Фамильное привидение - Арбенина Ирина. Страница 44
Кроме того, старик опирался на палку — массивную черную палку с набалдашником.
«Вот откуда этот круглый след… — подумала Генриетта про следы на снегу. — Две ноги… и еще третья… как в детской считалке».
Повернувшись к старику спиной, Генриетта стала спускаться к своей квартире.
Сделала шаг вниз по ступенькам… Может, все-таки спросить его, подумала Генриетта, что он тут делает? Ведь в их подъезде таких чудных экземпляров нет…
Ждет кого-то?
Не застал дома и приходится старому ждать на лестнице?
Раздумывая над ответом на этот вопрос, Генриетта медленно оглянулась…
Первое, что она увидела, — это глаза. Точнее, прорези на черном страшном лице. И сузившиеся от ярости зрачки — так они обычно суживаются перед броском у хищника…
Генриетта попятилась.
И это мгновение ее спасло… Занесенная над ее головой толстая тяжелая палка с бронзовым массивным набалдашником, не уклонись Генриетта в это решающее мгновение, угодила бы ей точно по черепу.
И если бы не расколола его пополам, как орех, так точно бы проломила…
Удар был сверху вниз. С таким хорошим замахом и столь сокрушительным предметом…
Хуже мог быть только падающий на голову трамвай…
Столь счастливо избежав черепно-мозговой, явно не совместимой с дальнейшей жизнедеятельностью травмы, Генриетта кубарем скатилась по ступенькам вниз.
Рыжая миновала лестничный пролет за воистину рекордное время. В какие-то доли секунды!
И, рухнув на собственную дверь, просто ввалилась — упала в коридор своей квартиры…
Ее дурацкая привычка не запирать дверь, когда она идет выносить мусор, дала ей сейчас возможность выиграть спасительные секунды… В общем, спасла жизнь.
Если бы ей пришлось доставать из кармана ключ — она бы пропала!
Задыхаясь, Генриетта навалилась изнутри на дверь своей квартиры, безуспешно пробуя закрыть ее за собой.
Но обрушивающаяся снаружи — с размаха! — тяжкая, как молот, палка делала эти попытки бесполезными.
Металлическая дверь, казалось, прогибалась и поддавалась под напором сыпавшихся на нее яростных, просто безумных ударов.
Генриетта больше не могла ее удержать…
И если бы не заветная хозяйственная сумка на вешалке рядом с дверью, в которой Генриетта простодушно хранила свой «сорок пятый», неизвестно, чем бы все кончилось…
Ведь человека, более склонного к мистике, чем Генриетта, вообще могло бы парализовать от страха при виде «явившегося» старика!
Только подумать! Черный провал вместо лица… Как будто этот старик не с улицы зашел, а гнил в своем фамильном склепе парочку столетий, прежде чем тут объявиться!
Однако в фамильные привидения Генриетта, потомок немецких лавочников, напрочь лишенная аристократизма, верила ровно до того момента, пока они не начинали вторгаться столь бесцеремонно в ее жизнь и квартиру. И угрожать столь очевидно ее личной безопасности.
Поэтому, нимало не сомневаясь в своей правоте, она споро и решительно вытащила из хозяйственной сумки «сорок пятый» — и просунула его в образовавшуюся щель…
Стрелять ей не понадобилось.
Долбежка в дверь, что интересно, сразу прекратилась.
Привидение… А соображает!
— А ну! — приказала рыжая. — Руки за голову и на пол! Учти, это «сорок пятый»!
Что-что, а дуло «сорок пятого» все-таки производит неизгладимое впечатление!
Когда Генриетта решилась выглянуть наконец из своей квартиры, в подъезде никого не было.
А на ее пороге лежал маленький розовый утенок. Игрушечный. Такие берут в ванну купаться… Дети берут.
Может, у него там, в склепе, и внуки есть?
Для привидения это было, пожалуй, чересчур…
Генриетта подобрала утенка и сунула в карман пальто.
Глава 18
Светлова позвонила в квартиру Витенгоф, как только приехала в Мюнхен.
— Гутен таг! — Ей ответил молодой женский голос.
— Я бы хотела увидеться с Софьей Кирилловной, — сказала Аня по-русски. — Я от Федора Федоровича Хованского.
