Чёрная Вдова, или Королева Смерти (СИ) - "АПОЛИЯ". Страница 121
— Но нельзя выгонять любимого человека. Нужно мириться с ним, ведь в ссоре жить…больно, — сказал мальчик, отчаянно посмотрев на маму, а та грустно улыбнулась тому…насколько вырос ее сын за время этого непростого, серьезного разговора. Она гордилась им. Ему так мало…лет…но он уже делал такие выводы, размышлял, анализировал, вникал, понимал, слушал.
— Ты прав… Но он такой. Твой отец такой. Но он вернется. И вернет нас. Я знаю, Эрик.
— Я тоже так думаю, ведь мне сегодня приснился этот сон, — серьезно заявил мальчик, — Я очень хочу увидеть папу.
— Увидишь, милый… — задумчиво сказала Нагайна, — Но, хватит об этом. Давай потом обсудим, если ты захочешь, когда…когда…
— Когда я стану старше, — повторил Эрик слова мамы, сказанные ею раньше, — Я понимаю. Только не забудь.
— Мы ничего не забываем, — ответила Нагайна и обняла сына.
— Спасибо, что рассказала, мама, — сказал мальчик, — И не плачь, — добавил он, почувствовав, что Нагайна слегка дрожит, — Я не хочу, что бы ты плакала. Я буду защищать тебя, и ты всегда будешь улыбаться, мама. Всегда.
Нагайна отстранилась от него и, услышав такие теплые, важные слова из уст маленького сына, улыбнулась сквозь вновь нахлынувшие слезы.
Слезы счастья.
— Давай пойдем купаться, мама, — сказал мальчик и крепче сжал ладони женщины, в которых она все это время держала его руку, — Я знаю, ты любишь купаться.
— Как и ты, милый. Только пойдем в замок, мне нужно взять купальник.
— Конечно, — ответил мальчик и, не отпуская руки матери, пошёл вместе с ней по направлению к замку.
А Нагайна гордилась им… Своим сыном… Гордилась его волей и таким далеко не детским мужеством — понять и принять все то, что она только что ему рассказала. Она так боялась его реакции, думала подождать еще год и пока что не рассказывать.
Но…
Эрик поразил ее…
Да, она гордилась своим сыном.
Истинный Эйлинендж…
Истинный Вольтури…
***
После купания Эрик очень устал, что было естественным. Он почти что валился с ног, поэтому Нагайна просто-напросто взяла его на руки и, телепортировавшись в замок, уложила спать.
Эрик на то благодарно засопел, лишь коснувшись головой подушки.
Нагайна, поцеловав в макушку уснувшего сына, вышла из его комнаты и направилась в свои покои.
Уже был вечер.
Окна роскошной спальни были открыты настежь — теплый воздух врывался в помещение, также как и вечерний влажный аромат, принесший в комнату нотки свежего листа, чуть прохладного ручья и отдаленный шлейф пустыни.
Тюль легко раздувался от дуновения нежного ветерка, и Нагайна, войдя в комнату и вдохнув аромат чистого вечера, что царил в ней, слабо улыбнулась.
Ей хотелось заснуть, но не хотелось спать.
Естественно, спать ей не хотелось… Но коснуться головой подушки, как несколько минут назад сделал Эрик, прикрыться тонким одеялом, почувствовать уют такой родной кровати и провалиться в сладкое забытье — ей хотелось этого сейчас настолько сильно, что Нагайна даже удивилась своему желанию.
Зарывшись рукой в копну волос и оглядев комнату, Нагайна задержала взгляд на картине супруга, что висела напротив ее кровати. Немного помедлив, девушка сказала еле различимым шепотом:
— Привет, Аро…
Слова растворились в девственной вечерней тишине, ее голос споткнулся о краткость и холод трех букв его имени.
Нагайну передернуло, и она, задержав рубиновый взгляд на полотне еще на несколько мгновений, вошла в ванную комнату.
Нужно было принять душ.
Холодный душ.
