Год Людоеда. Время стрелять - Кожевников Пётр Валерьевич. Страница 23

— Нет, Ангел, в этой пока не прибавилось. И уже не прибавится! — Левша скрипнул зубами. — Двое-то двое, да лучше бы и ни одного не было!

— Ну, типун тебе на язык! Твои же ребятки, твоя кровь! — женщина испуганно замахала руками. — Да разве так можно? Что бы с нашими ребятками ни случалось, что бы они ни вытворяли, но они же наши, пойми ты, — наши! До меня самой это тоже слишком поздно дошло!

— Прости, Ангел, у тебя самой одно горе за другим, — Драев подсел к Ангелине и обнял ее за полное плечо. — Как говорится, это уже мои проблемы!

— Да почему же твои? Что я тебе не друг, что ли? — возмутилась Шмель. — Так что у тебя с ними? Что-нибудь случилось?

— Давай я тебе об этих делах как-нибудь потом расскажу, ладно? — неожиданно широко улыбнулся Левша, сверкнув золотыми зубами. — А у меня, вообще-то, действительно по стране еще детишки имеются. Одна даже полячка мне как-то подарок сделала. Крыся ее звали. Вот уж не думал, что она на такое решится!

— А в Питере ты кого-нибудь осчастливил? — Ангелина отпила немного вина и еще раз убедилась в том, что сейчас совершенно не чувствует никакого вкуса. — Раньше-то ты у нас частым гостем был! Помнится, и перед своей последней командировкой вы здесь с Лазарем неплохо покуражились.

— Да, ты угадала! И в Питере наличествует, — Драев закурил, и его лицо расплылось в потоках бело-фиолетового дыма. — Доченька, Кристинкой зовут.

— Как? Кристина? А это, случаем, не… — Шмель подняла руку и мелко затрясла указательным пальцем. — Так вот оно что! А я-то, дура старая, все никак подсчитать не могла — от кого же моя принцесса Офелия залетела? И что это люди такие глупости говорят: «Старый конь борозды не испортит»?

— Испортил, есть грех! — глубоко затянулся Руслан. — Сейчас вот заодно и эту семейку навестить мечтаю.

— А тебя ведь как бы ищут! — встрепенулась Ангелина. — Ты, вообще-то, телевизор смотришь, а то, может быть, и сам не в курсе?

— Вообще-то, я как бы в курсе, но что делать: надо брата похоронить, надо за брата отомстить, надо доченьку повидать, ну а потом… — Драев решительно мотнул головой. — Потом видно будет!

Глава 8

ПОМИНКИ ПО МИТРОФАНУ

Васильевский остров был основательно перерыт и напоминал о тех временах, когда сверху безжалостно падали бомбы, а внизу спешно рылись траншеи. Оставшиеся неперекрытыми дороги уже давно не годились для проезда автотранспорта, отчего водители свирепели и старались потешить себя тем, чтобы обдать зазевавшихся пешеходов жирной весенней грязью. Пешеходы, в свою очередь, всем своим аритмично работающим сердцем ненавидели водителей, и в том случае, если машины вдруг тормозили возле линии перехода (что для России очень неспецифично), пешеходы церемонно двигались, не глядя в сторону рычащего автотранспорта и не оставляя в своем живом потоке ни единой прорехи для возможного проезда.

Три человека, три женских тела, деформированные дурной наследственностью и самоубийственным образом жизни, три изломанные судьбы, три измаявшиеся души витали в плотном одушевленном потоке, пытаясь (как и все остальные?) выглядеть достойно и независимо, три спившиеся, потерявшие здравое разумение женщины спешили к заветной квартире, больше похожей на берлогу, чем на человеческое жилье, стремились туда, где они наконец-то смогут стать самими собой, достать добытое ими спиртное, заменившее им очень многое в их уродливой жизни, и ввести вожделенную отраву в свой испорченный организм.

— Вот я и говорю: ляминий и цветник сразу, сейчас и в неограниченном количестве! — закричала Антонина Ремнева, удерживая под руки своих заметно раскисших подруг. — Ешь — не хочу!

— Ну а эта-то, — Жанна Махлаткина направила свой пожелтевший от табака палец мимо угреватого носа Антонины в сторону Зои Бросовой, — крохотулечка-то наша говорит: «Девки, давайте-ка мы сейчас к ментам с просьбой о помощи обратимся: не слабо ли вам нашу непосильную для дам поклажу до точки приема на вашем лихом воронке домчать?»

