Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич. Страница 28

На встрече Окурок сидел за общим столом между Генералом и Маратом Нигматуллиным. Марат был здесь главным переговорщиком и уболтал-таки мэра, дочерна загорелого лысого татарина, не снявшего даже за столом две кобуры. Пробормотав «бисмилля!», тот согласился на сделку, отныне и этот город за скромную ежегодную мзду получал защиту и покровительство СЧП.

А на въезде в многоэтажный укрепрайон бойцы отряда «Череп» поставили щит на подпорках. На нем краской старательно вывели:

УФА.

Город под зашшитой

Сахалинскага Черезвычайнаго Правителства.

Арда – это порядак!

Генерал потом долго ругался про неграмотных дебилов, которых некому грамматике учить, и всё заставил переделывать.

Но Уполномоченный ждал от них иных результатов.

В Уфе «мэр» подсказал им прямую дорогу до Ёбурга. Хотя Окурок и без него уже пометил все на карте, его это позабавило. Человек уж очень хотел, чтоб они разорили богатых соседей.

«Лучше пусть у соседа корова сдохнет, чем у меня прибавится».

Секрет был в том, что Ёбург, который иногда звали Новым Ёбургом, стоял не на месте старого Екатеринбурга, как предполагал Генерал, а гораздо западнее. Там, где раньше был город Белорецк. Видимо, его после войны заселили выходцы из Екатеринбурга, который сейчас был почти в центре свечения — отсюда и название. С матерным словом оно связано не было — Ёбургом называли столицу Урала еще до войны.

Но его они пока объедут стороной, а навестят на обратном пути.

Ведь недалеко, на юго-востоке, притаилась та гора, к которой их послал Его Превосходительство Уполномоченный.

Ёбург был последним местом, где люди селились на постоянку. Дальше к востоку уже никто не жил. Для здоровья появляться тут было не смертельно, но весной и летом сюда часто приносило дожди от Пояса. Поэтому деревья то тут, то там стояли голые и скрюченные, и не было ни птиц, ни рыбы в ручьях. Даже лягушек.

Пояс… Нарыв на теле Уральских гор. Так мудрено выразился Генерал. А если по-простому, это была грязная полоса зараженных земель, соединяющая три точки на карте, где раньше стояли могильники радиоактивного говна. В войну их расхерачили ракетами сволочи-пиндосы (чтоб им икалось на том свете).

В атласе, которым снабдил их Генерал, Пояс изображался как жирная красная полоса, которая тянулась почти строго с севера на юг и пересекала старый Екатеринбург. Длина его была не меньше тысячи километров, и обойти его было трудно — на юге Казакстан, где страшнее мотокочевников, убивавших всех чужих со звериной ненавистью, была только степная сушь. На севере же были такие дебри и горные перевалы, где даже до войны люди пропадали целыми экспедициями, а потом их находили окоченевшими, с перекошенными от страха лицам. Мама как-то включала Окурку кино про эти места.

В центре Пояса находился город Озерск, который был отдельно обведен кислотно-желтым китайским фломастером. Рядом стояло три восклицательных знака, а под ними был нарисован череп. След от маркера светился в темноте, намекая, что сам этот барьер до сих пор исходит беккерелями. Говорили, что возле Озерска есть такая яма, которая самого человека может как рентген просветить — станешь лысый и загорелый, а потом сбросишь кожу, как змея, и умрешь в корчах, выблевав внутренности, словно рождая из себя новое существо в крови и слизи.

Здесь в ручьях вода была идеально чистой. А значит, безжизненной. Все живое бежало из этих мест или дохло, потому что Пояс то и дело выбрасывал из себя в разные стороны ядовитые облака, из которых смерть выпадала в виде радиоактивных дождей. Там, где они проходили, оставался заметный невооруженным взглядом след — мертвая трава, мертвые звери и птицы, а иногда и люди. Рыба всплывала кверху брюхом. Только насекомые выживали.

