Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич. Страница 71

На время даже отпустила боль в груди, настолько Сашка был удивлен. Вот те раз… А он-то считал Пустырника шутом гороховым! Ну, в крайнем случае, грубым мужланом и тупым валенком. А тот, судя по оборотам, книжек не меньше, чем сам Сашка, прочитал. А может, и почти как дед!

— Я давно предупреждал, — продолжал Пустырник. — Если не хотим быть под Заринском… и вообще ни под кем не хотим, то нужна была армия своя. И бить первыми, жестоко — так, чтоб запомнили. Когда не из говна сделаны, то можно и одному против десяти. И победить. А сейчас поздно… Даже если случится чудо и мы побьем уродов и освободим наших… как раньше уже не будет.

Все, кто его напряженно слушал, в этот момент отвернулись. Похоже, понимали это хорошо.

А Пустырник между тем продолжал. Буря свистела и завывала так, что звук его голоса за окном был не слышен. Даже лязг железного листа от забора легко перекрывал его.

— Если не хотели драться… надо было еще давно убегать в непролазные горы. Потому что иначе найдут и отымеют. Вопрос только во времени. Не заринские — так уральские. Не уральские – так с Владивостока. А то вообще китайцы или арапы… А мы… Закуклились и сидим себе, ветошью прикинулись. Думаем, что никто нас не тронет. Ты вот, Саня, почему думал, что за Уралом выжженная земля? Только потому, что твой дед криворукий настроить приемник не мог, а всем остальным до этого дела не было? Товарищ Богданов так говорил? А ты ему верь больше. Он под конец жизни, говорят, головой начал ехать. Верил и в тарелочки, и в ящеров в них. Мы почему решили, что в европейской части страны ничего не сохранилось? А я говорил, там, наоборот, народу должно быть больше, чем здесь. Тут в Сибири морозы сильнее, чем радиация и даже чем голод, людей косили. А там всего больше. Больше людей. Больше городов. Больше ценностей. Только и мразоты больше. Вот она до нас и добралась… Поэтому не сиди как камень. Это не лучше, чем хныкать и трястись. Пойдешь лучше в дозор.

— Да все нормально со мной, — ответил Сашка, пряча руки в карманы. — Дрожу от холода. А слезы от ветра.

— Убивать их по одному. Ночью. А трупам уши резать, — бросил в темноте Волков, скрипнув зубами. Хотя я бы лучше в землю зарывал. Живыми…

— Умный больно, — одернул его дед Федор. — Тебе лишь бы резать и зарывать. Я же сказал, нельзя. Своих подставим.

— Так ведь мы уже грохнули двоих.

— Про этих они еще могут подумать разное. Мало ли что с людьми случилось? Воды не той выпили или в метели заблудились. Медведа недоброго повстречали.

— Ага. Знаю я того медведя, — ухмыльнулся Колотун и похлопал дядю Женю по плечу— — Упокоил врага, значит, день прожил не зря. А если семерых — то уже на неделю вперед.

Волков перед выходом фиксировал ременной петлей, которую сам изготовил, ложе винтовки на изуродованной руке. Здоровая рука держала рукоять. Приклад упирался в плечо. Меткость у него была не хуже, чем у здорового.

Сашка знал об этом, потому что его брали с собой в тот дозор, когда им попались фуражиры.

Он был за это благодарен. В этом было доверие и уважение. Они знали, что ни слабость, ни горячность не заставят его подвести их. И он не подвел. Лежал неподвижно, как камень и только смотрел и слушал.

Сам Волков не стрелял тоже, только страховал. Всю работу сделал Пустырник. У него был с собой небольшой пистолет, импортный, незнакомый.

Они заметили чужаков издалека и залегли за трубой теплотрассы, которая вылезала тут из земли как змея, покрытая колючей стекловатой.

Две фигуры двигались вдоль железного забора, которым был огорожен пустырь. Телогрейки, автоматы, меховые шапки. Рядом шли две фигуры покрупнее. Лошади, догадался Сашка, услышав характерный всхрап. Копыта мягко ступали по снегу, и все же иногда позвякивали об асфальт.

До бойцов, сидящих в засаде, долетели даже обрывки разговора, точнее ругани:

«Ты куда свернул, маму твою…»

«Да ты сам сказал. Я тебе глаз на жопу натяну, обезьяна…»

Похоже, они сбились с пути.

