Земля Тома Тиддлера - Диккенс Чарльз. Страница 21

— Так я и думал… Так я и думал, — произнес коммерсант, и на миг довольная улыбка озарила его лицо. — Вы славный малый, Джордж, вот почему в трудную минуту я обращаюсь к вам за помощью, я, бездушный и непреклонный человек, каким показался вам в тот день… когда… Ну, да не стоит об этом!

— Я перфый так и скасал, — воскликнул мистер Хау-серман. — Пософем Шорша Уолфорта, вот шта я скасал.

У нефо есть смекалка, он есть отшень короший молотой шеловек.

Прожив четверть века среди англосаксов, мистер Хаусерман так и не научился правильному английскому произношению. Да иначе и быть не могло, потому что вне стен конторы он все свое время проводил в обществе таких же тевтонов, наводнивших всю Америку, с которыми он мог услаждать себя беседой на немецком языке, рейнвейном и черным кофе, точь-в-точь как на родине. Я никогда не подошел бы к описанию конца нашей встречи, если бы стал дословно передавать все возгласы на ломаном языке и все неопределенные замечания младшего компаньона, как и комментарии Джоба Вигинтона. Преданный кассир переживал беду своих хозяев, как верный пес, и, не более чем последний, способен был дать практический совет. Мистер Вигинтон заслуживал всяческого доверия, он умел держать язык за зубами и был чист как слеза, но все же представлял собою всего лишь простую машину для подсчитывания выручки, подведения баланса и запирания сейфов. Мистер Хаусерман был не многим умнее кассира, он был поразительно силен в арифметике, мог обнаружить ошибку в полпенни, там где дело касалось миллиардов, и обладал великолепным почерком. Но при всех этих достоинствах он завоевал свое положение в коммерции отнюдь не в силу способностей, а благодаря полученным в наследство флоринам, а также благодаря талантам и деловым качествам своего английского компаньона, из уст которого я и услышал следующее.

У мистера Сполдинга, как я уже сказал, было двое детей — Эмма и ее брат Адольф. Жена его умерла при переезде из Филадельфии, и вся его любовь сосредоточилась на сыне и дочери. К несчастью, сын у него оказался неудачным, это был необузданный и взбалмошный молодой человек; он проматывал карманные деньги, на которые отец не скупился, в карты и на бегах. Мистер Сполдинг, суровый и строгий, когда дело касалось всех остальных, с сыном был мягок и снисходителен. Молодой человек, очень красивый и приятный в обхождении, был любимцем покойной матери, и отец, в память о ней, относился к сыну терпеливо и снисходительно. А тот опускался все ниже и ниже; он погряз в долгах и в дурном обществе, редко показывался дома и серьезно подорвал свое здоровье беспутной жизнью. Обо всем этом я уже знал, ибо Адольф числился служащим фирмы, во всяком случае номинально, потому что очень редко появлялся за своим столом. Но зато я не знал, что Адольф Сполдинг, стремясь избавиться от бесчисленных долгов чести, решился обокрасть своего отца. Он подделал подписи Сполдинга и Хаусермана на чеке в тридцать тысяч долларов, который он намеревался предъявить нашим банкирам в Нью-Йорке. Более того, он похитил из отцовского бюро сафьяновый бумажник, в котором находились векселя и ценные бумаги на крупную сумму, и передал их в руки того же подлого сообщника, который взялся предъявить чек к уплате в нью-йоркском банке.

— Негодяй уже отправился на север. Он уехал в прошлый вторник через Панаму, с пакетботом, — сказал мистер Сполдинг. — Вы наверное слышали об этом человеке, потому что он был известен в нашем городе — это Джорэм Хэклер.

— Доктор Джорэм Хэклер! — воскликнул я, мысленно увидев перед собой смуглое, умное лицо молодого человека, любезного, с хорошими манерами, бывшего помощника редактора одной из сан-францисских газет.

— Да, доктор или же полковник Хэклер, — отозвался мистер Сполдинг с горькой усмешкой. — Оказывается, по дороге на север он произвел себя в этот чин. Он имеет огромное влияние на моего заблудшего сына, именно по его наущению и была совершена эта гнусная кража, и я не сомневаюсь, что он намеревается присвоить себе всю добычу.

