Фамильное привидение - Арбенина Ирина. Страница 52
И это объясняло, почему так торопился с визитом к ней Хованский. Витенгоф предупредила его: «Боюсь, я скоро умру. Если хотите получить мои записочки — приезжайте поскорей».
И Федор Хованский, радеющий за интересы дворянства, бросив все свои дела, полетел в Мюнхен… Никак не предполагая, что мемуары Витенгоф, попавшие в его руки, окажутся поопаснее взрывчатки.
И зря Софья Кирилловна сомневалась… Ее воспоминания явно не показались читателям скучными. Во всяком случае, кого-то они точно очень взволновали. Слишком взволновали!
А вот насчет того, стоило ли ворошить старое, сдувать пыль с давно ушедшего и вытаскивать на свет то, что давно забыто? Даже то, что кажется на первый взгляд совсем невинным, безобидным?
«Возможно, это и правда не такой уж простой вопрос… — думала Светлова. — Недаром один историк называл мемуары «блужданием по могилам».
А прикосновение к праху известно чем заканчивается.
Разного масштаба последствиями… Когда вскрыли гробницу Тамерлана, вообще началась Вторая мировая война.
А тут… Тут тоже целая войнушка. Причем с жертвами, с трупами — все как полагается……
Возможно, писание мемуаров действительно сродни прикосновению к праху… Совсем, совсем не безобидное занятие! И точно каким-то образом влияет на сиюминутную жизнь… что-то меняет в ней. Иногда кардинально.
Все!
Больше старуха ни о чем не сможет написать в своих мемуарах!
Газетный некролог в три строчки оповещает об этом вполне убедительно.
Значит, расчет, с которого все и началось, оказался верным: главное, как можно скорее убрать этого крикуна Хованского, пока он не поднял шум! А там видно будет: старушка-то древняя… Пока она будет ждать ответа от господина депутата: что он скажет, когда прочтет рукопись? Пока она еще узнает, что господин депутат «почил в бозе»… Время работает не на нее. За это время она может и умереть. Там видно будет!
И вот все… Так и случилось. Она наконец умерла. Хватит, бабушка, навспоминалась! Теперь все… Финита ля…
Впрочем, так же казалось и тогда, когда была устранена вдова Хованского… А потом оказалось, что успокаиваться рано.
Ничего, ничего, все идет не так уж плохо…
Если бы только не эти ужасные звуки…
Щелк — хруст, щелк — хруст…
Опять, видно, мерещится… чудится… Будто он стоит вон там… в углу… Колышется белесым странным омерзительным маревом… Из которого вдруг выступает костлявая старческая рука. И манит согнутым пальцем: «Иди, иди!»
Нет, нет — это только чудится…
Надо зажать уши пальцами! Этот треск… этот хруст старческих суставов просто стоит в ушах.
Но остановить это не должно. Ведь все продумано!
Лелечка хоть и совсем крошка, а уже записана в Благородный пансион. Там, в этом частном учебном заведении, открытом недавно — восстанавливают традиции! — будет все, что полагается, чтобы у девочки была идеальная осанка, хорошая речь, манеры… Все — музыка, языки, образование.
Они уже откладывают деньги, отказывая себе буквально во всем. Питаются самой дешевой едой, совсем не покупают новую одежу и обувь… А каждая сэкономленная копейка идет на Лелечкино будущее!
Но зато, когда Леля подрастет, они будут выезжать… Они поедут в Париж. Красивая образованная девочка с голубой — от Гедиминаса! — кровью… Это оценят.
Дворянское собрание уже подтвердило их геральдику. Они будут участвовать в вечерах русской культуры, и именно там Леля найдет свою судьбу. Возможно, это будет преуспевающий потомок заграничной ветви какого-нибудь хорошего именитого рода.
Ведь тамошние, заграничные потомки родовитых русских эмигрантов тоже хоть и поработали на заводах Рено простыми рабочими и поездили досыта парижскими таксистами, а думают о том, как бы не растворить окончательно свою голубую кровь в браках с плебсом…
И невеста с хорошей родословной, красивая, юная, воспитанная, образованная, с блестящим французским… Это, как говорится, «на дороге не валяется».
