Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 44

– Так мне говорили, – отозвалась миссис Тоджерс весьма сочувственно.

– Вот это ее дочери, – сказал мистер Пексниф, указывая на девиц и расстраиваясь еще больше. Миссис Тоджерс в этом не сомневалась.

– Мерси и Чарити, – сказал мистер Пексниф. – Милосердие и Сострадание. Надеюсь, в этих именах нет ничего греховного?

– Мистер Пексниф! – воскликнула миссис Тоджерс. – Какая ужасная улыбка! Уж не больны ли вы, сударь?

Он сжал рукой ее плечо и ответил очень торжественно и очень слабым голосом:

– Хроническое.

– Гастрическое? – вскрикнула испуганная миссис Тоджерс.

– Хроническое, – повторил он с некоторым усилием. – Это хроническое. Хроническая болезнь. Я с детства этим страдаю. Она сведет меня в могилу.

– Боже сохрани! – вскрикнула миссис Тоджерс.

– Да, сведет, – повторил мистер Пексниф, в отчаянии махну» на все рукой. – И пусть, я даже рад. Вы на нее похожи, миссис Тоджерс.

– Оставьте мое плечо, мистер Пексниф, прошу вас. Как бы не увидел кто из джентльменов.

– Ради нее, – сказал мистер Пексниф. – Позвольте мне – в память покойницы. Ради голоса из-за могилы… Вы так похожи на нее, миссис Тоджерс. В каком мире мы живем!

– Ах! Вот уж, можно сказать, ваша правда! – воскликнула миссис Тоджерс.

– Боюсь, что это легкомысленный и тщеславный мир! – изрек мистер Пексниф, преисполнясь скорби. – Эти молодые люди вокруг нас… Разве они понимают, какая на нас лежит ответственность? Ничуть. Дайте мне другую вашу руку, миссис Тоджерс.

Миссис Тоджерс заколебалась и ответила, что это, пожалуй, ни к чему.

– Разве голос из-за могилы не имеет никакого значения? – сказал мистер Пексниф с нежным укором. – Какое неверие! Чудное созданье!

– Тише! – убеждала его миссис Тоджерс. – Ну что вы это, право!

– Это не я, – ответил мистер Пексниф. – Не думайте, что это я. Это голос, ее голос.

Покойная миссис Пексниф обладала, как видно, необыкновенно густым и хриплым для дамы голосом, несколько даже заикающимся голосом и, сказать по правде, довольно-таки пьяным голосом, если он хоть сколько-нибудь был похож на тот, каким говорил мистер Пексниф. Возможно, однако, что он ошибался.

– Это был радостный день для меня, миссис Тоджерс, но это был и мучительный день. Он напомнил мне о моем одиночестве. Что я такое на земле?

– Джентльмен редких качеств, мистер Пексниф, – отвечала миссис Тоджерс.

– Что же, тут есть своего рода утешение, – воскликнул мистер Пексниф. – Но так ли это?

– Лучше вас не найти человека, – сказала миссис Тоджерс. – Я уверена.

Мистер Пексниф улыбнулся сквозь слезы и слегка покачал головой.

– Вы очень добры, – сказал он, – благодарю вас. Для меня всегда большая радость, миссис Тоджерс, осчастливить кого-нибудь из молодого поколения. Счастье моих учеников – это главная цель моей жизни. Я просто души в них не чаю. Они тоже души во мне не чают – иногда.

– Всегда, я думаю, – сказала миссис Тоджерс.

– Когда они говорят, будто ничему не выучились у меня, сударыня, – прошептал мистер Пексниф, глядя на миссис Тоджерс с таинственностью заговорщика и делая знак, чтобы она подставила ухо поближе, – когда они говорят, будто ничему не выучились и будто бы плата слишком высока, – они лгут, сударыня! Мне бы, вполне естественно, не хотелось этого касаться, и вы меня поймете, но я говорю вам по старой дружбе: они лгут!

– Какие, должно быть, дрянные мальчишки! – сказала миссис Тоджерс.

– Сударыня, – произнес мистер Пексниф, – вы правы. Я уважаю вас за это замечание. Позвольте сказать вам на ухо. Родителям и Опекунам! Надеюсь, это останется между нами, миссис Тоджерс?

– О, совершенно между нами, разумеется! – воскликнула эта дама.

