Генерал на белом коне (сборник) - Пикуль Валентин. Страница 18

Скоро до Петербурга дошло известие, что молодой граф Попо, известный в Париже как «гражданин Очер» [4], с ружьем в руках и во фригийном колпаке якобинца, рука об руку со своим гувернером, ходил на штурм Бастилии. В Париж был срочно отправлен кузен Попо, Николай Новосильцев, который и доставил «якобинца» вместе с Воронихиным на родину.

Екатерина II распорядилась круто:

– Разбойника титулованного с глаз моих долой – в ссылку!

Попо сослали в деревню. Здесь, в сельской глуши, он встретил свою ровесницу – Софью Голицыну, которая полюбила его свято и спокойно. Скоро до него дошла парижская газета, из которой он узнал ужасное. Толпа разъяренных женщин схватила в парке Тюильри его богиню и подвергла ее мучительным издевательствам. Теруань де Мерикур этого не вынесла и сошла с ума. И он пошел к венцу с памятью о невозвратном.

В 1794 году Жильбер Ромм был на «вершине» Конвента (на горе – «монт», отчего соратников его называли «монтаньярами»). Отсюда, с этой «горы», учитель Попо боролся с врагами якобинцев. Он был последним из числа павших. Когда озверелая толпа вела его на гильотину, Ромм выхватил стилет и вонзил его в свое сердце. При этом известии Попо горько рыдал, а Софи говорила ему:

– Отчего ты плачешь, любовь моя? Вот наш сын, ты посмотри, как он смеется… Попо, я тебя так безумно люблю. Не плачь!

Она опустилась перед ним на колени, высоко подняла над собой своего первенца – Александра.

И молодость затягивала раны – почти безболезненно.

Смерть Екатерины II избавила Попо от ссылки, и он вернулся в Петербург, где Павел I разлаял его при всех за якобинство и тут же (вне всякой логики) велел быть камер-юнкером. Здесь, при дворе, произошла встреча с Александром, наследником престола. Ученик республиканца Лагарпа протянул руку ученику якобинца Ромма:

– Какое дивное волнение испытываю я, глядя на вас, друг мой. Вы для меня – пришелец из иного, нового мира. Поверьте, я с живым участием, тайком от бабки, следил за революцией во Франции. В подлиннике изучил конституцию. И хотя осуждаю крайности всех революций, но искренно радуюсь республиканской форме правления. – И он нежно обнял Попо, нашептывая ему на ухо: – Наследственность власти есть учреждение нелепости. Верховная власть должна вверяться человеку не по случайности его рождения, а лишь по подаче за него большинства голосов нации…

– Гражданин Александр, – отвечал Попо наследнику престола, – я счастлив при дворе российском обнаружить республиканца.

Попо поверил в искренность человека, который был «тонок в политике, как кончик булавки, остер, как бритва, и фальшив, как пена морская». Что делать? Не только Попо, но и многие видные умы Европы ошибались в Александре. А разочарование – страшно!

Едва наследник занял престол, как Попо сказал ему:

– Так исполните же свои благие республиканские мечтания – освободите крестьян российских от рабства закоренелого.

– Вы – мой друг, – отвечал император. – Зовите же своих друзей. Мы сообща сделаем нашу родину цветущей и свободной.

При Александре I образовался «Негласный комитет», в который вошли молодые горячие головы («Якобинская шайка!» – называл их старик Державин). Недовольство заслуженных, поседевших в хитроумных кознях сановников было очень велико:

– Какие-то мальчишки управляют Россией, а император почтительно их выслушивает… Они ставят себя выше сената!

Было время, когда казалось, что Александр I готов перекроить свое наследство, как худой кафтан. Попо активно добивался от царя издания закона о всеобщем народном образовании:

– Но сначала уничтожьте право крепостное, право дикое!

Александр I отвечал, что отмена рабства вызовет возмущение помещиков, главного класса в империи, и это довольно-таки опасно.

«Дворян, – писал ему Попо, – бояться нечего. Это сословие самое невежественное… наиболее неразвитое и тупое. Если же в этом вопросе кроется опасность, то она заключается не в освобождении крестьян, а в удержании крепостного состояния». Александр прочел это и… призвал к себе Аракчеева! Кроме того, царственный друг стал ухаживать за женою Попо, и Софи, чтобы не встречаться с царем, вернула во дворец свой статс-дамский шифр. Домоседка, она посвятила себя мужу и детям.

