Сыскарь чародейского приказа - Коростышевская Татьяна Георгиевна. Страница 49

— А вот меня интересует: ты когда поняла, что великая волшебница? Когда силу в себе ощутила?

— Не скажу.

— Почему?

— Потому что ты, Попович, персонаж ушлый, словечко к словечку сплетешь, выводы начнешь строить. А оно мне не надобно.

Голова Ольги Петровны дернулась, черты пошли рябью.

— Ушлая букашечка, — сказала она голосом Мамаева ртом Мамаева и подмигнула Мамаевским же глазом.

Я похолодела:

— А еще кого можешь?

Мамаев хихикнул и превратился в рыжеволосую барышню с печальными глазами:

— Перфектно? Только очки наколдовать не могу. Да и ты свои сегодня не надела.

Слышать свой голос со стороны — не самое приятное. Это, значит, вот так я гласные тяну? Да у меня же, извините, говорок провинциальный проскакивает. Да мне же срочно надо учителя по речи разыскивать!

— А еще?

Рыжеволосая барышня повела глазами и превратилась в молодого человека с черными бакенбардами и загадочным взглядом.

А вот это уже интересно. Значит, она умеет превращаться только в того, кого видит, видит в самый момент превращения? Значит, Мамаев с ней? А тогда кто этот господин и что он делает в паучьем Лялином логове? И где я его раньше видела? Лицо-то знакомое, бакенбарды эти еще, и платок шейный, и сросшиеся на переносице изгибистые брови…

Додумать я не успела — мраморные плиты под моими ногами дрогнули, я, поднатужась, перехватила свой щит.

— Прощай, Попович. Ты, конечно, пустышка, но уж супротив законов физики тебе не устоять.

Так и не опознанный мною господин дробно хихикнул и щелкнул пальцами. На стене нефа опять появилось изображение паука. Снова тряхнуло. Я поняла, что церковь вот-вот рухнет. Надо бежать.

Брошеный щит рассыпался стеклянным крошевом, я понеслась к двери, рассудив, что если опять попытаюсь воспользоваться подвалом, там меня и завалит.

В спину мне ударил протяжный свист, я обернулась через плечо. Огромный, размером с откормленного волкодава, мохнатый паучина слазил со стены, перебирая всеми десятью лапами.

Вот, значит, как? На законы физики мы, значит, полагаемся не полностью?

Я выхватила револьвер, выпустила шесть пуль во входную дверь, выхватила второй и, развернувшись всем корпусом, отправила содержимое барабана в паучью тушу. Смотреть на результат времени не было — я саданула ногой дверь, выбивая прогнившую и поврежденную выстрелами доску, и ужом просочилась в образовавшуюся щель.

Перфектно!

Поднявшись с четверенек, я побежала вперед, за ограду. Остановилась, лишь когда пересекла ряд защитных рун. Заброшенная церковь разрушалась, складывалась, как карточный домик. Зрелище, если честно, было завораживающим, но и страшным одновременно. Разумеется, полюбоваться на него сбежался почти весь Мясоедский квартал, потому что развлечениями пренебрегать не в природе человеческой.

Две местные кумушки переговаривались, приближаясь ко мне:

— Вчера же только пожар был, Архиповна. А сейчас что?

— Так чардей шалят, Кузьминишна. Оно завсегда при чардейских шалостях трясения происходят.

— Это взрыв горного газа, — пояснила я любезно, пряча револьверы (эх, вот были бы при мне очки с дымными стеклышками, которые Ляля носила, могла бы их поправить со значением, фраза про горный газ именно такого движения и требовала), а затем, отряхнув колени и одернув форменный сюртук, отправилась по своим делам.

Задание шефа я исполнила, место, куда Ляля отвезла Мамаева, посетила. Результаты меня не радовали. Потому что Мамаев был мертв, потому что это мерзкое существо, которое называлось до недавнего времени Ольгой Петровной Петуховой, его убило. От голода или из ненависти, мотивы меня сейчас не интересовали. Иначе бы она его мне показала, не себя в его обличье, а живого Эльдара.

Оберег на моей шее завибрировал, нагрелся, почти обжигая кожу. Это что? Кто-то из приказа в опасности? Я достала из кармана мамаевскую подвеску. Она тоже была горячей. Перфектно! Кому-то нужна помощь, но я, будучи пустышкой, не смогла уразуметь, где и кому.

