — откликнулась его жена, собиравшаяся вздремнуть.

Тут Левисон стал рассказывать о своей молодости и о том, как в дни Георга IV [19] он был коммивояжером фирмы на Бонд-стрит, изготовлявшей шарфы и галстуки. Он, не жалея красноречия, восхвалял старинные моды.

— Гнусные радикалы, — сказал он, — пытаются опорочить первого джентльмена Европы, как его справедливо называли. А я чту его память. Он был остроумцем и другом остроумцев. Он был безмерно щедр и презирал жалкую грошовую экономию. Он хорошо одевался, сэр, он был красив, сэр, манеры его были безупречны. Сэр, мы живем в жалком неряшливом веке. Когда я был молод, ни один джентльмен не позволил бы себе отправиться в путь, не захватив по крайней мере два десятка галстуков, четыре растяжки из китового уса и утюг, без которого нельзя было заложить на муслине тонкие ровные складки. Существовало, сэр, не менее восемнадцати способов завязывать галстук: был узел «а ля Диана», был узел «Альбион», «Гордиев узел», узел…

Поезд дернулся, начал замедлять ход и вскоре остановился.

Майор высунул голову из окна и спросил проходившего мимо жандарма:

— Где мы?

— В двадцати милях от Лиона, в Форт-Руж, мсье.

— Что случилось? Какое-нибудь несчастье? Из соседнего купе кто-то ответил по-английски:

— Говорят, сломалось колесо. Придется ждать два маса и перегружать багаж.

— Боже мой! — не удержавшись, воскликнул я. Левисон тоже высунул голову в окно.

— К сожалению, это правда, — сказал он затем. — Жандарм утверждает, что мы задержимся здесь по меньшей мере на два часа. Очень досадно, но такие дорожные неприятности неизбежны. Относитесь к ним спокойнее. Выпьем кофе и сыграем еще робберок-другой. Однако следует посмотреть, что там делают с нашим багажом. Если мистер Блемайр будет так добр сходить и заказать ужин, Это я возьму на себя… Но боже мой, что это блестит под станционными фонарями? Эй, мсье (он окликнул того же жандарма, с которым прежде разговаривал майор), что тут происходит?

— Мсье, — ответил жандарм, отдавая честь, — это солдаты первого егерского полка, который направляется в Шалон; начальник станции распорядился, чтобы они окружили багажный вагон и проследили за переноской багажа. Пассажиры туда не допускаются, потому что в поезде следуют государственные ценности.

Левисон плюнул и глухо выругался — по поводу порядков на французских железных дорогах, решил я.

— Клянусь дьяволом, сэр, что за неуклюжие колымаги! — воскликнул майор Бакстер, указывая на две запряженные четверкой крепких лошадей деревянные повозки, стоявшие у живой изгороди за станцией, — наш поезд успел миновать первую стрелку и находился примерно в сотне ярдов от деревушки Форт-Руж.

Мы с Левисоном изо всех сил старались пробраться к нашему багажу, но солдаты нас так и не пропустили. Правда, я несколько утешился, заметив, что мои чемоданы несут очень осторожно, хотя их вес и вызывает громкую ругань. Я не заметил никаких государственных ценностей, о чем тут же сообщил майору.

— О, они хитры. — ответил он, — чертовски хитры! Скажем, это драгоценности императрицы: маленькая шкатулка, которую в ночной суматохе очень легко украсть.

В этот миг раздался громкий пронзительный свист — очевидно, какой-то сигнал. Лошади, запряженные в неуклюжие повозки, рванулись вперед галопом и мгновенно исчезли из виду.

— Что за дикари, сэр! Экое варварство! — воскликнул майор. — Они так и не научились пользоваться железными дорогами, которые мы им преподнесли.

— Майор! — грозно перебила его жена. — Не смейте оскорблять этих иностранцев, помните, что вы офицер и джентльмен!

Майор потер руки и громко расхохотался.

— Проклятые идиоты! — воскликнул Левисон. — Не умеют обходиться без солдат: солдаты здесь, солдаты там; куда ни глянь, всюду солдаты.

— Ну, такие предосторожности иной раз бывают полезны, сэр, — отозвалась миссис Бакстер. — Франция полным-полна всякими проходимцами. Вы садитесь за стол в гостинице, а потом оказывается, что ваш сосед — бывший каторжник. Майор, вы помните этот случай в Каире три года назад?

— Джулия, душа моя, Каир не во Франции.

— Надеюсь, я это знаю, майор, но раз отель был французский, значит, никакой разницы нет! — отрезала майорша.

— Я, пожалуй, вздремну, джентльмены. Не знаю, как вы, а я устал, — заметил майор, когда после трех часов скучного ожидания мы, наконец, пересели на марсельский поезд. — Теперь остается только ждать, чтобы сломался пароход.

— Не грешите, майор, не искушайте провидения, — сказала его жена.

Левисон снова стал восхищаться принцем-регентом, его бриллиантовыми эполетами, его неподражаемыми галстуками; но слова Левисона словно все удлинялись и растягивались, а потом я вдруг перестал их слышать и различал только какое-то успокоительное бормотание, сливавшееся со стуком и лязгом колес.

вернуться

19

…дни Георга IV — Георг Четвертый (1762—1830) — английский король (1820—1830); поддерживал крайне консервативное правительство тори, которое провело ряд законов, направленных против свободы и демократии в стране.