Сыскарь чародейского приказа - Коростышевская Татьяна Георгиевна. Страница 31

— Чего?

— Или решили по суфражистской традиции свободные отношения практиковать?

А вот это было уже на самом деле обидно. И что мне отвечать прикажете? У-у-у! Сатрап!

— Мне-то, Попович, до ваших эскапад за порогом приказа дела нет, — выдало начальство уже знакомую мне информацию, — хоть семерых гнумов себе заводите.

— На каждый день недели?

Он не понял ни моей шутки, ни степени моего бешенства.

— Извольте до субботы ни в какие истории больше не влипать, Попович.

— Почему именно до субботы?

— Потому что на приеме в честь юбилея его высокопревосходительства Эльдар Давидович Мамаев сделает вам предложение руки и сердца, вы его примете со всеми положенными дамскими ужимками, а затем…

— Я не хочу!

— Ваше желание мы в расчет принимать не будем. Если хотите продолжать нести службу в моем приказе, вам придется подчиниться.

— Надеюсь, Эльдар Давидович не поддержит ваших домостроевских планов.

— А господин Мамаев сейчас у ювелира, выбирает вам, Попович, колечко, достойное чиновника восьмого класса.

Крестовский говорил все это, будто проворачивая нож в ране, с таким противным удовольствием, что я не выдержала, подскочила к нему, перегнулась через стол. Я не хотела его ударить, я хотела близко-близко посмотреть в эти холодные глаза и сказать парочку слов, которые обычно не использовала, а берегла вот именно для таких пиковых случаев. А он, вместо того чтоб отшатнуться, испугаться, в конце концов, тоже наклонился вперед. Наши лица сблизились, все заготовленные ругательства из моей головы исчезли, только сердце стучало, почему-то в висках.

Тук… тук… тук…

К слову, это я не грохот своего сердечка озвучивала, а равномерные постукивания в дверь кабинета. Я отскочила назад, заполошно поправляя очки. Перфектно! Что это было? Я собиралась его поцеловать? Нет, невозможно. Тогда к чему этот театр, этот цирк, извините, с конями? Зачем я страстную деву из себя корчить принялась? Ах, вы подлец! Ах, я сейчас к вам максимально придвинусь и докажу, какой вы подлец! Стыдоба, Гелечка! Не делай так больше.

В кабинете появилась Ольга Петровна с запотевшим стаканом на подносике, в стакане поклацывал лед — зря стараешься, Ляля, шеф может наклониться и себе в стакан из тазика зачерпнуть! — и Иван Иванович Зорин, вытирающий со лба пот белоснежным платочком.

— Что за шум, а драки нет? — пробасил Зорин и уселся в кресло для посетителей. — Или мы как раз драке помешали?

— Я еще недостаточно восстановился, чтоб с нашей Попович врукопашную идти, — улыбнулся Крестовский гадостно. — Но она мне точно пообещала…

Что? Что я ему пообещала? Что-то вот так сразу и не упомню.

— Ну вот и славно. — Иван Иванович сладко потянулся, вбирая прохладу всем телом.

Ничего, Ванечка, через четверть часа у тебя зуб на зуб попадать перестанет…

Меня почему-то душила злость на весь белый свет, беспричинная, и оттого неодолимая.

— У Семена Аристарховича в обычай вошло мне физической расправой по любому поводу грозить.

— Дайте мне еще чуть-чуть времени, Попович, чтоб от слов к делу перейти.

— Ну что ты, что ты, Семушка, — примирительно забормотал Зорин. — Евангелина Романовна ошибки свои осознала и никогда их более не повторит.

Шеф с сомнением покачал головой.

— По какому поводу сборище? Ольга Петровна, благодарю, не стоило утруждаться. — Он принял у Ляли стакан и отпустил девушку мановением руки.

Я уж было пристроилась отступать в приемную вслед за Лялей, но Зорин говорил вполголоса, и я остановилась на пороге:

— Всю ночь в государевой библиотеке просидел, Семушка. Нет в тамошних фолиантах нашего паука, хоть волком вой.

Я развернулась и многозначительно кашлянула.

— Что еще, Попович? — Шеф посмотрел на меня со страданием во взоре.

— Совершенно случайно, — руки не слушались, когда я доставала из кармана смятый рисунок, — вчера у одного отпрыска гнумской фамилии я узнала, что это изображение может обозначать.

