Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 144

– Как вам нравится наша страна, сэр? – осведомился он, глядя на Мартина.

– Совсем не нравится, – ответил больной;

Чоллоп продолжал молча курить, ничем не проявляя возмущения, пока ему опять не пришла охота разговаривать. Тогда он вынул трубку изо рта и заговорил:

– Меня это ничуть не удивляет. Тут требуется умственное развитие и подготовка. Ум человека должен быть подготовлен к свободе, мистер Ко.

Он обращался к Марку, потому что Мартин, доведенный до изнеможения лихорадкой и гнусавым голосом этого нового пугала, закрыл глаза, не желая его видеть, и отвернулся к стене.

– Телу тоже не помешает подготовка, не так ли, сэр, – сказал Марк, – особенно на таком благодатном болоте, как это.

– Вы считаете это болотом, сэр? – важно осведомился Чоллоп.

– А как же иначе, сэр, – отвечал Марк. – Ничуть в этом не сомневаюсь.

– Мнение вполне европейское, – сказал Чоллоп, – да оно и не удивительно. А что бы сказали ваши миллионы англичан, увидев такое болото в Англии, сэр?

– Сказали бы, что болото самое гнусное, – ответил Марк, – и что они предпочли бы привить себе лихорадку каким-нибудь другим способом.

– Европейское мнение, – заметил Чоллоп с ироническим сожалением, – вполне европейское!

И продолжал сидеть, дымя, как фабричная труба, молча и невозмутимо, точно у себя дома.

Мистер Чоллоп был, разумеется, тоже один из самых замечательных людей в стране; но он и вправду был человек известный. Его друзья в южных и западных штатах обычно называли его «великолепным образчиком нашего отечественного сырья» и очень уважали за преданность разумной свободе. Чтобы с большим успехом ее проповедовать, он всегда носил в кармане два семиствольных револьвера. Кроме прочих побрякушек, он носил также трость со стилетом внутри, которую называл «щекотуньей», и длинный нож, который он, будучи от природы шутником, называл «потрошителем», намекая на то, что этим ножом всякому выпустит кишки, если дойдет до драки. Он не раз применял это оружие с успехом, своевременно отмеченным на столбцах газет, и заслужил общие симпатии тем, что весьма доблестно высадил глаз джентльмену, который стучался к нему в дверь.

Мистер Чоллоп отличался склонностью к перемене мест и в менее передовом обществе, вероятно, считался бы злостным бродягой. Однако он, можно сказать, родился под счастливой звездой, что не всегда бывает с людьми, опередившими свой век, ибо его замечательные достоинства отлично понимали и ценили в тех местах, с которыми связывала его судьба и где он нашел столько родных душ, способных ему сочувствовать. Предпочитая, из-за склонности к щекотанию и потрошению, жить на задворках общества, в более отдаленных городах и поселениях, он вечно переезжал с места на место, везде затевая какое-нибудь новое дело, – обычно газету, которую тут же и продавал, в большинстве случаев завершая сделку вызовом нового редактора на дуэль, а то и просто приканчивал его пулей, ударом ножа или дубинки, прежде чем тот успевал вступить во владение.

В Эдем он приехал для подобной же спекуляции, но передумал и собирался уезжать. Перед незнакомыми людьми он любил выступать в роли защитника свободы, а на деле был убежденный сторонник линчевания и рабства негров и неизменно рекомендовал и в печати и устно «смолу и перья» для всякой непопулярной личности, расходившейся с ним во взглядах. Он называл это «насаждать цивилизацию в диких лесах моей родины».

Не может быть сомнения, что Чоллоп водрузил бы свое знамя и в Эдеме, наказав Марка за его вольные речи (ибо истинная свобода нема, когда не хвастается), если бы в поселке не царило такое крайнее уныние и упадок и если б сам он не собирался уезжать. Он только показал Марку один из своих револьверов и спросил, что он думает об этом оружии.

– Не так давно, сэр, я застрелил из него человека в штате Иллинойс, – заметил при этом Чоллоп.

– Неужели застрелили? – без малейшего волнения сказал Марк. – Что ж, вы поступили… очень свободно и очень независимо.

– Я застрелил его, сэр, – продолжал Чоллоп, – за то, что он утверждал в трехнедельной газете «Спартанский портик», будто бы древние афиняне раньше нас выдумали демократическую программу.

