Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 101

Как раз в ту минуту, когда генерал начал читать свое письмо, пришел поезд, доставивший последнюю почту из Англии; секретарю подали пакет, и он распечатал его во время чтения, под неумолкаемые крики «ура» в честь Свободы. Содержание письма, по-видимому, сильно встревожило секретаря, и как только генерал уселся на место, он поспешил передать ему письмо и несколько вырезок из английских газет, очень волнуясь и настаивая, чтобы он тут же прочел их.

Генерал, сильно разгоряченный собственным успехом, был именно в таком состоянии, когда ничего не стоит воспламениться; как только он ознакомился с этими документами, лицо его изменилось и выразило такой гнев и озлобление, что шумное сборище в одну минуту притихло, пораженное его видом.

– Друзья мои! – крикнул генерал, вскакивая с места. – Друзья мои и сограждане, мы ошиблись в этом человеке!

– В каком человеке? – закричали все.

– Вот в этом, – прохрипел генерал, показывая письмо, которое читал вслух несколько минут тому назад. – Я узнал, что он всегда был и остается сторонником – и самым упорным – освобождения негров!

Если бы этот человек был сейчас среди них, то – уж будьте покойны! – сыны свободы застрелили бы его, закололи, убили бы его своими трусливыми руками в кровожадной злобе. Даже самый легковерный из их соотечественников не решился бы держать за него пари, не дал бы гнилой соломинки за жизнь человека, попавшего в такую переделку. Они разорвали письмо в клочки, швыряли их в воздух, топтали ногами и выли, ревели и свистели до полной потери голоса.

– Я предлагаю, – объявил генерал, как только ему удалось перекричать шум, – немедленно распустить Ассоциацию Сочувствующих!

– Долой ее! Не нужно! И слышать о ней не желаем! Сжечь все протоколы! Разнести зал собраний, чтобы камня на камне не осталось!

– Но, друзья мои и соотечественники!.. – сказал генерал. – А взносы? У нас есть деньги. Что с ними делать?

Впопыхах решили преподнести серебряный сервиз одному судье, который со своего судейского места проповедовал благородный принцип, что всякое сборище белых имеет законное право убить негра; а второй сервиз, в ту же цену, поднести известному патриоту, заявившему с высоты законодательной трибуны, что он и его друзья повесят без суда всякого аболициониста, который вздумает сделать им визит. Остаток решено было пожертвовать на поддержку и проведение в жизнь тех законов о свободе и равенстве, которые считают более опасным и преступным обучить негра грамоте, чем сжечь его живьем посреди города. После того как разрешили эти вопросы, собрание разошлось в большом беспорядке, чем и кончилось сочувствие Уотертостской Ассоциации.

Поднимаясь к себе в спальню, Мартин заметил республиканский флаг, водруженный на крыше дома в честь такого события и реявший перед окном, мимо которого он проходил.

– Ну да! – сказал он. – Издали ты хорош. А если подойти поближе да посмотреть на свет, то окажется, что это всего-навсего дрянная тряпка, жалкая бутафория!

Глава XXII,

Из которой явствует, что Мартин и сам сделался львом. А также – почему сделался.

Как только среди постояльцев «Национального отеля» распространилось известие, что молодой англичанин мистер Чезлвит приобрел владение в долине Эдема и намерен с первым пароходом отправиться в этот земной рай, он сделался знаменитостью. Почему так случилось или каким образом произошло, Мартин знал не больше, чем миссис Гэмп у себя на Кингсгейт-стрит в Верхнем Холборне; но что на какое-то время он сделался местным львом по общему выбору – и что его общества слишком часто искали, в этом не могло быть ни малейшего сомнения.

Первым вестником такой перемены в его положения было следующее послание на листке бумаги с синими линейками, написанное тонким беглым почерком, с нажимом то тут, то там для усиления общего эффекта:

В ужасе от этого приглашения, Мартин уселся сочинять вежливый отказ; но не успел он написать его, как принесли второе письмо:

Оба эти письма вместе с ответом Мартина, согласно похвальному обычаю, способствующему воспитанию джентльменских чувств и взаимного доверия, были напечатаны в следующем номере местной газеты.

Не успел Мартин разделаться с корреспонденцией; как хозяин отеля, капитан Кеджик, поднялся к нему и любезно справился, как он себя чувствует. Прежде чем приступить к беседе, капитан уселся на кровать и, найдя ее довольно жесткой, передвинулся на подушку.

– Ну, сэр, – сказал капитан, сдвигая набок шляпу, которая была ему тесновата, – вы, я вижу, стали популярной личностью.

– Кажется, да, – отвечал Мартин; он очень устал.

– Мои сограждане, сэр, – продолжал капитан, – желают засвидетельствовать вам свое почтение. Придется вам назначить им что-нибудь вроде аудиенции, пока вы тут.

– Боже мой! – воскликнул Мартин. – Не могу я этого сделать, уважаемый!

– Не можете, значит – должны, – сказал капитан.

– «Должны» не особенно приятное слово, капитан, – возразил Мартин.

– Ну, не я выдумывал язык, не мне его переделывать, – хладнокровно ответил капитан, – а не то я бы сказал что-нибудь более приятное. Вы должны принимать посетителей. Только и всего.

– Но для чего же мне принимать людей, которым до меня так же нет дела, как и мне до них? – спросил Мартин.

– Для того, что я уже вывесил афишу в буфете.

– Что вывесили?