Я осведомился у мистера Сполдинга, по возможности деликатнее, каким образом он получил эти сведения.

Оказалось, что Адольф, успев изрядно подорвать свое здоровье бурной жизнью, не смог выдержать сильного возбуждения, вызванного совершенным им поступком, и свалился в горячке сразу же после отъезда своего сообщника.

— Несчастный мальчик лежит в постели наверху, борясь со смертью, — пояснил отец дрожащим голосом, — и в бреду он признался в своем проступке. Его сестра, которая сидела у постели, точно ангел-хранитель, да она и есть ангел, моя дорогая крошка, была в ужасе от того, что он кричал в бреду, терзаемый укорами совести. Она позвала меня, и я собственными ушами слышал, как сын, которым я так гордился, мой несчастный мальчик, рассказал, как он обманул и ограбил меня.

Старый коммерсант, шатаясь, добрел до стула, и я увидел, как по рукам, которыми он пытался прикрыть страдание, исказившее его морщинистое лицо, потекли слезы.

Через некоторое время он несколько овладел собой и изложил свой план, в котором проявились присущие ему решительность и сила характера. Прежде всего необходимо спасти честь фирмы. Денежная потеря (хотя сумма довольно значительна) — пустяк по сравнению с позором, потерей кредита, пятном на имени Сполдингов. Да, да, любой ценой нужно добиться, чтобы постыдный поступок молодого человека не получил огласки. Чек не должен быть предъявлен, векселя не должны быть оплачены. Но как помешать совратителю воспользоваться столь коварно захваченной добычей? Он уехал — он спешит в Нью-Йорк кратчайшим путем через Панаму, и через несколько недель будет там. Преследовать его бесполезно. Ожидание следующего почтового может оказаться роковым. Тут я вспомнил о Пони-Экспресс, скорой трансконтинентальной почте, с помощью которой жители Калифорнии могли быстро сообщаться с цивилизованным миром, и предложил это средство.

Мистер Сполдинг покачал головой.

— Нет, только не это. Я, конечно, могу послать депешу, чтобы приостановить выплату чека, могу даже добиться ареста Хэклера, как только он появится в Нью-Йорке, но тогда начнется следствие, пойдут слухи, возникнут подозрения, и вся эта грязная история через неделю появится в газетах! У меня только одна надежда, одна возможность: я должен послать верного человека — сам я слишком стар для этого, — и этот верный человек должен отправиться как можно скорее в Нью-Йорк опасной дорогой через Скалистые горы, явиться туда раньше Хэклера и либо силой, либо хитростью завладеть бумагами. Джордж Уолфорд, вы тот человек, на котором я остановил свой выбор.

— Я, сэр?

Я был ошеломлен. Перед моим умственным взором, словно панорама, возник длинный путь, тогда еще только проложенный, путь, пересекающий весь громадный континент от океана до океана, путь, полный опасностей. Все, что я слышал или читал о путешествиях через прерии, о голоде, пожарах, диких зверях и еще более безжалостных людях, — все это сразу всплыло в моей памяти. Я подумал об огромных расстояниях, невероятных трудностях, требующих нечеловеческих усилий, о ледяном барьере, воздвигнутом Скалистыми горами, дабы преградить продвижение дерзкого Человека, и хотя я не слабее духом, чем мои ближние, на лице моем, вероятно, отразились страх и смятение. Так оно наверняка и было, потому что мистер Хаусерман простонал:

— Donner! [12] Што ше нам теперь телать?

— Уолфорд! — произнес мистер Сполдинг. — Я не хочу лицемерить. Я прошу вас решиться на дело, заведомо связанное с громадным напряжением, лишениями и опасностями. Я прошу вас рискнуть своей жизнью ради чести фирмы и моего семейства. Я бы не отважился на подобную просьбу, не имея в виду соответствующей награды. Выслушайте меня! Я не предлагаю вам за эту услугу денег. Возвращайтесь с успехом — и вы станете компаньоном в фирме «Сполдинг и Хаусерман». А если вы с Эммой все еще питаете те же чувства, что и три месяца назад, то…

Трепеща от радости, я перебил своего хозяина: