Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 28

– Да, конечно, – сказал мистер Пинч. – Так и следует.

– Вот видите ли, – заключил Мартин, снова помешав угли в камине и придвинувшись к огню еще ближе, – как эгоист – он очень требователен к людям, а как упрямец – очень настойчив в своих требованиях. Он и от меня всегда требовал очень многого в смысле почтительности и покорности и даже самоотвержения, когда речь шла о его желаниях, ну и так далее. Я со многим мирился, потому что многим ему обязан (если можно говорить об обязательствах перед родным дедушкой) и потому что я его, как-никак, любил; однако мы все-таки довольно часто ссорились: я, видите ли, не всегда мог угодить на него, приспособиться к его нраву, – то есть не ради себя самого, вы же понимаете… – Тут он запнулся, не зная, как продолжать.

Мистер Пинч, который меньше всего был способен вывести другого из затруднения, не нашелся что ответить.

– Ну, вы меня понимаете, – быстро закончил Мартин, – мне нечего так уж гоняться за нужным словом. Теперь я расскажу вам самую суть, а также по какому именно случаю я очутился здесь. Я влюблен, Пинч.

Мистер Пинч воззрился на него с усиленным интересом.

– Говорю вам, я влюблен. Я влюблен в самую красивую девушку, какая только живет под солнцем. Но она в полной зависимости от моего дедушки; и если только он узнает, что она платит мне взаимностью, она останется без крова и лишится всего, что имеет. Надеюсь, в такой любви нет никакого особенного эгоизма?

– Эгоизма! – воскликнул Том. – Вы вели себя благородно. Любить ее, как вы, я думаю, любите, и, оберегая ее, даже не открыться…

– Что вы там толкуете, Пинч? – прервал его Мартин с раздражением. – Не смешите меня, мой милый. То есть как это не открыться?

– Простите меня, – ответил Том. – Я думал, что вы подразумеваете именно это, а иначе не стали бы говорить.

– Если б я не сказал ей о своей любви, какой был бы смысл влюбляться? – сказал Мартин. – Разве только для того, чтобы тосковать и мучиться?

– Это верно, – заметил Том. – Ну что ж, я догадываюсь, что она вам ответила, – прибавил он, глядя на красивое лицо Мартина.

– Ну, не совсем так, Пинч, – отвечал тот, слегка нахмурившись, – у нее там какие-то девические предрассудки насчет долга и благодарности и прочего тому подобного, что довольно трудно понять; но в основном вы правы: я узнал, что ее сердце принадлежит мне.

– Как раз то, что я предполагал, – сказал Том. – Вполне естественно! – И, очень довольный, он отпил большой глоток из стакана.

– Хотя я держал себя с самого начала крайне осторожно, – продолжал Мартин, – однако мне не удалось повести дело так, чтобы дедушка, очень ревнивый и недоверчивый, не догадался, что я ее люблю. Ей он ничего не сказал, а прямо напал на меня и в беседе с глазу на глаз обвинил меня в том, что я намеренно искушаю верность преданного ему существа (видите, какой эгоист!) – девушки, которую он учил и воспитывал, чтобы она стала ему бескорыстным и верным другом, после того как он меня женит по своему усмотрению. Тут я не вытерпел и сказал, что как ему будет угодно, но я могу жениться и сам и не желаю, чтобы он или кто-нибудь другой продавал меня с аукциона неизвестно кому.

Мистер Пинч раскрыл глаза еще шире и стал глядеть в огонь еще пристальнее прежнего.

– Можете себе представить, – продолжал Мартин, – он на это обиделся и начал говорить мне далеко не лестные вещи. И пошла беседа за беседой, слово за словом, как это всегда бывает; а клонилось все это к тому, чтобы я от нее отказался, а не то он от меня откажется. А надо вам знать, Пинч, что я не только страстно влюблен в нее (она хотя и не богата, но так красива и умна, что сделает честь кому угодно, какие бы ни были претензии у ее будущего мужа); мало того, главной чертой моего характера является…

– Упрямство, – предположил Том в простоте душевной. Но это предположение было встречено гораздо хуже, чем он ожидал, ибо молодой человек немедленно возразил с некоторой запальчивостью:

– Какой вы чудак, Пинч!

– Прошу извинения, – сказал Том, – я думал, вы ищете нужное слово.

– Это совсем не то слово, – ответил Мартин. – Ведь я же вам говорил, что у меня в характере нет упрямства, не так ли? Я хотел сказать, если бы вы меня не прервали, что главная черта моего характера – это твердость.

– О! – воскликнул Том, поджимая губы и кивая головой. – Да, да, я понимаю.

– И так как я тверд, – продолжал Мартин, – то, разумеется, я не собирался подчиниться ему или уступить хотя бы тысячную долю вершка.

– Да, да, – сказал Том.

– Наоборот, чем больше он настаивал, тем больше я сопротивлялся.

– Разумеется! – сказал Том.

– Ну вот, – заключил Мартин, откинувшись на спинку кресла и беззаботно махнув обеими руками, как будто с этим предметом было совсем покончено и разговаривать о нем больше не стоило, – тем дело и кончилось, вот я и очутился здесь!

Несколько минут мистер Пинч сидел, уставясь на огонь с озадаченным видом, как будто ему предложили труднейшую головоломку, которую он не в силах был разгадать. Наконец он сказал:

– Пекснифа вы, конечно, знали и раньше?

– Только по имени. Видеть его я никогда не видел, потому что дедушка не только сам держался поодаль от родственников, но и меня не пускал к ним. Мы расстались в одном городе соседнего графства. Оттуда я поехал в Солсбери, увидел там объявление Пекснифа и написал ему, так как у меня есть, кажется, врожденная склонность к занятиям подобного рода и я подумал, что это мне подойдет. Как только я узнал, что объявление дал Пексниф, мне вдвое больше захотелось поехать именно к нему, из-за того, что…

– Что он такой прекрасный человек, – подхватил Том, потирая руки. – Так оно и есть. Вы были совершенно правы.

– Нет, не столько из-за этого, говоря по правде. – возразил Мартин, – сколько потому, что дедушка терпеть его не может; а после того как старик обошелся со мной так круто, мне, естественно, захотелось насолить ему побольше. Ну вот я и очутился здесь, как уже говорил вам. Моя помолвка с той девушкой, о которой я рассказывал, вероятно затянется надолго: виды на будущее у нас с ней не блестящие, а я, конечно, и не подумаю жениться, пока у меня не будет средств. Для меня, видите ли, совсем неподходящее дело обрекать себя на убожество и нищету. Любовь в одной комнате, на четвертом этаже и тому подобное…

– Не говоря уже о ней, – тихим голосом заметил Том Пинч.

– Совершенно верно, – ответил Мартин, вставая, чтобы погреть спину, и прислоняясь к каминной доске. – Не говоря уже о ней. Хотя, разумеется, ей не так уж трудно подчиниться необходимости в данном случае: во-первых, она меня очень любит; а во-вторых, я тоже многим пожертвовал ради нее, мне могло бы и больше повезти, знаете ли.

Прошло очень много времени, прежде чем Том сказал: «Да, конечно», – так много времени, что он мог бы вздремнуть в промежутке, но все же в конце концов он это сказал.

– Так вот, есть еще одно странное совпадение, которое связано с историей моей любви, – сказал Мартин, – и которым эта история заканчивается. Помните, вы мне рассказывали вчера вечером по дороге сюда про вашу хорошенькую незнакомку в церкви?

– Конечно, помню, – сказал Том, вставая со скамеечки и садясь в кресло, с которого только что поднялся Мартин, чтобы лучше видеть его лицо. – Разумеется.

– Это была она.

– Я так и знал, что вы это скажете! – ответил Том очень тихим голосом, пристально глядя на Мартина. – Неужели?

– Это была она, – повторил молодой человек. – После того, что я слышал от Пекснифа, у меня не осталось никаких сомнений, что это она приезжала и уехала вместе с моим дедушкой. Не пейте так много этого кислого вина, не то как бы вам не сделалось плохо, Пинч.

– Да, пожалуй, это вредно, – сказал Том, ставя на пол пустой стакан, который он долго держал в руках. – Так, значит, это была она?

Мартин утвердительно кивнул головой и, прибавив сердито и недовольно, что, будь это на несколько дней раньше, он бы ее увидел, а теперь она, может быть, за сотни миль от него, прошелся несколько раз по комнате, бросился в кресло и надулся, как избалованный ребенок.