Орхидея на лезвии катаны (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame". Страница 50

Ярость все же победила. Она смела на своем пути все преграды, взломала все пароли и открыла все замки. Дыхание замирает, головокружение усиливается, я понимаю, что готова зайти еще дальше, не думая о последствиях. Ледяной тон голоса хозяина кабинета выдергивает меня из омута зарождающегося торнадо.

- Я должен терпеть твои угрозы в своем кабинете? Возьми себя в руки, иначе я попрошу охрану вывести тебя отсюда!

Сокрушительный провал, я это понимаю вместе с отчаянным воплем собственной гордости. Ярость не подчиняется правилам, но сознание не желает сдавать свои позиции даже сейчас, когда я растеряна и практически растоптана, оно отчаянно ищет выход, не позволяя своей обладательнице окончательно уронить лицо. Я встречаю проблеск давно забытой платины в потемневших глазах Лаврова и понимаю: он может означать что угодно – от желания вытолкать меня из кабинета до того, что я совсем недавно вспоминала, захлебываясь рыданиями. Страсть и злость так во многом похожи! Как и попытка скрыть каждую из этих недопустимых эмоций за маской безразличия, если не презрения. Мой захлебывающийся самоконтроль совершает отчаянный рывок на поверхность, рискуя вскипеть от кессонной болезни, с невероятно сильным вторым дыханием, подсознательно уцепившись за ненадежный риф по имени «страсть». Я еще не понимаю, что все это лишено всякого смысла – ярость и страсть в его характере неотделимы друг от друга и не поддаются никаким законам логики, но пытаюсь ухватить эту тонкую ненадежную нить вероятного везения, которая сработала бы с каждым. Сработает ли она с ним – такого прогноза не сможет дать никто.

Лепестки ярко-алой розы раскрываются в районе солнечного сплетения, рискуя быть расплющенными аритмией и неприятием – я и сама не понимаю, зачем сопротивляюсь. Обреченность приговоренного к смерти? Желаемое за действительное? Последняя попытка спасти ситуацию? Или же решительное «на войне, как на войне»?

Поправляю лацканы черного шелкового пиджака «Армани», - вернее, веду по приятной телу ткани эротичным поглаживанием, заставляя себя держать спину прямо. Чеканный шаг, хотя расстояние между нами составляет не более метра. Все, что мне нужно, - идеальное дефиле, эффектная прелюдия. Его брови снова взлетают вверх, в глазах смесь иронии и удивления. Мне приходится собрать всю свою волю, чтобы тепло улыбнуться. Да, я вспылила, но и ты бы на моем месте повел себя так же, а теперь поговорим, как взрослые люди.

Время останавливается, когда я подхожу к нему почти вплотную, упираюсь руками в лакированную столешницу натурального красного дерева и сажусь на стол, скрестив ноги, чуть подавшись вперед. Сердце грозится выскочить из груди, я готова разорвать саму себя на части за подобные игры – но я буду в них играть, до тех пор пока останется хоть малейшая вероятность того, что мы сможем договориться. Нарисовать на лице искреннее раскаяние не удается, я сейчас совершенно не в том состоянии, зато как легко улыбнуться и наклониться еще ближе, прекрасно понимая, что соблазнительная ложбинка на груди с загадочно мерцающим кулоном сейчас как раз напротив его глаз. Пусть оценит, что я не ношу белья.

Я настолько довольна собой в этот момент и уверена в собственной сексапильности, которая никак не сможет оставить его равнодушным, что произнесенные слова отрезвляют посильнее самой болезненной пощечины. Они не сразу доходят до моего сознания, проходит несколько долгих секунд – время зависло, когда точеный контур губ шевельнулся, чтобы произнести эту убивающую своим цинизмом фразу:

- Ты перепутала стол со стулом?

Меня обдает промозглым холодом безжалостной зимы, и я резко отстраняюсь, выпрямляя спину. Черт, я ожидала услышать все что угодно, кроме презрения в его голосе. Даже избитое «на колени, сука, сосать» сейчас бы показалось мне райской музыкой. Нет, мое показательное выступление, похоже, не задело ни единой струны в его сердце. Я вообще сомневаюсь, что оно когда-нибудь у него было.