— Ага, с ветерком! А я-то, такая, главное дело, какую-то мандулу мразотную зацепила, а она все, ети ее наружу, тянется-тянется и по концовке всю меня как паутиной обмотала! — Бросова развела руки в стороны и замахала ими по кругу, чуть не потеряв необходимую физическую поддержку Ремневой, обозначая свой плен в проводах. — Ой, подруги, я тут так испужалась!

— Да ты, Мозоль, прямо какая-то жопа с ручкой, сейчас тут у меня загремишь об поребрик своими гнилыми костями! Держись, покамест тебя добрые люди опекают! — забасила Антонина, видимо, для придания своим словам большей усвояемости, потряхивая невесомую для нее Зою. — Во-во! А Зойка-то вдруг как закричит: «Ай, я в ментовской капкан попала! Сейчас мусора налетят, повяжут и в кутузку законопатят!»

Женщины двигались по пешеходному тротуару неровной шеренгой, сцементированной недюжинной силой Ремневой. Встречные пешеходы старались обойти хмельных женщин, и те, кому это вовремя не удавалось сделать, становились жертвой толчков о выдающиеся части тел Жанны или Зои, которые тут же начинали яростно материться. Антонина, шедшая посредине, ловко управляла своими спутницами, не давая им упасть, и всячески подбадривала боевыми напутствиями.

Зоя находилась слева от Ремневой, и поэтому она чаще оказывалась в роли тарана или буфера при столкновении со встречным людским потоком.

— Слышь, Жанка, давай мы с тобой махнемся местами, или я вообще одна дальше пойду, — с отчаянием в голосе воскликнула Зоя. — А то у меня тут вместо левого бока уже одна сплошная гематома намечается!

— Терпи, Мозоль! — Махлаткина судорожно затянулась, тотчас закашлялась, сквозь душивший ее кашель прокричала: — Фу ты, блядь, дымом подавилась! — и продолжила цедить воспоминания о ситуации в приемном пункте. — А ты, тетя Тонна, тут ее, как подъемный кран мандавошку, зацепила и выдернула вместе с бухтой!

— Хорошо, что не хером! — отозвалась Бросова, беспомощно бултыхаясь в стальном захвате своей тяжеловесной спутницы. — А этот приемщик тоже еще тот козел оказался! Я своим малым умишком прикидываю: он по деньгам раза в два нас нагрел, не менее того получается!

— Пидар он, Зоенька, я тебе доложу, реальный пидар! — заключила Ремнева, и лицо ее угрожающе побагровело. — Я ему так и говорю: «Слышь, сосок, если ты нас по деньгам опустил — я тебя за то зло конкретно трахну!»

— Слышь, подруга, а чем ты его трахать-то собралась, если не секрет? Сиськой, что ли? А как ты ему ее запузыришь? Тут нужен особый опыт! — Бросова ехидно прищурилась. — Или, может, каким самотыком?

— А это уже, как называется, сиськи-масиськи получается! — Жанна пыталась на ходу запалить сигарету, но это у нее никак не получалось, и следующую фразу она, возможно, адресовала своему перманентному фиаско: — Буквально что сиськи-масиськи!

— Дуры вы, бабы, и в правильном сексе ничего не смыслите! — Антонина дернула Жанну, у которой из коробка посыпались спички, невольно отмечая ее путь по Среднему проспекту в сторону 10-й линии. — Одно слово — дешевые давалки!

— Это мы-то?! — Махлаткина сердито выплюнула сигарету, но на ее губах остались размокшая бумага и табак, и теперь она мелко поплевывала, пытаясь избавиться и от этого наследства. — Ты чего, тетя Тонна, от счастья хером поперхнулась, что ли, или реально от нас отречься собралась? А ты-то, барыня, кто, столбовая дворянка, что ли, которая на каждом столбе для себя хер потолще ищет?

— Ладно, вижу я, что вы мне не внемлете, потому что сути этого дела пока не осмысляете, — спокойным, уверенным в себе тоном произнесла Ремнева. — Вы, собаки драные, только прикиньте, какой это кайф мужика трахать, а? Бестолочи вы подзаборные! То есть прикиньте только для себя — это не он тебя пердолит, а ты его?! Да вы просто, наверное, этой радости никогда не пробовали?!

— Ну что, Тонна, был у меня один такой залупёнок, — с апломбом начала Жанна. — Он мне такой заказ смастрячил: «Ты, — говорит, — Жаннушка, возьми огурчик, вон тот, покореженный, и меня энтим овощем со стороны багажного отдела побалуй». Во, бабы, какой мне гурман попался!