Возмездие (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна. Страница 37

— Так значит — пропадай он, бедолага?

— Я же сказал, — напомнил Монтинеро. — Во-первых, он хорошо обученный солдат, во-вторых, он знает об угрожающей ему опасности и если не сумеет оберечь самого себя, — мессир Лоренцо развёл руками, — так грош цена такой охране.

— Вы циник, Монтинеро, — покачал головой Петруччи.

Мессир Лоренцо поклонился с такой улыбкой, точно услышал высочайшую похвалу.

— Присмотрите за ним всё-таки, — в этих словах мессира Петруччи слышалась даже просьба, и Монтинеро кивнул.

Следующие несколько дней прошли спокойно, их мирное течение нарушали только препирательства мессира Петруччи с приглашённым художником, Паоло из Лукки, у которого была какая-то длинная фамилия, но мессир Пандольфо никогда не давал себе труда запоминать фамилии маляров и никогда не церемонился ни с живописцами, ни со штукатурами, ни с прочими обойщиками.

У этого богомаза оказалось своё мнение по поводу картины: он утверждал, что Буонагвида был, судя по летописным записям, худым и высоким и возвышался над толпой. Ну, не дурак ли? Мессир Венафро успокоил раздражение своего патрона, отведя художника в сторону и прошипев идиоту, что картина должна занимать пространство десять футов на двенадцать, на ней должна быть изображена сиенская толпа со знамёнами всех контрад, а впереди с хоругвью, ведущим народ в храм должен быть изображён человек, похожий на капитана народа — мессира Пандольфо Петруччи. Идеального сходства от него не требуется, но у каждого смотрящего на роспись должна возникать мысль о том, что дух Буонагвиды ныне почиет на капитане народа. Если он, Паоло, сделает всё, как надо, то получит тринадцать дукатов золотом, а если начнёт выдуриваться, — будет без гроша вышвырнут за городские ворота, ибо маляров сегодня сколько угодно, найти ему замену не составит труда.

По счастью, Паоло Лукканский оказался понятливым и быстро взял в толк, что нужно. В первом же наброске на стене проступил капитан народа, правда, с более густыми и тёмными волосами и почти без морщин. Более того, за головой Пандольфо-Буонагвиды, шествующего с орифламмой, словно нимб святости, нежно розовел закат. Эта находка, по мнению советника Антонио да Венафро, тянула ещё на пару золотых флоринов. Живописца похвалили.

Тем временем весть об аресте Чезаре Борджа снова была подтверждена — теперь по дипломатическим каналам папской курии. Петруччи потирал руки и ликовал. Естественно, что городские власти, занятые столь важными делами, не имели времени ни на что другое.

Альбино в эти летние дни часто бродил по городу, навещал мессира Тонди.

— Как я посмотрю, в палаццо Петруччи очень большая охрана, — осторожно заметил Альбино во время одной из таких прогулок, — мессир Пандольфо, как я слышал, сталкивался с множеством заговоров?

— Для правителя нет худшей беды, чем заговор, ведь он чреват смертью или бесчестьем. Если заговор будет удачен, правитель гибнет, а если крамолу удаётся вовремя открыть и заговорщиков казнят, тут же разносится слух, что это сделано по навету самого правителя, который посягает на жизнь и имущество казнённых. Петруччи не повезло — заговорщики против него выходили из его же рода и его семьи. То тесть, то зятёк, то шурин… А ведь даже если заговор раскрыт, в живых нельзя оставлять мстителя за убитого. А если эти возможные мстители — твоя родня? Ему не позавидуешь.

— А мессир Марескотти? Как я понял со слов подеста в Ашано, есть многие, желающие свести с ним счёты?

Тонди поморщился.

— Да. Петруччи шёл к власти и порой топтал людей, то топтал соперников-мужчин и даже пытался бороться с теми, кто сильнее, вроде Чезаре Борджа. Марескотти же просто утверждался в своих похотях — и всегда за счёт беззащитных женщин или слабейших мужчин. Я не Бог, и не мне взвешивать их деяния, но у Пандольфо есть какой-то кодекс чести и он не обидит вдову и сироту. Просто по высокомерию, положим, но гордыня часто становится добродетелью, причём, единственной, людей власти: она мешает им превратиться в свиней и вынуждает вести себя по-людски. Хотя бы внешне.

— Но кто же тогда, по-вашему, мстит людям Марескотти?

Мессир Тонди усмехнулся.

— Как судачит толпа — дьявол, если же это человек — он стоит дьявола. Нам-то что до того?

