Вознесение черной орхидеи (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame". Страница 56

Ты спрашиваешь, что я потеряла, кроме девственности и совести?! У тебя реально повернулся язык спросить у меня такое?

Глаза застит серо-розовая пелена с размытыми вспышками. Я не замечаю, что иду прямо на него, оттеснив на несколько шагов назад, подумать только, гору мускулов и два метра роста негодования! Я больше не вижу его глаз, вернее, все еще смотрю в глянец черного лака, но не понимаю, что они выражают.

Теряла ли я?! Я?!

Не вполне соображаю, которая из девчонок опомнилась первой, кто из них так настойчиво пытается меня остановить, как и то, что я покинула защищенною навесом крыльцо, и мелкий дождь хлещет по щекам, по незащищенным волосам, которые вновь закудрявились от сырости. Я без зонтика, а будь он у меня, вообще бы забыла о том, для чего он нужен…

- Теряла ли я близких, Вова?

Я не повышаю голос. Он даже не дрожит. Я произнесла это в несвойственной мне тихой манере, наверное, никто, кроме нас двоих, этого не расслышал. Я даже не понимаю, что именно делаю. Мне есть, что ему сказать, но любые слова сейчас излишни, их будет нескончаемо много, и, возможно, они произведут нужный эффект, только я не хочу говорить.

Мне удалось оттеснить его к автостоянке у кафетерия, оставив группу поддержки и любопытную аудиторию под навесом. Никто не увидит того, что я сейчас сделаю. Слов ничтожно мало, чтобы пояснить…

Рывок рукава плаща вместе с тонким трикотажем платья до сгиба бицепса… Резко. Сильно. В одно движение…

Первые несколько секунд ничего не происходит. Он все так же жжет меня напалмом ненавистного презрения, не отпуская взгляда, пока не улавливает нелогичность действий, опускает взгляд на руку… на изгиб моего локтя. На рваную полосу рассеченной кожи багрового цвета, варварский шрам, локационное сосредоточение самой сильной боли… и самого неоднозначного чувства, запечатленного на моей коже ярким оттиском с едва заметными пересечениями швов. Я не шевелюсь, у него достаточно времени. Что я пытаюсь этим сказать? «Смотри, до чего меня довел твой друг»? Нет. Совсем не это. Смотри, тебе достаточно этого свидетельства всепоглощающей любви, которая была слишком великолепна для того, чтобы не оставить метку во имя собственного перерождения?! Мне жаль, что я не могу, подобно зарубкам на снайперском прикладе, исчертить всю свою руку свидетельствами взлетов и падений! Но я бы это сделала, не раздумывая, если бы эта жестокая метка смогла вернуть его, хотя бы на миг!

Капли дождя растекаются по обнаженной коже. Им не смыть моей боли от потери, о которой так жестоко сегодня напомнили. Когда я снова встречаю его взгляд, он уже иной. Но мне сейчас не до диагностики спектра эмоций. Недоумение? Растерянность? Может, раскаяние? Я ничего не хочу знать. Мне на него плевать, я ничего не собиралась ему доказывать. Если кому-то и хотела что-то напомнить… то только себе!

Проклятый дождь. Он не похож на летний, он по-осеннему холодный… Наверное, это мой рок, в слезах и под дождем… Уже который раз.

Девчонки что-то кричат вслед… голос Лекси, на повышенных тонах, но обращается она не ко мне… Ощущение как минимум трех чужих взглядов в спину. Как же это знакомо, забыть бы, стереть из памяти, вытравить, исправить, переписать… Почему нет такой возможности? Меня никто не догоняет. Я просто иду, не разбирая дороги. Пустынный парк - дождь всех разогнал по укрытиям. Тем лучше, я уже не понимаю, где слезы, а где дождь. Мои слезы с недавних пор больше не теплые, они пронзают холодом…

Мне не поможет ни церковь, ни храм Сатаны. Меня не излечить. Только принять, впустить в себя… Может, там, в покое, эта боль получит шанс уснуть навсегда…

Мокрая скамья… Опускаюсь, натянув плащ. Я смертельно устала. Я хочу к тебе на ручки. Просто прижаться и закрыть глаза, и вовсе не потому, что отказываюсь принимать дальнейшее. Даже если ты начнешь наматывать тяжелые цепи вокруг всех моих конечностей, это будет самой желанной лаской на свете. Даже если твоя ладонь накроет мои глаза, я буду тебе благодарна за этот спасительный мрак. Я очень устала быть без тебя…

Слезы катятся по моим щекам, смывая макияж. Знала бы, насладилась кофе вместо извращений с кистью и лайнером. Возможно, я заболею… пусть. Это же такой шанс для тебя. Забрать меня с собой, когда я буду заперта в стенах квартиры, в собственной постели. Сдерживая отчаянный всхлип, понимаю, что я должна перед этим успеть сделать что-то еще, попросить тебя там, где ты меня услышишь…

Пальцы не слушаются, с трудом находят визитку в недрах сумки… Потом пять минут на поиски телефона… Я набираю полные легкие сырого промозглого воздуха, перед тем как нажать кнопку вызова.