Попо тяжело переживал крах мечтаний.

– Император – фигляр и обманщик! – говорил он.

Попо оставил пост товарища министра. Он записался «волонтером» в армию, участвовал в походах. Служить России можно и так… В 1811 году Андрей Воронихин заканчивал строительство Казанского собора в Петербурге; отец Попо председательствовал в Комиссии о строении. В метельную стужу старый граф ползал по верхним лесам, горячась от неполадок, простудился и смертельно заболел.

– Сын мой, – напутствовал он Попо, – оставляю тебе одиннадцать миллионов… долгов, конечно! Расплатись за меня, грешного.

Попо было уже 36 лет. Из юного красавца он превратился в мужественного полководца. Весь изранен, закален в лишениях и тяготах воинских.

Вырастал сын Александр, и, глядя на него, он вспоминал свою юность… Строганов иногда сбрасывал мундир, переодевался в простонародное платье. Хлопала дверь – он уходил и где-то пропадал. Не раз видели его в лакейской. Там, среди распаренных овчин, в обществе кучеров, дворников и конюхов, кухарка подносила ему миску щей и деревянную ложку. В такие моменты никто не смел назвать его «сиятельством». В нем словно просыпался прежний «гражданин Очер» – пылкий юноша, ученик последнего монтаньяра! В роду Строгановых долго хранилось одно предание. Будто однажды Попо в красном колпаке якобинца велел везти себя во дворец. Имея свободный доступ к императору как генерал-адъютант, Попо высказал в лицо Александру I все, что он о нем думает… Император молча выслушал оскорбления от человека, на счету которого уже были – Аустерлиц, финский поход, Силистрия, гром Бородинской битвы, кровь Лейпцига и… Бастилия (она тоже за ним!).

Наступил 1814 год – армию Наполеона добивали уже на полях Франции. Попо сводил личные счеты с Наполеоном: он ненавидел узурпатора, воссоздавшего на развалинах Великой революции свою империю. Сыну исполнилось уже 18 лет, и Попо сказал ему:

– Саня, пора тебе воевать… Собирайся!

– Оставь сына со мною, – просила жена.

– Наш сын принадлежит не только нам, дорогая Софи, но в нем нуждается и отечество… Не спорь. Мы едем вместе.

Битва при Краоне началась рано утром. Французов было 50 000, русских всего 14 000. Попо, открыв сражение, еще не знал, что против него стоит сам Наполеон, а Наполеон не ведал, кто стоит во главе русских. Император скакал сейчас через фланги:

– Кто этот дерзкий, что осмелился вступить в единоборство лично со мною? Вернулся Барклай? Или подошел Беннигсен?

Французы в натиске отважном сминали передовые линии русских. В разгар сражения до Попо дошел слух:

– Молодой Строганов убит… Ядром ему оторвало голову!

– Коня! – И Попо поскакал в огонь битвы.

Нет, сын – невредим! – стоял в плотных шеренгах, счастливый от участия в битве. Попо с трудом перевел дыхание.

– Ты… жив? – спросил он. – Выходит, слухи неверны.

– Я жив, отец. Поверь, мне сейчас очень хорошо…

Битва при Краоне закончилась под вечер – в топоте и ржанье лошадей. Попо бросил на траву подзорную трубу. И вот тут, в конце битвы, к его ногам положили тело без головы, оторванной ядром. Это и был его сын… Что должен был испытать он, отец, когда с полей Франции увозил на родину тело сына, которому мать не могла на прощание даже заглянуть в лицо!

При встрече с женой Попо сказал ей:

– В последние мгновения жизни наш сын был счастлив. Поверь, это так: я видел его лицо – лицо счастливого юноши…

Для Попо жизнь кончилась. В грудь вошел туберкулез. Он отплыл на фрегате «Святой Патрикий», и была смерть на безлюдном корабле – на якорях, в скрипах шпангоутов, под вой собаки, лизавшей ему руки. Его погребли рядом с сыном на кладбище Александро-Невской лавры в столице…