Впрочем, люди, которые пили какую попало воду, давно исчезли. Башкиры, татары и уральцы обходились без всяких дозиметров, относясь к любой речной или дождевой воде, как к опасной. Не помогали даже глубокие колодцы. Тот, кого нелегкая заносила попутешествовать возле Пояса, всегда брал с собой канистры воды. И пережидал каждый дождик под крышей или навесом.

Все старые шоссе на восток, в Сибирь, шли именно через эту линию. Но пока в Сибирь им не надо, да и потом вряд ли понадобится.

Та самая Ямантау находилась в горном районе к юго-востоку от Белорецка. У самого Пояса. Ее Генерал изобразил на карте как красную пирамидку, но Окурок нашел бы эту штуку и без его подсказки. С этим местом были связаны очень нехорошие воспоминания.

Вершина горы проступала сквозь облака как белая шапка на великанской голове. Вскоре ее конус занимал уже половину горизонта. Полторы тыщи километров — не шутка. Ниже уровня снегов, почти у самой земли, как воротником, она была покрыта редким леском.

Еще у подножья, в заброшенном городе Межгорье, через который пролегали три или четыре накатанных автомобильных колеи, Окурок почувствовал неприятное свербение в желудке. Сердце словно сдавило безжалостной рукой.

Это страх.

Его надо вырвать из себя и раздавить. Иначе как называться мужиком? Мужик не должен бояться ни бога, ни черта.

Но он боялся не людей. А того, что снова оборвется веревка и он окажется один внизу. И снова с ним заговорит темнота.

С собой в дозор он хотел взять только калачевцев, но Генерал приказал идти вместе с бородатым Федором «Чингизом», который все никак не расставался со своей лохматой шапкой. Интересно, носил ли он ее в июльскую жару? С Чингизом пришло четверо автоматчиков, которые конвоировали толпу избитых и оборванных мужиков. Пленные, все в крови и синяках, были из ближайшего к Новому Ёбургу поселка. Провинились в том, что проявили неуважение. Попытались убежать и спрятать ценные вещи, вместо того, чтоб радостно встретить новых хозяев. Этим они оскорбили воинов Орды, назвав их простыми ворами.

— Их не жалко, — флегматично объяснил бородач, жуя кусок мяса прямо с ножа. — Надо будет, новых приведем.

Неожиданно с ними пошел и Мустафа Ильясович.

Первым делом они направились к огороженному стеной локомотивному депо, которое стояло на окраине городка. Окурок знал, что там у самого входа в тоннель непроходимый завал, но для порядка он должен был показать его своему начальству.

Сам Генерал с основными силами расположился тут лагерем.

Как Дмитрий и ожидал, ничего не изменилось за эти годы. Чуть сильнее проржавела колючая проволока, обвалилось еще несколько секций стены, да в крыше зияло больше дыр, через которые проникал дождь и ветер.

Черепа и кости возле будки охраны все так же приветствовали посетителей. Эти люди погибли в первые дни войны, а после их покой тревожили только волки и вороны.

— Так проходит слава мирская… — непонятно к чему произнес Мустафа.

— Пойдем вверх по склону, — объявил Окурок. — Держитесь за мной.

Вначале идти было легко — под ногами была трава, приходилось лишь перешагивать редкие камни, попавшие сюда от давних осыпей. Вскоре начался редкий сосновый лес.

Они поднялись до отметки «+200 метров» по восточному склону и начали обходить гору. Жаль, что он оставил так мало пометок на тропе. Молодой был, глупый. Поэтому приходилось ориентироваться на глаз. Лишь иногда он находил свои старые вехи — вбитые в землю колышки и засеки на деревьях. Значит, они были на верном пути. Вскоре лесок кончился, и подъем сделался круче.

Вот с этого места повнимательнее…

Окурок знал, что мины и сейчас здесь. Заметив его сомнения, Чингиз отрывисто рыкнул:

— Стой! Пусть вперед пойдут рабы. Ты… ценнее, чем они.

И отряд перестроился. Пленники, затравлено глядя на поле перед ними и с еще большей опаской — на автоматы, пошли первыми. За ними шли люди Окурка, и в хвосте — Чингиз с Мустафой.