Орхидея на лезвии катаны (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame". Страница 60

- Никого.

- Кто ваш поставщик?

- Никто.

- Вы отказываетесь сотрудничать со следствием?

- Я сотрудничаю со следствием. К тому, что вы якобы нашли, не имею ни малейшего отношения.

- Вы не понимаете, что все улики против вас и вам грозит срок?

- Это не улики. Вы сфабриковали обвинение.

Мой взгляд помимо воли упал на стену за спиной Дюжева. Детский рисунок, изображающий, предположительно, мужчину с пистолетом, который держит за руку мальчика на фоне солнышка и зеленой травы. От подобного разрыва шаблона я лишь до боли закусила губы, чтобы не позволить предательским слезам прорваться наружу. Ева. Я бы справилась, если бы была одна, но лишить ребенка матери… неужели Лавров так далеко зашел в своем безумии, чтобы перешагнуть даже через это?

- Вы не понимаете, насколько все серьезно. У вас дочка, я не ошибаюсь?

- А какое это имеет значение? Или вы будете мне угрожать здоровьем ребенка, чтобы я подписала эту хренотень?

- Полегче. Не советую хамить представителю власти.

Я закрыла глаза и покачала головой. Оставалось только ждать адвоката.

- Отлично, я так понимаю, что разговора у нас не получится. Придется ближе к вечеру поговорить с вами по-иному. – Рука опера метнулась к телефону. – Пришлите конвоира.

Я старалась не думать о том, что же именно значило это «по-иному». Только сейчас до меня начало доходить, что не имеет особого значения, подпишу я признание в сфабрикованном преступлении или нет – если за этим стоит мэр, в чем я уже не сомневалась, моя подпись материализуется даже на бумагах об убийстве Гонгадзе, и плевать, что я тогда пешком под стол ходила. Даже на имущественных бумагах эта подпись появилась без труда.

- В СИЗО ее, - махнул рукой Дюжев, – до вечера.

Я не видела вошедшего конвоира, но он не стал дергать меня за волосы и толкать в спину. Это настолько сильно расходилось с недавним обращением, что я послушно поднялась. Руки занемели так сильно, что я уже начала опасаться за состояние сосудов.

- В следственный? Но там же…

- А мне плевать! Пусть поизучает изнанку жизни, встретится с коллегами с панели и наркоманками!

Наручники с меня все же сняли, но руки заставили держать за спиной. Я в который раз за день подавила приступ паники, когда за мной закрылась решетчатая дверь с коридором, в нос ударил спертый запах пота и мочи. Решетки камер давили на психику, вызывая одно-единственное желание – бежать, хотя бы попытаться рвануть обратно. К счастью, я прекрасно понимала, чем это может обернуться.

Мы остановились перед решеткой изолятора, послышался лязг замков, скрип плохо смазанных петель.

- Лицом к стене! Заходи!

Я послушно шагнула в камеру, попытавшись задержать дыхание. Две сокамерницы – молодая девушка в вызывающем гипюровом платье, открывающим гораздо больше, чем следовало, и грузная женщина с обесцвеченными волосами и уставшим лицом, закутанная в какой-то мешковатый балахон, уставились на меня, прекратив разговор.

Мне пришлось вспомнить краткий курс юного зека из криминальных телесериалов, хотя бы потому что я не имела права сейчас поддаваться отчаянию и панике от того положения, в котором оказалась. Опустила взгляд себе под ноги, не обнаружив носового платка, о который стоило вытереть ноги, подняла голову и кивнула двум женщинам.

- Привет, сестренки.

Слава богу, всплывший в памяти отзыв «стол не мыльница, параша не хлебница» мне не пригодился. Да и киношная тюремная романтика явно была далека от реальности. Более старшая ответила сразу, а на лице молодой жажда развлечения сменилась колебанием, прежде чем она поздоровалась в ответ. Ее голос, похожий на скрип петель, прокуренный и грубый, царапнул по нервам:

- И тебе не хворать. Ты как здесь?

- А, от скуки решила по мэру пострелять из рогатки. – Шутка подействовала, и я кожей уловила волну расположения обеих заключенных. Мадам в гипюре грубо заржала, а старшая улыбнулась:

- Я Людка Беглая. А она Ляся.

- Ляйсан, - грубо поправила девушка, судя по внешности, казашка. – А на кой ты стреляла в мэра? Его же облизать с ног до головы хочется, ты его хоть вживую видела? Я бы ему на шару отдалась. Бог!

- До бога этому Джастину Биберу, как до Киева раком. – От моих слов Ляйсан снова захохотала, прикрывая рот рукой. «Шлюха», - сообразила я, увидев безвкусно выполненную татуировку в виде бабочки с большой грудью на ее кисти. Успокоившись, она смахнула слезы смеха.

- А у меня мамка район не поделила с другим сутенером. Меня прямо с клиента и сняли, в чем была. Все им неймется, со своими разборками.

- А меня за эту, о, «несанкционированную торговлю ликероводочными изделиями на стихийных рынках»! – поделилась Людка. – Ну а без балды, за что тебя?

- Хрен его знает. Шьют наркоторговлю, менты поганые.

- Е*ать тебя в рот! Серьезно? – Ляся аж подскочила на месте. – Кто у тебя следак?

- Дюжев.

- А, еще не довы*бывался, перхоть подзал**ная. То еще чмо, за бабки и мать родную засадит. Мамка говорит, его скоро снимут к едрене фене, заигрался. У тебя курево есть?

- Да отобрали, суки. – Коммуникация была выстроена, можно было не опасаться за свое здоровье в камере. Я бы вырвала патлы обеим, если бы меня осмелились тронуть, но температура не спадала, а в таком ослабленном состоянии не надо быть пророком, чтобы понять, на чьей стороне окажется перевес. Я шлепнулась на грубую лавку, закинув ноги и не снимая туфель. – Адвокат придет, конфискую.

- У тебя адвокат?

- Да чет типа того. Я Юлька. Можете звать Тимошенко.

- Абзац! Слушай, хочешь, расскажу мою историю? – казашка подсела ближе. Неизвестно, сколько времени она уже тут находилась, но сенсорный голод был налицо.

- Давай, - я заняла более комфортное положение на лавке и изобразила прилежное внимание.

- Звонит мне, короче, утром мадам, говорит, давай, телка, штукатурку на рожу и подтягивайся по адресу…

Я слушала ее, удерживая на лице почти восторженный интерес, не обращая внимания на ломоту во всем теле и подступающую мигрень от ее скрипучего голоса. Повествование растянулось как минимум на час, маты и ругательства перемежались подробностями прерванного полового акта в грубоватой форме. Жрица любви так увлеклась, что даже угостила меня сигаретой, а я кивала, выпуская дым в потолок, иногда задавая наводящие вопросы. Мне было плевать на нее и эти истории, но я боялась, что сейчас она замолчит, и меня накроет паника от незавидного положения, я начну думать о Еве и о том, что Раздобудько ничего не добьется, и тогда настанет полный песец.

Кажется, мы начали обсуждать размеры мужских достоинств – о чем еще поговорить девчонкам в камере, когда шум в коридоре привлек наше внимание. Суровая зарисовка к сериалу «секс в большом городе» рассыпалась в пух и прах.

Приближавшиеся говорили на повышенных тонах, о чем-то спорили, топот ног гулко отдавался по бетонному полу. Подняв глаза, я заметила своего недавнего конвоира, парочку полицейских и двух широкоплечих мужчин в черных костюмах. Процессия остановилась возле нашей камеры, и я удивленно подняла брови, когда конвоир заискивающе закивал и принялся отпирать замок камеры.

- Это еще кто? – напряглась Ляся. – Слушай, ты реально наркобаронша?

Я оглядела двух в костюмах, и когда заметила у одного из них выпуклость под пиджаком на том месте, где мой Борис всегда носил кобуру, так успешно забытая в разговоре паника шарахнула по позвоночнику ментоловой изморозью. Твою мать… кто у нас аналог американского АНБ? Все настолько серьезно, что мое дело передали выше, этому псевдо-ФБР от родного государства? Кажется, мне реально хана, если это так!

- Кравицкая, на… Юлия Владимировна, будьте любезны, выходите… - заблеял мой конвоир, открыв наконец двери и заискивающе поглядывая на меня. Сокамерницы уронили челюсти, а я поспешно вскочила на ноги, ничего не понимая. Волна облегчения от того, что меня не будут пытать в кабинете Дюжева, схлынула очень быстро. Кто знает, какие методы у этой конторы! Хорошо бы детектор лжи и сыворотку правды, иначе…