Возмездие (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна. Страница 46

— И вы согласились?

Франческо вскинул тёмные брови.

— Я поблагодарил Высокий Суд за честь, — спокойно ответил он, — но обратил внимание собравшихся на сложность задачи. Казнь восьмерых приговорённых к смерти преступников требовала тех сил, коими я, ничтожный, не обладал, и я смиренно признал это. Я, к сожалению, не Геракл. Но его преосвященство не счёл этот аргумент весомым, велев мне поискать в анналах палачей и в арсенале казней вспомогательное средство, а мессир Монтинеро снизошёл даже до того, что согласился выступить моим подручным. Мессир же Тонди вызвался помогать нам и обеспечивать в случае надобности алиби для лживого человеческого суда. Оставалось привести приговор Божьего суда в исполнение.

Альбино оттаял и чуть улыбнулся.

Подобного рода законность выглядела странно, но он подлинно не видел ей аналога в эти беззаконные времена. Он понял, что судили Марескотти по «Кодексу Юстиниана» и провели обычный инквизиционный процесс с дознанием и расследованием. Обвинение предъявлялось прокурором от лица государства «по долгу службы», следствие велось по инициативе суда, и не было ограничено сроками. Дознание устанавливало факт совершения преступления и подозреваемого, для чего судья занимался сбором тайной информации о преступлении и преступнике. Для каждого преступления собирались «полные и доброкачественные доказательства, улики и подозрения». Вместе с тем они не могли повлечь за собой окончательного осуждения, которое выносилось только на основании признания обвиняемого, и если оно не могло быть получено добровольно, допрашивали под пыткой.

— Но ведь обвиняемый не признал свою вину, — проронил Альбино.

Фантони усмехнулся.

— Признал. Правда, не на судебном заседании, а на ужине у мессира Турамини, но иногда можно и пренебречь некоторыми пустыми формальностями. Марескотти в подпитии сказал и, заметь, без пытки и принуждения, что именно по его приказанию украли и Джиневру Буонаромеи, и Цезарини, и Лучию Челлези и всех остальных, он добавил, что в этом городе будет иметь любую, какую захочет. Присутствовали и сам епископ, ваш покорный слуга, и Монтинеро, и Тонди. Чего же вам ещё, помилуйте? — развёл руками паяц. — Это ли не свидетели?

Альбино задумался. Достаточными доказательствами на процессе являлись показания двух «добрых» свидетелей. Поскольку суд сам производил расследование, собирал и обвинительные, и оправдательные доказательства, окончательный приговор определялся уже в ходе следствия. Судья и судебные заседатели перед специально назначенным «судным днём» рассматривали протоколы следствия и составляли приговор, а «судный день» сводился к оглашению приговора и привидению его в исполнение.

Альбино отчасти понял, почему совесть Франческо мало обременена содеянным, однако многого по-прежнему не понимал.

— Но как вы смогли прикончить их? Ведь подлинно это было невозможно.

— Трудно, — поправил Фантони, — я убил на это целую неделю. Я изучал медицину, но в ядах был слабоват. Помог книгочей Тонди, вычитавший из старых рукописей о казнях древних и о смерти Сократа, после чего мы с Камилло и Бочонком прогулялись на пустошь. Ну, я не стал подражать древним, с чего бы? Цикуту им подавай! — он шутовски наморщил нос. — Я был не привередлив. Аконит и красавка, безвременник и болиголов, повилика и волчеягодник, дурман и наперстянка, мордовник и бересклет, белена и багульник, чёрный паслён и белокопытник, ягодный тис и чемерица — в корзину летело всё, что подворачивалось мне под руку. Потом мы с Монтинеро направились в Сан-Джиминьяно и там, основательно измазавшись, поймали гадюку. Ещё три дня я корпел над составом чёртового зелья, и, видит Бог, древние не заморачивались так с Сократом, как я с Марескотти. Наконец моя отрава была готова. Монтинеро предложил испытать её на ком-либо, но мне было жаль божьих тварей. Я сердоболен и удовольствовался тем, что возле моего зелья на лету дохли мухи.

Альбино заворожённо слушал, подняв на Фантони остановившиеся глаза.

