Повелитель Человечества (ЛП) - Дембски-Боуден Аарон. Страница 37
– Лёгочная нестабильность, – произнёс голос. Отдалённый. Беспристрастный. Священный в своём спокойствии. Без всякой индивидуальности в покрасневшей черноте её слепоты. – Отметьте девятый случай. Просветите её.
Код вспыхивал сквозь раскалённые чувства, огненными цифрами откладываясь во влажной плоти её мозга. Его смысл ускользал от неё.
Она закричала в безмолвной и бездыханной тишине.
– Лёгочные спазмы, – раздался другой голос, такой же холодный, такой же просветлённый.
– Зубы Шестерёнки. Она пытается дышать.
– Просветите её.
Ядовитые цифры снова впились во внутреннюю часть её черепа. Несмотря на всю боль, они стали ещё дальше, их стало ещё труднее увидеть и сложнее прочитать.
Задыхаясь в собственной тишине, утопая в бесцветье, она падала всё глубже, безмолвно крича.
– Просве…
Щупальце медленно распрямлялось сквозь ил и осадки её разума, уговаривая вернуться. Она чувствовала себя медленной и рассеянной, кровь и мысли одинаково запятнали токсинами.
Ошеломлённая, опустошённая и задыхавшаяся, она боролась, чтобы открыть глаза.
– Оживление, – раздался голос из вне.
Я не могу дышать. Я не могу дышать. Я не могу дышать!
– Судороги. Лёгочные спазмы. Отметьте десятый слу…
– Сначала просветите её…
На этот раз слова не были огнём или кислотой, они были самой болью. Код царапали прямо на внутренней части черепа.
Она посмотрела на него. Она почувствовала его. Она узнала его.
Она прекратила попытки вдохнуть воздух сквозь блокиратор в горле.
– Стабилизация.
– Слава Омниссии.
Она почувствовала шёпот воздуха внутри, затем он заполнил её, холодный, чистый и насыщенный ладаном не меньше, чем кислородом. Она могла дышать, только когда не пыталась дышать. Когда она пробовала использовать лёгкие, которых больше не было, то перекрывала автоматизированные системы, дышавшие за неё.
– Пробуждение.
Она открыла глаза.
Мир взорвался красными пятнами священного света. Целеуказатели заполнили обзор. Молитвенный текст и священный код омывали её зрение слоями алгебраических мандал. Потом она увидела то, что как она знала, являлось сетчатой картой невозможных пространственных расстояний, бросавших вызов обычной физике. Она спрятала это безумие и повернулась от знания к настоящему, испытывая необходимость сосредоточиться только на непосредственном окружении.
Закрытые капюшонами лица и хирургические сервиторы смотрели на неё сверху. Нет, не сверху. Она думала, что лежит на спине, но лица, повёрнутые к ней, оказались ниже её. Она была привязана к стоявшей вертикально медицинской каталке.
Крепления разомкнулись в тихом шипении выпущенного сжатого воздуха. Гудящее оборудование опустило её на полметра к полу, когда отсоединился последний кабель.
За почтенными жрецами-хирургами и ограниченными кибернетическими рабами на столе лежал сильно аугметированный труп. На вид тело было женским, безголовым, покрытым засохшей кровью от вскрытия, медицинских свёрл и забора органов.
Он узнала труп. Даже без головы он оставался жестоко знакомым.
“Иеронима, – подумала жрица, – Мой. Я.”
Её когтистая нога коснулась полированного металлического пола. Помещение задрожало.
– Архимандрит, – произнёс один из жрецов в капюшонах. Высокий. Тяжеловооруженный. Жестоко воинственный. Загрей Кейн, Божественный епископ Культа Механикум, генерал-фабрикатор Священного Марса, мой повелитель, мой господин – знание появилось, как только она получила доступ к инфопотоку, хотя и с небольшой задержкой.
– Генерал-фабрикатор, – произнесла она. Даже для собственных ушей голос прозвучал почти как человеческий. Вокс-симуляция её биологического тона. От звука голоса несколько адептов опустились на колени, зашептав монотонную ом-молитву, сложив пальцы в знак шестерёнки.