– Родителям и Опекунам! – повторил мистер Пексниф. – Ныне вам представляется редкая возможность, соединяющая в себе все преимущества лучшего для архитектора практического образования с семейным уютом и постоянным общением с лицами, которые, как бы ни были ограниченны их способности (обратите внимание!) и скромна их сфера, тем не менее вполне сознают свою моральную ответственность…

Миссис Тоджерс, по-видимому, никак не могла понять, что бы это могло значить, да и недаром, ибо, если читатель припомнит, это был обычный текст объявления о том, что мистеру Пекснифу нужен ученик, а сейчас оно пришлось ни к селу ни к городу. Однако мистер Пексниф поднял палец кверху, предупреждая, чтобы она его не прерывала.

– Не знаете ли вы кого-нибудь из родителей или опекунов, миссис Тоджерс, – спросил мистер Пексниф, – кто желал бы воспользоваться таким случаем для молодого джентльмена? Предпочтение будет оказано сироте.

Не знаете ли вы какого-нибудь сироты с тремя или четырьмя сотнями фунтов дохода?

Миссис Тоджерс призадумалась, потом покачала головой.

– Если вы услышите про сироту с тремя-четырьмя сотнями фунтов годового дохода, – сказал мистер Пексниф, – то пускай друзья этого милого юноши адресуют письмо с оплаченным ответом на почту в Солсбери, для С. П. Нет, нет, мне неизвестно, кто он такой. Не тревожьтесь, миссис Тоджерс, – произнес мистер Пексниф, наваливаясь на нее всей тяжестью, – это хроническое, хроническое! Дайте мне чего-нибудь промочить горло!

– Боже мой, мисс Пексниф! – закричала миссис Тоджерс во весь голос. – Вашему папе очень плохо!

Все опрометью бросились к мистеру Пекснифу, но сей достойный джентльмен, сделав невероятное усилие, выпрямился и, поднявшись на ноги, обвел собрание взглядом, выражавшим неизреченную мудрость. Мало-помалу это выражение уступило место улыбке, слабой, беспомощной, скорбной улыбке, умильной до приторности.

– Не сокрушайтесь обо мне, друзья мои, – ласково сказал мистер Пексниф. – Не рыдайте надо мной. Это хроническое. – И с этими словами, сделав бесплодную попытку стащить с себя башмаки, он повалился головой в камин.

Самый младший из джентльменов во мгновенье ока извлек его оттуда. Да, прежде чем успел загореться хотя бы один волосок на голове мистера Пекснифа, он вытащил на предкаминный коврик его, ее отца!

Она была почти вне себя. Ее сестра тоже. Джинкинс утешал обеих. Все их утешали. Каждый нашел, что им сказать, кроме самого младшего из джентльменов, который делал всю черную работу и с благородным самопожертвованием, не замеченный решительно никем, держал голову мистера Пекснифа. Наконец все собрались вокруг мистера Пекснифа и решили перенести его наверх, в постель. Самый младший из джентльменов получил от Джинкинса выговор за то, что разорвал сюртук мистера Пекснифа. Ха-ха! Но какое это имеет значение.

Они понесли его наверх, толкая на каждом шагу младшего из джентльменов. Спальня была на самом верху, и нести было не близко, однако и конце концов они его донесли. По дороге он все время просил чего-нибудь промочить горло. Как видно, навязчивая идея! Самый младший из джентльменов предложил ему глоток воды, за что мистер Пексниф выбранил его как нельзя обиднее.

Все остальное взяли на себя Джинкипс и Тендер; они уложили его как могли удобнее на кровать, поверх одеяла, и оставили отходящим ко сну. Но не успела еще вся компания спуститься с лестницы, как на верхней площадке, пошатываясь, возник призрак мистера Пекснифа в весьма странном одеянии. Как выяснилось, ему желательно было узнать их воззрения на жизнь человеческую.

– Друзья мои, – воскликнул мистер Пексниф, выглядывая из-за перил, – давайте совершенствовать наш разум путем взаимного обмена мнений! Будем добродетельны. Будем размышлять о жизни. Где Джинкинс?

– Здесь, – отозвался этот джентльмен. – Ложитесь-ка опять в постель.

– Постель! – сказал мистер Пексниф. – В постель! «Это плачется ленивец, громко жалуется он, для чего так рано утром вы нарушили мой сон». Если есть среди вас юный сирота, который не прочь продекламировать остальные строки этого простенького стихотворения из сборника доктора Уотса [35], то ныне ему предоставляется редкая возможность.