— Софья Кирилловна? Айн момент!
Последовала пауза.
Светлова, абсолютно не знавшая немецкого, с удовлетворением отметила, что все произнесенные собеседницей немецкие слова были ей пока понятны…
Очевидно, шло короткое совещание.
Затем, перейдя на ломаный, но вполне сносный русский язык, голос сообщил Светловой, что Софья Кирилловна будет занята до семи часов вечера.
— Если вам это удобно, она готова принять вас в девятнадцать часов пятнадцать минут.
— Хорошо. Я непременно буду у вас к этому времени.
— Ви посетите лужайка до семи часов? — полюбопытствовал голос.
— Лужайка? — переспросила Светлова.
— Непременно посетите лужайка! — посоветовал любезный вежливый голос. — Ауфвидерзейн.
И в трубке послышались гудки.
Аня не спеша побрела по просторным и довольно пустынным улицам Мюнхена, придумывая, как скоротать время до семи вечера.
«Занята!»
Чем старушка в девяносто три года может быть занята?! Ей ставят клизму? Или еще какие-нибудь лечебные процедуры в том же духе? Может, она попросту спит? Старики засыпают как дети, с ложкой у рта… Дрыхнет себе… И «занята» — это просто вежливая форма умолчания.
Магазины были все закрыты — все до единого. При том что день был не воскресным и даже не субботним.
Светлова полюбовалась сквозь витринное стекло прекрасной и в вышей степени недорогой и несравнимо разнообразной — по московским меркам — обувью и одеждой и побрела дальше.
Любопытно, что кофейни и ресторанчики большей частью были закрыты… Приветливо распахивали свои объятия только пивные.
— Октоберфест?
Какой-то юный торопливо шагающий индиец догнал Светлову и, произнося то и дело магическое слово «Октоберфест», стал выпытывать дорогу.
Аня пожала плечами.
Индиец посмотрел на нее с изумлением и торопливо устремился дальше.
А Светлова обратила внимание, что немногочисленные прохожие на этой улице двигались все преимущественно в одном и том же направлении… Туда же умчался нетерпеливый индиец. Собственно, туда же брела и Светлова.
Брела, брела и прибрела.
Оказалось, что это и была «лужайка», о которой ей толковали!
По всей видимости, из многих тысяч людей, устремлявшихся в эти дни со всего мира в Мюнхен, Светлова была единственным человеком, который находился в полном неведении относительно того, что там происходит.
«Лужайка»! Ничего себе лужайка… Ни конца ни края.
У Ани закружилась голова от праздника, света, шума…
Вот они, конфетки-бараночки… «Ярмарки краски, разноцветные краски, деревянные качели и резные карусели…»
Качели, правда, были не деревянные, а какие-то наисовременнейшие — голова кружилась только от одного взгляда на то, как все опрокидывается, и кружится, и качается. А вместо бараночек — пряники всех размеров и цветов. И всевозможные сладости, гирлянды засахаренных огромных плодов, наивкуснейшие ароматы…
Гвоздем программы были, конечно, не пряники, а пиво.
Пиво Светловой было нельзя. Но из любопытства к тому, как отмечается этот знаменитый всегерманский праздник пива — Окторберфест, она, конечно же, заглянула в одну из гигантских пивных, которые, в стройном немецком порядке, рядами тянулись с запада на восток и с севера на юг. Именно так, очевидно, следовало ориентироваться на огромном пространстве, именуемом «лужайкой». Ане показалось, что таких пивных на лужайке было штук сто, не меньше.
В общем, вошла Светлова и ахнула…
Гул веселых голосов, море людских голов, звяканье кружек, музыка… Длинные деревянные столы, уставленные пивными кружками, уходили куда-то в необозримую даль… И ни одного свободного местечка!
О, майн готт… Это были тысячи и тысячи пьющих пиво немцев.
Зрелище, безусловно, поражающее воображение.
Самое удивительное, что присутствие в пивной женщины на сносях явно никого не смущало. Более того, женщины с детскими колясками и грудными детьми на этом празднике жизни были столь же обычным явлением, как и широкоплечие бюргеры в коротких, до колен, национальных штанишках и другие им подобные персонажи.