Борт 556 (СИ) - Киселев Андрей Александрович. Страница 61

   Я подплыл к опущенной якорной цепи, и самому якорю нашей Арабеллы, который врезался глубоко в белый вязкий песок. И удерживал яхту на месте. Где-то, невдалеке должен был быть еще один на такой же длинной цепи. Но, я, теперь плыл в слепую и на ощупь.

   Здесь же я нашел в темноте и тот проводной от подводной аппаратуры фал. Да, и сама сеть была на привязи и на месте. Было, честно говоря, ни черта не видно. Но, я на ощупь и по памяти, ориентируясь по той же стене, пришел обратно.

   Я уже не видел, сколько на ручных подводных моих часах времени. Я был без фонарика. Да, и включать я его бы не стал, если бы он у меня был. Рискованно. Вдруг меня еще, где-нибудь караулили. Даже, здесь у якорных цепей и веревочных глубоководных проводов от глубоководного гидрофона сонара и эхолота.

   Я вцепился руками обеими в этот проводной веревочный фал, рядом с сетью и опущенной вместе с ней с яхты веревкой. И полез вверх, медленно стравливая через фильтры отработанную смесь. Выравнивая давление в своей крови от, более, чем, стометровой глубины.

   Да, если бы не эта кислородно-гелиевая смесь, положение мое было бы куда хуже. Если бы был просто кислород. При таком всплытии с трехсотметровой глубины, там над той трехкилометровой пропастью, мне бы пришел каюк. Все-таки, гелий легче функционирует с кровью на глубине, чем сам кислород. Даже, сейчас при всплытии. Я быстрее выхожу с глубины к поверхности, задерживая свое дыхание на выдохе.

   В окружении потревоженных моим появлением вокруг меня каких-то мелких рыбешек, я медленно шел вверх, выдыхая отработанную свою кислородно-гелиевую смесь.

   И вот, я уже высунул голову из-под воды у самого днища Арабеллы.

   Я осторожно, вскарабкался на корму, по этому, веревочному подводному опускаемому кабелю, потом по лестнице, спущенной за борт яхты. И, пригибаясь, сняв тихо ласты, пошел, голыми босыми ногами. Не снимая баллоны в сторону носового с водолазным оборудованием трюма. Обходя тихо трюм с внутренней закрытой задвижными деревянными дверями лестницей в коридор и каютами.

   Я боялся за мою Джейн. Я не знал, что сейчас на самой яхте происходит, хотя и было тихо. Только шумели волны, приглушая мое тихое передвижение вдоль бортовых лееров ограждения по краю борта яхты.

   Я как тать пробирался на ощупь вдоль левого борта нашей яхты. Мимо темных оконных иллюминаторов верхней длинной с мачтой и парусами надстройки. В полной темноте. На яхте не было света. Джейн не включила ни какого освещения. Я даже, не знал, сколько теперь времени, но чувствовал, что уже наступала ночь. Было темно. И нельзя было, даже посмотреть на подводные часы на руке. И я, в полной темноте, налетев на лежащую, на носу нашу моторную без надобности лодку. Приоткрыл люк водолазного нашего с Дэниелом трюма. И спустился вниз, также медленно и тихо. И осторожно, стал снимать баллоны, и акваланг возле компрессора. В полной также, темноте и на ощупь очень тихо. Я боялся разбудить мою красавицу Джейн.

   Я уже снял полупустые акваланга свои баллоны. И расстегнул от воротника до пояса свой на груди синий с черными полосами гидрокостюм, как вспыхнул свет. Я от испуга чуть не упал. И шарахнулся, прямо на стоящие у стены борта под верхней палубой незаряженные другие, в ряд поставленные для акваланга баллоны. Я прижался к корабельной голой гладкой стене с большими вытаращенными своими напуганными глазами на спустившуюся ко мне мою Джейн.

   Она стояла, спустившись сюда в водолазный технический трюм яхты. И смотрела на меня своими черными, такими же напуганными в состоянии истерического шока глазами.

   Я, аж, присел на баллоны и в груди у меня как будто все оборвалось. У меня застучало от волнения и боли сердце. И я опустил вниз глаза. И сидел, молча, на баллонах, не глядя на мою Джейн. Я не знал, что сейчас будет и я не знал, что сейчас делать.

   Джейн была в белой длинной своей той опять рубашке, как тогда, когда вышла ко мне больная в момент нашего скоротечного бегства из того кораллового атолла, и в полосатых узких от купальника плавках. Сверкая голыми, почти черными от загара девичьими прелестными своими босыми ножками. Она спустилась сюда и стояла, смотря на меня не отрывая напуганного взгляда.