Они расстались в сумерках у жилища Тонди и распрощались.

Альбино побрёл к дому Анны Фантони, но неожиданно в проулке заметил тень и, к своему изумлению, в лунном свете узнал Паоло Сильвестри. Тот крался вдоль стены, сжимая рукоять кинжала, потом свернул к северу от Кампо и исчез за углом. Альбино последовал за ним, повернул за угол и тут — ощутил удар по затылку. В глазах потемнело, его накрыла ночь.

…Очнулся Альбино, когда над ним склонились двое, и у одного из них на шляпе Альбино заметил чёрно-белый герб города. Второй откинул капюшон и спросил:

— Вы не ранены?

Альбино узнал Лоренцо Монтинеро, попытался подняться, и это ему удалось. Голова немного кружилась, но ничего не болело. На месте были кинжал и кошелёк. Его не ограбили, только оглушили.

— Нет, меня ударили по затылку, и я больше ничего не помню, — ответил он. Альбино не сказал стражам закона о Сильвестри, подумав, что мог и ошибиться, а на вопрос, где он живёт, назвал адрес монны Анны.

Прокурор посмотрел на него и бросил своему напарнику.

— Пошли, Бернардо, проводим его, а оттуда доберёмся в обход до подестата. Того типа я всё равно упустил.

— Странно, — пробормотал в ответ неизвестный Альбино Бернардо, — там же тупик… Куда он мог деться?

— Его могла ждать открытая дверь или уж он проворен, как кошка, и влез по стене на крышу. Там можно запрыгнуть на балкон над входом, а потом по винограду — дотянуться до крыши.

— Быть того не может, — недоверчиво хмыкнул Бернардо. — Это обезьяной быть надо, а он тяжёл и неповоротлив.

— Да, такое не каждому по силам. А главное — зачем? Хотел запутать след?

— Вы… вы говорите о человеке, который ударил меня? — спросил Альбино.

— Кто вас ударил — нам неведомо, просто Бернардо споткнулся о вас, — ответил Монтинеро, — я наблюдал по поручению мессира Петруччи за мессиром Сильвестри да упустил его.

— Он сбежал?

— Исчез в тупике в квартале Волчьей контрады. Я видел, как он туда вошёл, пошёл за ним следом — но в тупике уже никого не было. Там только одна дверь ведёт в жилище. Это дом Леонардо Корради, но сам он уехал в паломничество с семьёй в аббатство святого Гальгано в Кьюздино. Дверь на замке. Куда же, спрашивается, делся мессир Сильвестри?

— Он мог просто дать дёру, — пробурчал Бернардо.

— Ему не выйти ни через одну заставу, я распорядился.

Они быстро дошли до дома монны Анны.

— А вы не думаете, что тот, кто напал на меня, мог напасть и на мессира Сильвестри? Он мог и просто спутать меня с ним, — осторожно спросил Альбино, — а поняв, что ошибся, бросить меня и погнаться за мессиром Паоло.

— Вы чрезмерно льстите себе, юноша, — мягко и иронично проговорил прокурор, — полагая, что вас могли спутать с мессиром Сильвестри. Он на добрых девять дюймов выше вас и фунтов на тридцать тяжелее. Эй, Франческо! — он окликнул Фантони, возившегося в конюшенном дворе, — мы привели твоего постояльца.

Сверчок высунул нос за ворота, разглядел в темноте Монтинеро и Альбино, кивнул Бернардо, которого явно хорошо знал, и открыл двери.

— Где это вас носило? — осведомился он у Альбино, — матушка уже извелась, говорит, вы никогда не задерживались, а тут пропали.

— Слушай, кончай болтать, — не дав ответить Альбино, обратился к Фантони Монтинеро. — У тебя есть верёвка?

Вопрос был дурацкий, и Фантони с упрёком во взгляде развёл руками. Конечно, верёвка у него была, у какого всадника её нет?

— Возьми факел и верёвку, — не обращая внимания на его пантомиму, неожиданно сказал Монтинеро. — Я как-то про тебя не подумал, а ведь в тебе, небось, и ста фунтов нет. Пойдём в тупик ещё раз. Надо хорошенько всё проверить. Попробуешь влезть на крышу, — бросил он к Фантони, — ты лёгкий. Меня никакая верёвка не выдержит. Бернардо, — окликнул он служащего, — иди в подестат сам и приведи в Волчий тупик патруль, а мы пока обыщем его вторично. Не сквозь землю же он провалился.