- Юля? – я не ожидала, что он ответит так скоро. Тем лучше. – Что-то случилось?

Конечно, ему трудно поверить, что я решилась, наверняка думал, что мне продали в супермаркете просроченное молоко или отказались обслуживать в салоне красоты.

- Валерий Дмитриевич, я хочу поехать с вами… на его могилу.

Он даже не удивлен, словно умеет предвидеть мои действия наперед. Я ошиблась…

- Конечно, Юля. Я очень рад, что ты позвонила. Когда у тебя заканчиваются пары?

- Уже.

- Я отправляю к тебе Сергея, ты его видела. – О, конечно, я помню этот «энимал плэнет» в собственной квартире. – Десять минут, никуда не уходи. Я буду ждать тебя на месте.

Вот и все. Скоро я буду так близко к тебе…

Почувствуй… Скажи, что я прощена и все еще любима. Ты мой кислород, ты мой глоток воды, мой ад и рай в одном флаконе… Только ты! Жди. Совсем уже скоро…

Дождь неумолим, а я промокла до нитки. Он безжалостно бьет по черному граниту надгробия, на котором замерли пятнами красной крови две гвоздики. Почему их должно быть четное число? Не надо искать в этом никакого подтекста, все просто. Ты и я. Они так красиво и органично вписались в эту тьму, легли крест-накрест на плоскости бездушного камня, капли дождя рассыпаются осколками бриллиантов по бархатным лепесткам. Дождь сейчас растерян. Он по инерции стекает мне за воротник плаща по промокшим волосам – я отказалась от зонта, а Лавров вместе с телохранителем оставили меня одну у могильной плиты. Может, оттуда проще целиться? Полчаса назад мне было все равно. Разве это не романтично – лишиться жизни именно тут, где открывается портал к нему, самому дорогому человеку?

Нет, конечно, это все игры моего больного воображения. Я смотрю, как разбиваются бездушные капли небесных слез. Я могу видеть только это. Даже не фотографию, на которой ты улыбаешься в камеру, небрежно облокотившись на капот дорогого автомобиля. Она на какой-то миг словно ожила… Человек на этой фотографии жив. Теперь я в этом уверена. Как и в том, что капли дождя бьют по пустому надгробию.

Валерий Лавров останавливается за моей спиной. А он был не далек от истины, когда просил меня не плясать на могиле своего сына. Потому что мне хочется!

Я думала, упаду на мокрый асфальт, обнимая бездушный камень. Я считала, залью его слезами, сбивая в кровь кулачки, проклиная все высшие силы, что отобрали тебя. Максимум, в моем представлении, я должна была рыдать на плече у несостоявшегося родича, взахлеб рассказывая, как мне жаль. Может, я просто отказываюсь верить в то, что ты мертв? Нет, черт возьми. Я счастлива в это поверить, ты сильно мучаешь меня для того, чтобы я пришла к такому желанию!

- Сколько ему на этой фотографии? – Не поворачиваюсь, смотрю на гвоздики. Мне кажется, они шевелятся, хотя еще немного – и они пустятся в пляс прямо на надгробии, компенсируя то, что не сделала я.

- Двадцать пять. – Я скорее чувствую, что Лавров улыбается. – Представляешь, я отменил все дела на работе, чтобы провести с ним этот день рождения. Даже Ларису уговорил отменить свое присутствие на светском рауте. И что ты думаешь? Он остался? Новый автомобиль требовал немедленного тест-драйва. Мы его увидели только утром следующего дня.

Я поворачиваюсь, не успев сообразить, что именно так смутило меня в интонации голоса… В нем нет надрыва. Нет боли и сожаления, свойственных воспоминанию. Улыбка. Гордость. Тепло. Но не боль и не вселенская грусть! Несколько замерших во времени секунд, кажется, даже капли дождя зависают, замедлив свое падение. Меня охраняет от них купол черного зонта, но даже этот купол сумеречной тени не в состоянии скрыть метаморфозы в поведении стоящего рядом мужчины. Он не успевает опомниться, заметив, как пристально я за ним наблюдаю, и спешит надеть маску почти пришедшего в себя от горя примерного отца. Поздно. Мне многое становится понятным.