— Но, — продолжил Франческо, — я сглупил. Человеку свойственно ошибаться, причём, главным образом, по беспечности и самонадеянности. Что и выплыло почти сразу. — Он вздохнул. — На казни Тонио Турамини, мерзавца из мерзавцев. Мы учились вместе, и я не боялся, что он не подпустит меня близко, но Монтинеро сказал, что подстрахует меня. Я казнил впервые и мог разволноваться, считал он. Лоренцо — умный человек.

— И вы сильно разволновались? — Альбино не заметил, как разволновался сам. Сейчас он болел душой за Франческо и внимал его рассказу как настоящий соучастник преступления.

— Волновался? — удивился Франческо. — Нет, меня трясло от нетерпения и злости, но, говорю же, я пал жертвой собственной глупой самонадеянности. Надо было опробовать яд. Мы подъехали к нему на горном склоне. Монтинеро столкнул его с лошади, а я зачитал ему приговор. Мой кинжал с ядом рассёк ему затылок, и он стал в судорогах кататься по земле, хрипя и извиваясь. Умер он через считанные мгновения. Но… увы.

— Увы? — повторил за ним Альбино.

— Да, увы, чёрт побери! По всей его морде пошли алые пятна, через несколько минут они местами посинели. На губах выступила пена.

— И как же вы… Что же вы сделали? — сердце Альбино колотилось так, словно труп Турамини лежал сейчас у его ног.

Фантони не затруднился.

— Пришлось привязать его ногу к стремени Миравильозо да прокатиться по горным кручам. Лицо его было теперь основательно разбито, череп тоже. Кровь успела свернуться, пришлось Монтинеро разрезать себе руку, лицо покойника залили кровью, и казнённый казался теперь просто изувеченным лошадью. Мы всунули его ногу в стремя его кобылы и уехали.

Альбино слушал, затаив дыхание.

— О, этот обратный путь, — вздохнул Франческо. — Я долго не забуду той головомойки, что учинил мне Монтинеро. Всю обратную дорогу Лоренцо костерил меня на чём свет стоит, ругал последними словами, глумился и изгалялся, говорил, что из меня такой же медик, как из него — поэт, и предрекал, что моё место — на храмовой паперти, где я и умру от голода среди нищих, просящих подаяние.

— Он обидел вас?

— Что обижаться на слова истины? — со вздохом изрёк Франческо. — Он был прав. Вернувшись домой, я пересмотрел состав зелья, тщательно всё взвесил и оставил в нём только змеиный яд, болотный вех и сок чёрного паслёна. Без них змеиный яд слишком быстро загустевал. Я пообещал Джулио Миньявелли привести на его виллу одну приглянувшуюся ему девицу, он был там вовремя, отпустил слугу, и мы с Монтинеро встретились с мерзавцем в его покоях. Лоренцо сторожил дверь, а я зачитал Джулио приговор. И что вы думаете? Миньявелли заверещал, оттолкнул меня, проскочил мимо Монтинеро и выскочил на лестницу. Не успей Лоренцо подставить подлецу ножку — удрал бы сукин сын и испортил бы всё дело, — виновато развёл руками Фантони, призывая Альбино в свидетели его новой неудачи.

— Монтинеро снова ругал вас?

— Не то слово. Наглый судебный крючок расписал за ужином с Квирини и Тонди всё произошедшее, издевался надо мной, потешался как Арлекин над Пьеро. Я вспылил, наговорил дерзостей, заявив, что нечего превращать отстрел бешеных собак в судебное заседание, надо бить из-за угла и в спину, а не расшаркиваться перед всякой нечистью. Но Монтинеро, чёртов крючкотвор, настаивал на своём и говорил, что если у кого-то руки из задницы растут, это не повод хаять правосудие. По счастью, монсеньор епископ Гаэтано — человек снисходительный и душевный, он вступился за меня. Решено было в следующий раз казнить Микеле Ланди вчетвером, тем более что туда, в Сан-Джиминьяно, были приглашены мы все.

Альбино слушал Фантони, почти не дыша. Тот хладнокровно продолжал:

— Вот тут всё прошло прекрасно. Такой казнью можно было только гордиться. Сутолока, шум, гам, все пьяны и веселы, никто ничего не замечает! Пока все глазели на жонглёров, я завёл Микеле за конюшню, где ждали Монтинеро, Тонди и епископ Квирини. Ему прочли приговор, и я впервые опробовал свой новый яд, воткнув ему в голову кончик даги с моим новым зельем. Он побелел и упал, как подкошенный. Ни пятен, ни следов, и кто бы заметил в его волосах каплю крови?