Сняв с себя одежду и включив ледяную воду, Нагайна зашла в душевую кабину. Холодные, промораживающие, странно тяжелые капли упали на идеальное тело, и по спине пробежали приятные легкие мурашки.
Нагайна стала тереть себя грубой мочалкой, будто желая содрать с себя кожу, что в априори было невозможно, и даже сама девушка не знала, зачем так яростно пытается с себя что-то смыть.
Именно что-то — Нагайна не знала что.
Но ответ пошел через несколько мгновений, и понимание этого ответа отдало легкой болью в районе мертвого сердца, но эта боль за эти полтора года стала более чем привычной.
Знакомой.
Даже родной.
А ответ был прост — воспоминания…
Да…
— Как же сильны воспоминания, — сказала когда-то Нагайна, оказавшись в особняке в Провансе, почувствовав аромат любимого супруга.
Да, невероятно сильны.
Сильны настолько, что въедаются в кожу до такой степени, что ее хочется содрать.
Нагайна вынырнула из омута своих размышлений и, опомнившись, вышла из душа. Обернув вокруг стройного тела полотенце, девушка вышла из ванной комнаты и оказалась в спальне, в которой все так же слишком восхитительно пахло вечером. Вдохнув свежий запах, Нагайна скинула с себя полотенце и надела легкий халат.
В ее распоряжении была целая ночь.
Ночь, которая теперь теряет всю свою прелесть, ведь рядом нет Его.
Отогнав от себя мысли о муже и слепом одиночестве, Нагайна села в широкое кресло, чуть отстоящее от письменного стола, и задумалась.
Эрик поразил ее сегодня. Поразил своими умными мудрыми глазами и волей, с которой он принял неизбежное.
Свое происхождение.
Сущность матери.
Отца, о котором даже не знал.
Нагайна посмотрела на портрет супруга и сказала:
— Я горжусь им, Аро, — она грустно улыбнулась, — Я верю, когда-нибудь ты тоже будешь гордиться.
Девушка опустила глаза, не имея больше сил держать тяжелый и прямой взгляд супруга, с которым он взирал на нее с полотна.
Даже на картине в нем было что-то потустороннее.
Нагайна закусила губу и, сдерживая слезы, посмотрела на стол.
На нем лежал чуть согнутый лист бумаги со строками, что она написала еще перед тем, как пошла гулять по лесу.
…А тебе никогда не хватит силы переступить через свое эго…
Нагайна горько усмехнулась и взяла рядом лежащую ручку.
Я бы все равно не ушла. Я бы все равно осталась. Тут. С тобой.
— Я бы осталась, если бы ты только позволил…
Боже, и зачем я пишу, если ты это даже не прочитаешь?
— Я не могу по-другому, — глухо прошептала Нагайна и сглотнула тугой ком в горле.
Лучше бы ты ненавидел меня, чем просто отсутствовал в моей жизни.
— Лучше бы так… — ее шепот растворился в гулкой вечерней тишине.
Я знаю, что-то, что я сейчас пишу, уже ничего не изменит.
Ручка замерла над листом бумаги в легком ожидании.
Я знаю, что уже слишком поздно.
И это «поздно» создали мы оба. Не знаю, почему я обвиняю в исключительно твоей воле и себя… Может, потому что не могу считать виновным лишь тебя.
Твой грех — мой грех.
Так будет всегда, даже если ты не будешь того желать.
Рука Нагайны слегка задрожала, но девушка все равно продолжила писать.
Мелкая дрожь превращалась в крупную.
Та становилась конвульсиями.
Но Нагайне было уже все равно на реакцию своего тела.
Давай улетим. Давай уйдем, пожалуйста, чтобы больше не было боли.
Я больше не хочу стоять за твоей спиной и не сметь издать и звука. У меня больше нет сил натянуто улыбаться и думать о том, нужна ли я тебе.
Нет сил думать о том, что мы обречены.
Боже…давай улетим… Давай забудем этот ад.