Я чуть не расплакалась от разочарования. Нет, вру, не чуть, а разревелась, и слезы еще ладонью размазала. Для этого мне пришлось закрыть глаза на секундочку, но того хватило, чтоб заметить красную линию на собственном веке, тоненькую, как швейная нить. Я выдохнула, высморкалась, спрятала платок и решительно зажмурилась. Линия появилась, чуть подрагивая, будто висела в воздухе. Я сделала шаг, другой. Ниточка натянулась. Мне указывали направление. Поэтому я пошла вперед. Глаза, конечно, пришлось открыть. Мокошь-град не то место, где незрячий может спокойно передвигаться, тут и затолкать могут, и лошадью придавить или колесом тележным. Время от времени я сверялась с путеводной ниточкой, опять открывала глаза. Шаг за шагом… Топ-топ… Эх, жаль, что я в нарядных вечерних туфельках на дело отправилась. Подошва-то тонкой кожи, я каждую выбоину на дороге чувствую, каждый камешек… Топ-топ…

Я шагнула вперед и натолкнулась на прохожего, идущего навстречу.

— Прошу прощения.

— Я вас издали заметил, Попович, — радостно сказал прохожий и оказался Семеном Аристарховичем Крестовским, успевшим переодеться в темно-серый щегольской сюртук. — Вы быстро обучились пользованию личным оберегом. Хвалю.

Интересно, это у нас в разбойном приказе арестантов наряжать принято?

— Вас уже отпустили?

— Меня даже до разбойного присутствия не довели, — похвастался шеф. — Иван Иванович успел раньше.

— Что теперь?

— Мы выиграли время до понедельника, а также получили в полное распоряжение отряд шпиков тайной канцелярии.

Это было действительно солидно.

— Что у вас, Попович?

— Эльдар там был, в церкви то есть. Но она его перевезла.

Начальство раздуло ноздри, затем достало носовой платок и принялось вытирать мое нечистое лицо:

— Запах пороха. Вы стреляли?

— Два барабана выпустила. Она сначала со мной говорила, а потом церковь начала рушиться, а я бежать, а она на меня паука напустила…

— Стоп. Расскажете все по порядку. Ванечка сейчас в железнодорожном управлении. — Шеф указал на фасад нарядного побеленного здания. — Там есть телефонный аппарат, и Иван Иванович добывает нам с вами важные сведения. Придется обождать. Идемте!

— Куда?

— Когда вы шли мне навстречу, зажмурившись и бормоча себе под нос, до меня донеслись слова о неудобной обуви.

Я ничего не поняла, но послушно последовала за шефом в распахнутые двери дорогой столичной лавки.

— Нам барышню обуть надо. — Его высокородие явно был здесь завсегдатаем.

Меня усадили на пуфик в глубине зала, и пока приветливые работницы хлопотали с коробками, шеф велел:

— По пунктам, Попович.

И я начала, толково, с расстановкой, с прямыми цитатами беседы. Начальство слушало внимательно, но сосредоточенность не помешала ему опуститься перед пуфиком на колени и схватить меня за ногу.

— Не пищите, Попович, — шикнул он на меня, когда я дернулась от неожиданности. — Я в любом случае сделаю это быстрее. Так, говорите, к финалу беседы наша Ольга Петровна натравила на вас паука?

— Ну да. — Я расслабилась, хотя прикосновение его рук меня несколько возбуждало. — Сполз со стены, с того места, где нарисован был.

— Понятно.

— Что?

— Это был вовсе не магический лаз, как вы изволили предположить, а переговорное зеркало. После деактивации остаточная магия оживила рисунок. Не уверен, что наша Ольга Петровна рассчитывала на этот эффект. Тем более что жизнь у таких фантомов — минут десять от силы.

— Балкой по темечку мне бы и без того хватило.

— Готово.

Я посмотрела вниз. На ногах моих красовались черные ботиночки с плотной шнуровкой на небольшом удобном каблуке.

— Пройдитесь. Но я уверен, что все идеально.

Я прошлась и покрутилась перед ростовым зеркалом. По сравнению с моим изрядно потрепанным недавними приключениями мундиром новая обувь выглядела еще наряднее.

— Где платить? — радостно спросила я начальство, забыв, что платить мне, собственно, нечем.