Так они выберутся из дерьма, в которое загнала их жизнь и которому ни конца ни края.
Это будет их путь наверх!
Все продумано. Главное, осознать всю важность задуманного. И постоянно работать для будущего.
Со всей энергией и целеустремленностью, горой стоять за будущее рода Глинищевых, за будущее дочери.
И вот представьте… Вы холите, взращиваете свое чадо для прекрасного будущего, а какая-то тварь явится и отберет это прекрасное будущее?!
А ведь так и могло случиться с ними. Эта сволочь Хованский прямым текстом заявил, что они — не Глинищевы! И есть, мол, тому бесспорные доказательства.
Какая-то выжившая из ума старуха что-то там навспоминала в своем Мюнхене… А этот бультерьер Федор Федорович вцепился в ее мемуары мертвой хваткой!
То, что следует устранить Хованского, было так просто, логично и естественно, что… что… Да было бы просто глупостью не сделать этого!
Этот жалкий депутатишка, видно, так был не уверен в своей собственной родословной, что постоянно искал жертву для разоблачения. Видно, хотел борьбой «за чистоту крови» в рядах Дворянского союза отвести от себя подозрения… И вот решил отыграться на них, на Глинищевых!
Ну, это ему с рук не сошло!
А вдруг эта выжившая из ума старуха, написавшая в Мюнхене свои мемуары, все-таки права? Да нет… Не может быть…
Конечно же, Леля — истинная Глинищева!
Лишь на мгновение появилось сомнение. И сразу — испуганный взгляд на заспанное личико девочки.
Да нет… Чушь! Их дочь — истинная Глинищева. Родительское нутро чует в ней истинную древнюю кровь…
Это ни с чем не сравнимое обаяние аристократической повадки! Это поистине магическое действие, которое оказывает на простолюдинов аристократическое происхождение! Разве их можно с чем-нибудь спутать?
Обычная на вид девочка, а иная…
Глинищева!
Славный представитель древнего рода — и с прекрасным будущим, о котором позаботятся ее родители…
И не надо сомневаться ни секунды в своей правоте, защищая это будущее своего ребенка.
Конечно, тогда в приемной Хованского, при первой встрече с Роппом, когда они нечаянно встретились с ним взглядом, стало страшно.
Понадобилось все самообладание, чтобы удержаться, чтобы не вскрикнуть.
Показалось… Старик! Рок Глинищевых…
Заострившиеся черты мертвенно-бледного лица… Невидящий взгляд глубоко запавших глаз — будто безразличная смертная бездна, безжалостная и неподкупная, вроде той, что открывается грешнику в его последний час…
Безжалостный и неподкупный судия! Именно такой призрак являлся тем, кто носил фамилию Глинищвых, в преддверии рокового часа.
Эх… Вроде бы рациональный, практичный, холодный современный человек… А испуг при виде старого Роппа был испытан такой, как будто в закуте крестьянской избы завозился домовой.
С тех пор все силы были сосредоточены на том, чтобы отогнать от себя этот страх и все-таки выполнить поставленную перед собой задачу.
Еще больший испуг был, когда выяснилось тем страшным вечером, что Ропп тоже приглашен в квартиру Хованского.
Подобно посланнику из другого мира, где взвешивают на чашах весов добро и зло, Старик пришел остановить неизбежное?
Но остановить неизбежное невозможно.
Ибо речь — о будущем! О прекрасном будущем дочери, которое перечеркивала стопка бумажек, добытых Хованским… Да, речь шла о продолжательнице рода Глинищевых!
И за это следовало заплатить любую цену.
Следовало немного задержаться… В пальто и перчатках, зажав в руке носовой платок, вернуться в кабинет Хованского и попросить разрешения позвонить…
И лишь едва прикоснуться носовым платком к телефонной трубке.