Чардеи выслушали меня внимательно, я даже получила от своего бенефиса удовольствие.

— Печать отвержения? — Крестовский делал какие-то быстрые пометки в своем рабочем блокноте. — Кажется, я о чем-то подобном слышал.

— Надо нашего неклюда допросить, Бесник который.

— И его спросим, — согласилось начальство, — да только, скорее всего, нам неклюдский барон понадобится, а не наследник непокорный.

— Эстляндская волость далековато, — сокрушился Зорин. — Туда, обратно… Неделя, не меньше. А если по почте запрос послать? Так не уважают неклюды наши почтовые службы.

— А мы в ближайший к их табору разбойный приказ телеграфируем, — решил шеф. — Бесника ко мне, как только появится. Когда там у вас с ним, Попович, сегодня встреча назначена?

Я пожала плечами.

— Понятно. Что ж, Попович, вы… гм… орлица! Хвалю!

Я раскраснелась уже от удовольствия. Какой же он милый, шеф наш! Так бы и расцеловала!

— А еще я знакомицу встретила, которая в том самом кафешантане служит. — Закрепить успех мне хотелось чрезвычайно. — Собираюсь сегодня к ней наведаться, осмотр произвести тайный.

— А вот это я вам делать запрещаю, — с той же радостью, что звучала в моем голосе, сообщил шеф. — Ваша задача до субботы без приключений дожить. Поняли?

Я грустно кивнула.

— Исполняйте! — И мановением руки меня отправили прочь.

— Злобствует? — приподнялась со своего места Ляля. — Что опять случилось?

— Как обычно. — Я неторопливо сняла с самописца чехол, достала из ящика стола коробочку с запасными кристаллами, поискала глазами, что еще эдакого спокойного сделать, полила цветы из графина. — Я вообще его придирок ко мне не понимаю.

— А я не понимаю, как тебе такое твердокаменное спокойствие при нем получается сохранять, — Ольга Петровна покачала головой. — У меня при нашем Семене Аристарховиче ноги отнимаются.

— А сердце заходится? — быстро спросила я.

— Как дышать забываю…

Уфф… Меня отпустило. Значит, не только с моим организмом эдакие катавасии случаются. Значит, точно его высокородие какие-то флюиды чародейские на барышень выпрыскивает.

— Он же злой как черт, начальник наш, — продолжила Ляля.

— Орет?

— Да лучше бы орал! У меня дядюшка крикун записной, я к этому привычная. А Семушка — нет, взглянет эдак презрительно и слова сквозь зубы цедить начинает. Меня с самого начала предупреждали, что он женщин презирает…

— И причина на это какая-то имеется?

— Что-то такое было… — Ляля воровато оглянулась на дверь и понизила голос. — Знаешь графиню Головину, фрейлину ее императорского величества?

Я покачала головой.

— Да знаешь. Про нее часто в газетах пишут. Прелестнейшая графиня Г.

Я радостно кивнула — знаю! Пресса об этой аристократке писать любила. Графиня Г. на водах устроила великолепный прием, графиня Г. осветила своим присутствием благотворительный аукцион, туалеты графини Г. в этом сезоне заказывались в Париже…

— Поговаривают, что у нашего Семена Аристарховича с блистательной фрейлиной роман был страстный, до того как она за Головина замуж вышла. Он даже стрелялся на дуэли…

Интереснейший разговор прервался с появлением в приемной Мамаева.

— Как поживаете, букашечки?

Одна из букашечек хихикнула и покраснела, вторая же внимательно осмотрела мамаевский серый костюм, примечая, не оттопыривается ли где карман приказного чардея от коробочки с обручальным кольцом внутри.

— Вашими молитвами, — ответила я за обеих. — Господин статский советник велел мне до субботы не куролесить.

Специально тоном подчеркнув слово «суббота», я надеялась, что Эльдар сейчас рассмеется и развеет все мои тревоги, с этой самой субботой связанные. Но он лишь рассеянно кивнул и скрылся в кабинете.

Я поднялась с места и бочком подошла к двери.

— Зря стараешься, — кисло проговорила Ляля. — Червонец поставлю на то, что они там щитами прикрылись, чтоб ни одного словечка наружу не утекло.

— Нам не доверяют? — возмутилась я, будто и не собиралась только что подслушивать.