   Она ждала нас. Нас с Дэниелом до последнего не смыкая глаз. Ждала после того как мы ее бросили, так подло на этой яхте. Бросили по желанию самого, теперь мертвого ее родного брата Дэни.

  - Сколько времени, ты знаешь? Час ночи, и где, Дэни? - только тихо и еле слышно, чуть ли не шепотом, спросила моя Джейн.

  - Час ночи! - я произнес, сдавленно и испуганно вытаращив свои синие глаза на мою Джейн, и обомлел.

  - "Я там пробыл с семи часов до часа ночи!" - я сам с собой не смог это даже согласовать, что и как?

   Я не произнося ни слова, потому, что не мог сейчас ничего объяснить и вообще сказать, только, покачал растрепанной от гидрокостюма и маски русой головой. Виновато, как маленький ребенок, прося прощения. Как-то все само так произошло от испуга, наверное, и растерянности. И все же, через силу, поднял на нее свои виноватые и испуганные в шоке глаза. Как виноватый нашкодивший мальчишка. Именно, как глупый напакастивший подло из-под тишка мальчишка, так я ощущал тогда себя.

  - Ты убил его - произнесла она, дрожащим от ужаса голосом - Ты убил Дэни! - закричала моя Джейн. И выскочила по лестнице наружу вверх на палубу.

   Эти слова ее для меня были как смертельный приговор. Словно, ножом резанули по моему мужскому сердцу.

   Я бросился за Джейн. Прямо не снимая гидрокостюм. Я побежал, выскочив из носового с подводным оборудованием трюма за любимой. По остывшей уже от холодной тропической ночи палубе. Она бежала впереди меня и рыдала навзрыд.

  - Джейн! - кричал я ей, уже ни боясь ничего и забыв про любую опасность - Джейн, любовь моя!

   И мне было уже все равно теперь, после смерти Дэниела. Первый раз все равно. Я бежал, только за моей Джейн. Следом за ней, мелькающей невысоким темным силуэтом в ночи на палубе нашей Арабеллы.

   Джейн бежала от меня как от огня. Словно, перепуганная мною. Тем, что только, что от меня узнала. Она, проскочив мимо палубной иллюминаторной длинной надстройки, заскочила в распахнутые узкие деревянные двери трюмного к каютам коридора. Буквально семеня своими маленькими босоногими девичьими моей любовницы ступнями, по почти, вертикальной туда лестнице. И заскочила в свою каюту. Захлопнув из красного дерева дверь.

   Она закрылась там. За дверями раздался женский дикий непрекращающийся в неистовом страдальческом отчаяние плач. Скорбный, горький и надсадный плач сестры, только, что потерявшей родного брата.

   Моя милая Джейн

   Я подскочил к двери. И стал стучаться как ненормальный в ее каюту. Я лупил сжатыми своими обеих рук кулаками по двери, готовый ее сломать. Только бы Джейн открыла ее мне.

  - Джейн! - кричал, как ненормальный я - Любовь моя! Открой мне дверь, прошу тебя! Открой, миленькая моя! - я дергал за ручку двери. И рвал ее в сторону и на себя.

  - Уйди! - кричала она мне из-за той двери - Уйди проклятый! Ты убил моего брата Дэни! Я ненавижу тебя! - она кричала в ответ верезжащим от боли срывающимся до хрипоты голосом.

  Я вырвал дверь из замка. И отбросил ее в сторону. И увидел Джейн,

   сидящую на своей постели. Джейн сидела, скрестив на свои красивые черненькие от загара в коленях полненькие бедрами и красивые ляжками девичьи ножки. В той длинной белой полураспахнутой широкорукавой рубашке. Из которой виднелись ее выпирающие полненькие трепетные. Дрожащие от рыдания женские груди. Она сидела так, сверкая, из-под той рубашки между скрещенных красивых своих полненьких ножек, узким своими полосатыми плавками, на своем девичьем лобке. И держала в руках подушку. Она плакала в нее. И ей вытирала слезы.

   Джейн, вытаращив напуганные и заплаканные глаза, соскочила на ноги, на постели. Забилась в угол каютной переборки и корабельной стены. У которой стояла ее постель. Выхватив, вдруг неожиданно, оказавшийся у нее в руках пистолет. Это оружие было из арсенала Дэниела. Из той крайней у самого туалета и душа каюты. Где было полно оружия.