– Вы знаете? – спросил Кейн, загрохотав ближе на гусеничной платформе, заменявшей нижнюю половину тела. – Вы знаете путь назад на Марс?
Её второй шаг сотряс палату не меньше первого. Как и третий. Как и четвёртый.
Недели после перерождения архимандрита Диоклетиан, как правило, проводил в одиночестве. Керия ушла. Он не знал куда, только то, что дело касалось тайных хитросплетений её безмолвного ордена где-то во Дворце. Он мало что мог сказать баронессе Д’Арк и её благородным сородичам, и также не находил особого смысла в стоических вычислениях различных смотрителей Механикум.
Два человека последовательно искали его компанию: молившая фигура Аркхана Лэнда и невозмутимо отстранённое присутствие Доминиона Зефона. Теперь, когда создание архимандрита завершилось успешно, у Диоклетиана не было ни малейшего применения для первого. Вероятно, он позволит техноархеологу присоединиться к экспедиции в Невозможный город, хотя возможности полезного использования эксплоратора кажутся призрачными. А что касается Кровавого Ангела, то так называемому Вестнику скорби достаточно просто сопровождать их в паутину, это было всё, что от него требуется.
Задержка испытывала терпение кустодия. Реквизированные запасы Механикум уже поступали потоком караванов: тысячи боевых сервиторов, гусеничные транспорты, роботы и даже немногочисленные сикарии направлялись к своей судьбе в Великой Работе. Первые поставки уже должны были достичь Ра, укрепив Невозможный город.
И всё же Диоклетиан ждал. Раздражённый, но никак не демонстрируя своё раздражение. Дом Виридион повышал боевую готовность, архимандрисса привыкала к новому телу и расширенному познанию. Всё шло, как и положено, хотя и не так быстро, как хотел Диоклетиан.
Его задачей было наблюдать за каждым пунктом реквизиции, и он не вернётся в Каластар, не сделав это. Он не испытывал разочарования, выполняя эту обязанность, только смутное беспокойство, что мог бы лучше послужить Императору в другом месте. Возможно, рядом с Ра на стенах Каластара или замедляя противника во внешних туннелях, заставляя платить за каждый метр захваченной туманной земли. Что-то активное. Что-то, где он чувствовал бы, что защищает видение своего повелителя.
И всё же ему не было скучно. Большую часть времени он проводил в одиночестве в башне Гегемон, командном центре легио Кустодес по защите Императора. Здесь Диоклетиан просматривал непрерывные потоки данных о населении, транспортах с припасами, воздушном и орбитальном движении, входящем и выходящем из Солнечной системы. Всю эту информацию обрабатывали бесчисленные когитаторы и пожизненно связанные саванты-сервы в алых имперских мантиях. Эти инфоискусники – каждый с татуировкой аквилы – жили в Наблюдательном зале, где разрешалось находиться только посвятившим всю жизнь Императору. В отличие от отбросов, порабощённых и аугметированных Культом Машины Марса, ни один из сервов Десяти Тысяч не был кибернетически присоединён к своим постам или обречён на прозябание и смерть в поддерживающих жизнь колыбелях. Эти люди посвятили себя Всевидящему Оку кустодиев Императора, носили драгоценности из обработанных костей, изготовленные из тел их матерей и отцов, которые служили до них, как и дедушки и бабушки. Со временем их бренные останки соберут, и ритуальные безделушки уже из их костей подарят их же воспитанным и выращенным по специальным программам детям. Служба в Кустодианской гвардии была не просто пожизненной, а вечной, растянутой на поколения.
Большая часть информации в Наблюдательном зале относилась к самому Дворцу, и благодаря каналам унифицированной биометрической верификации формировала живую сеть из нескольких миллионов людей, входивших и выходивших из бесчисленных районов Дворца.
Диоклетиан наблюдал за этой обработкой жизней. Возможно, другой человек увидел бы что-то гармоничное или музыкальное в происходящем. Даже во время дежурства Десяти Тысяч обычно выявляли сотни потенциальных угроз проникновения, которые могли тем или иным способом обойти даже Имперских Кулаков. И всё же Диоклетиан увидел нечто неожиданное в бессистемном беспорядке.