– А что это такое? – спросил Марк.

– Только европейцы этого не знают, – ответил Чоллоп, мирно покуривая трубку, – одни только европейцы. Посвятив некоторое время восстановлению магического круга, Чоллоп возобновил разговор, заметив: – Вы все еще не чувствуете себя в Эдеме как дома?

– Нет, не чувствую, – ответил Марк.

– Вам не хватает налогов вашей родины. Быть может, налогов на дома? – заметил Чоллоп.

– И самих домов, пожалуй, – сказал Марк.

– Здесь нет налогов на окна [110], – заметил Чоллоп.

– Да ведь и окон тоже нет, – сказал, Марк.

– Нет ни решеток, ни тюрем, ни плах, ни дыбы, ни эшафотов, ни пыток, ни позорных столбов! – сказал Чоллоп.

– Ничего, кроме револьверов и ножей, – возразил Марк. – А что это такое? Мелочь, не стоит и разговаривать.

В это время к дому подошел, с трудом волоча ноги, человек, которого они встретили в первый вечер на пристани, и заглянул в дверь.

– Ну, сэр, – спросил Чоллоп, – как вы поживаете? Поселенцу было трудно даже двигаться, и он так и ответил.

– Мы тут поспорили немножко с мистером Ко, – заметил Чоллоп. – Я думаю, не мешало бы его как следует проучить, чтобы не равнял Старый Свет с Новым!

– Да, действительно, – отвечала несчастная тень.

– Я только заметил, сэр, – сказал Марк, обращаясь к этому новому посетителю, – что место, где мы с вами имеем честь жить, кажется мне болотистым. А как ваше мнение?

– Иногда здесь бывает сыровато, по-моему, – отвечал поселенец.

– Но не так сыро, как в Англии? – свирепо глядя на него, спросил Чоллоп.

– Нет, конечно, не так сыро, как в Англии, – не говоря уже об ее учреждениях.

– Надеюсь, любое болото в Америке утрет нос этому дрянному острову, – резко возразил Чоллоп. Вы начисто, решительно и окончательно расплатились со Скэддером, сэр? – обратился он к Марку.

Тот ответил утвердительно. Мистер Чоллоп подмигнул своему соотечественнику:

– Ловкач этот Скэддер, а? Идет в гору, сэр! Такой человек куда угодно влезет, а?

Мистер Чоллоп опять подмигнул своему соотечественнику.

– Будь моя воля, он залез бы очень высоко, – сказал Марк, – пожалуй, на самую верхушку хорошей, высокой виселицы.

Мистера Чоллопа так обрадовала ловкость его достойного соотечественника, который сумел надуть англичанина, и так насмешило недовольство последнего, что он разразился громким восторженным хохотом. Но еще более дико было видеть проявление того же злорадства в другом человеке; замученная болезнью, разбитая, жалкая тень так веселилась, что, казалось, забыла о своей беде и, захлебываясь от смеха, твердила, что этот «Скэддер ловкач, он вытянул таким порядком немало денег у англичан, что верно, то верно».

Досыта посмеявшись этой шутке, мистер Ганнибал Чоллоп опять принялся за трубку и за восстановление магического круга плевков, очевидно не собираясь ни разговаривать, ни прощаться; судя по всему, он разделял достаточно распространенное заблуждение, что если свободный и просвещенный гражданин Соединенных Штатом вздумает обратить чужой дом в плевательницу часа на два, на три, то этим только выразит утонченный такт, внимание и вежливость и очень обяжет хозяев. Наконец он поднялся с места.

– Ну, я пошел, – заметил он.

Марк попросил его особенно беречь свое здоровье.

– На прощанье, – возразил мистер Чоллоп строго, – мне надо вам сказать одно словечко. У вас, знаете ли, чертовски длинный язык.

Марк поблагодарил его за комплимент.

– С таким языком вы долго не проживете. Держу пари, что ни в одну пятнистую пантеру не всаживали столько пуль, сколько всадят в вас.

– За что же это? – спросил Марк.

– Нас надо уважать, сэр, – угрожающим тоном ответил Чоллоп. – Вы тут не в деспотической стране. Мы пример для всего земного шара, и потому нас надо уважать, предупреждаю.