- Считай, что так. – Стратегия рассыпается на осколки, которые превращаются в невесомую пыль, отчаяние пытается ухватиться за все возможные методы, хотя мне уже понятно, что в этой игре я проигрываю окончательно и бесповоротно. – Я не понимаю, зачем ты воюешь со мной при том, что я не хочу ни с кем воевать! Ты так беспечно прикрываешься именем Алекса, который был для тебя далеко не чужим человеком! Ты прекрасно понимаешь, что это совсем не то, чего бы он хотел для меня. Неужели даже память для тебя ничего не значит?

Мне показалось или в его глазах промелькнуло секундное колебание? Что-то изменилось на короткий миг, я готова была поклясться, что ощутила это кожей, – но слишком шатким был мой аргумент для того, чтобы выбить у него почву из-под ног. Может, все это было иллюзией, игрой моего уставшего за эти дни воображения? Я отчаянно цеплялась за малейшее нарушение дыхания своего собеседника, смену интонации голоса, изменение оттенка темно-кофейной радужки, выбивающийся из программы хладнокровного искусственного интеллекта малейший жест. Нет ничего странного в том, что я начала выдавать желаемое за действительное. Даже когда его пальцы сжали запястье, развернув циферблат наручных часов, мне хотелось верить, что он искал возможность продлить мое пребывание в своем кабинете и обдумывал последующие слова. Когда же они прозвучали, я едва не задохнулась от ударившей в солнечное сплетение ледяной волны.

- Твое время истекло, ты впустую потратила также и мое. Встань и покинь мой кабинет.

Почему я этого не сделала? Почему не вышла с гордо поднятой головой, пожимая плечами в знак собственного показательного равнодушия, пока была такая возможность? Какого фаллического символа продолжала сидеть на краю столешницы, заткнув шестое чувство, которое просто толкало меня в спину и сулило обещание чего-то кошмарного? Я до сих пор не поняла, кто передо мной и какой исход будет в противостоянии вооруженного до зубов противника и перепуганной девочки, сжимающей в дрожащих ручонках пластиковую вилку? И нет бы она осознавала факт своего поражения - нет, она пыталась кусаться и царапаться, размахивая этим ломким трезубцем под дулом револьверов, нацеленных ей прямо в лоб!

- Ты зря решил, что я буду молча это терпеть. Мне плевать, что ты купил здесь всех и вся, даже подделка моей подписи не стала для тебя проблемой! Есть вездесущие независимые средства массовой информации – и поверь, если мне придется выбирать, я вытерплю и общественное осуждение, и шок мамы, и даже вопросы дочери. А тебе стоит задуматься, что случится с твоей карьерой. Не боишься лишиться доверия избирателей, когда они узнают, чем их любимый мэр увлекается на досуге?

- Девочка моя, - я не расслышала последнего предупреждения в обманчиво-ласковом голосе. – Я закрыл глаза на то, что ты нанесла мне оскорбление уже тем, что заявилась сюда в костюме дорогой шлюхи с какими-то убогими угрозами и попытками воззвать к моей человечности демонстрацией своей груди. Я тебе сейчас даю последнюю возможность выйти отсюда по-хорошему, и единственное, что я желаю слышать ,– это звук твоих удаляющихся шагов. Ты меня поняла?

- Перестань делать меня виноватой в своих личных проблемах и прекрати отмораживаться, когда я пытаюсь говорить с тобой предельно нормально…

В этот раз нет никакого эффекта замедленной съемки – я успеваю встать со стола и отойти на шаг, чтобы продолжить свою обличительную речь, глядя на него сверху вниз, и пропускаю молниеносное движение ладони Лаврова. Все занимает не более секунды, и я даже не испытываю страха при виде того, что появляется в его руках в последующий момент. Скорее изумление вместе с недоверием.

- Класс, это Шорох? Хвастаешься последним приобретением?

К тому, что произошло буквально на последней фразе, я была не то что не готова. Самый извращенный кошмар из моих сновидений ожил в сотую долю секунды, вместе со взмахом его ладони. Я не успела понять, что случилось и что же так быстро промелькнуло перед моими глазами. Я не поняла этого даже тогда, когда земля ушла у меня из-под ног вместе со вспышкой обжигающего пламени, которое парализовало левое предплечье, полоснуло невыносимой болью по ребрам и оставило пульсирующий автограф в области сердца.