Когда силуэты поравнялись с ними и Сашка мог слышать не только их разговор, но и дыхание, а еще почуял (или ему это показалось) кислый дух прелой одежды и пота — Пустырник приподнялся над трубой, и пистолет в его руке два раза плюнул невидимым огнем.

Сашка не видел, но услышал, как мягко повалились два трупа. Почему-то он не сомневался, что они уже мертвы. Даже вскриков не было. Видимо, наповал. И это не могло не радовать.

«Это вам за отца. Мрази».

Большие силуэты застыли. Одна из лошадей тревожно заржала.

Подбежавший к ним дед Федор быстро успокоил их, взял под уздцы и отвел в укромное место. Сашка помог оттащить трупы в уже намеченную для них яму.

Кони даже не попытались убежать и проявили ноль интереса к судьбе убитых. На мордах было философское спокойствие. Смерть своих временных хозяев они встретили безразлично, потому что это были лошади из Прокопы.

На них были навьючены тяжелые тюки, содержимое которых очень помогло мстителям. Распотрошив их, они стали обладателями нескольких комплектов теплой одежды, кучки гранат РГД-5 и «лимонок». Арсенал пополнился помимо двух «калашей» несколькими охотничьими ружьями и ручным пулеметом Калашникова. Нашлось также много патронов. А еще — продукты. В основном крупа и сушеное мясо.

Из разведки Пустырник вернулся через пару часов. Отдышался, выпил мелкими глотками немного воды из бутыли и заговорил.

— Дело плохо. Приехали заринские. Видел гантраки с их эмблемой. Сначала поперли куда-то по проспекту Металлургов, потом вернулись и возле «Доминго» стали лагерем. Много народу, не меньше роты. Ну, человек сто. Бродили по окрестностям, довольно бестолково. Потом поймали трех каких-то хануриков и посадили с собой. Типа проводники. Когда я уходил оттуда, они уже заводили машины. Не удивлюсь, если скоро будут здесь. Ведь они явно приехали на помощь тем «зеленым», которые в санатории сидят. Не пойму только, для чего им наши в заложниках? Рабы понадобились? Так у них тысяч двадцать холопов в Заринске с окрестностями. Не пойму. Тут какая-то подстава…

Его рука, похожая на клешню краба, сжала рукоять ножа, и нож воткнулся в стол.

— Еще видел местных… человек пять. Ходят от улицы к улице, будто грибы ищут. Им сейчас на глаза попадаться не надо. Сдадут.

— Сукины дети, — выругался Волков. И непонятно, имел он в виду новокузнечан или чужаков из-за гор.

— Местные ни при чем. Выбор небольшой, когда к тебе домой приходит орава бандитов. Каждый выживает как может.

За окном скособоченные столбы с обрывками проводов напоминали уходящую в никуда канатную дорогу. Здесь, на южной окраине исполинского Новокузнецка, недалеко от Вокзала, не было высоченных зданий, развалины которых они видели издалека, еще с шоссе. На единственной недостроенной высотке лежал поваленный кран, с помощью которого ее когда-то строили.

Это был район невысоких приземистых домиков в два-три, максимум четыре этажа. Но эти постройки сохранились лучше, чем высотки. Казалось, чуть поднови — и можно жить. Но так казалось только издалека. На самом деле, как и в Прокопе, дома доживали свой век среди гнили и плесени.

На фоне этой картины санаторий «Полухинский» смотрелся неплохо. В книжках Сашка читал, что санатории строили на побережьях и в теплых краях. В Крыме. На Черном, на Красном, на Белом морях. Но этот стоял посреди континента и прямо посреди города, в двух шагах от заводов.

Четырехэтажная коробка нависала над соседними домиками и стояла крепко, хоть крыша провалилась, а под осыпавшейся краской обнажился голый кирпич. Окружал ее запущенный и заросший сад, в котором сейчас стояли уже знакомые грузовики. Отдельным корпусом, соединенным с остальным похожей на кишку галереей был большой крытый спортивный зал, а может, ледовый каток.

Неудивительно, что банда выбрала это здание, чтоб расположиться на ночлег и разместить пленных.

В окнах, которые были видны отсюда, хоть и плохо, горели редкие огоньки.