Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 68

– Я слышала, к моему удивлению, что он оказался гораздо лучше, чем его считали.

– Я так и думал, – прервал ее Мартин.

– И что, может быть, мы познакомимся с ним и даже будем жить вместе с ним и, кажется, с его дочерьми. У него есть дочери, правда, милый?

– Целых две, – ответил Мартин. – Замечательная парочка! Алмазы чистой воды!

– Ах, вы шутите!

– Бывают шутки, которые очень похожи на правду и заключают в себе немало истинного отвращения, – сказал Мартин. – В таком духе я шучу насчет мистера Пекснифа (у которого в доме я жил как помощник и который меня оскорбил и унизил). Что бы ни случилось, как бы близко вам ни пришлось познакомиться с его семьей, не забывайте, Мэри, и ни на минуту не упускайте из виду того, что я вам скажу, как бы видимость ни противоречила моим словам: Пексниф – негодяй!

– Неужели?!

– Помышлением и делом и во всех других отношениях! Негодяй от головы до пяток! О его дочерях я скажу одно: насколько мне известно, они очень послушные молодые девушки и по всем берут пример с отца. Я уклонился В сторону; однако это подводит меня к тому, что я хотел сказать.

Он остановился, чтобы еще раз заглянуть ей в глаза, и, торопливо осмотревшись по сторонам и уверившись, что поблизости никого нет, а Марк все так же погружен к созерцание тумана, не только посмотрел на ее губы, но и поцеловал их.

– Так вот, я уезжаю в Америку с надеждой преуспеть к очень скоро вернуться на родину, может быть для того, чтобы увезти вас туда на несколько лет, и во всяком случае для того, чтобы предъявить свои права на вас. После стольких испытаний я уже не побоюсь того, что вы сочтете своим долгом остаться с человеком, который пойдет на все (ведь это правда), но не даст мне жить в родной стране. Сколько я пробуду в отсутствии, разумеется, неизвестно, но не очень долго. Положитесь в этом на меня.

– А тем временем, дорогой Мартин…

– Как раз об этом я и собирался говорить. Тем временем вы всегда будете знать обо всем, что я делаю. Вот каким образом.

Он замолчал на минуту, доставая из кармана письмо, написанное ночью, потом продолжал:

– У этого человека служит и в доме этого человека (я подразумеваю мистера Пекснифа) живет некий Пинч – не забудьте фамилии, – бедный и безвестный чудак, Мэри, но по-настоящему честный и искренний друг, усердный и сердечно преданный мне, за что я намерен отплатить ему со временем, так или иначе устроив его судьбу.

– Вы по-старому великодушны, Мартин!

– О, – сказал Мартин, – об этом не стоит говорить, дорогая. Он очень благодарен по натуре и жаждет быть мне полезным, и я более чем вознагражден. Как-то вечером я рассказал этому Пинчу мою историю, рассказал и про нашу помолвку, и могу вас уверить, он проявил большой интерес, так как знает вас! Да, можете удивляться, и чем больше, тем лучше, ведь это вам идет: вы слышали, как он играл на органе в их сельской церкви, а он видел, как вы его слушаете, и вдохновлялся!

– Так это он был органист! – воскликнула Мэри. – Я благодарна ему от всего сердца!

– Да, был и остался, – ответил Мартин, – и – ничего за это не получает. Такого простака днем с огнем не сыщешь. Совершенное дитя! Но очень доброе создание, уверяю вас!

– Я в этом уверена, – сказала Мэри серьезно. – Таким он и должен быть!

– О да, вне всякого сомнения, – отвечал Мартин небрежным, как всегда, тоном. – Он такой и есть. И вот мне пришло в голову… но погодите, я вам прочту то, что написал и собираюсь послать ему с сегодняшней почтой, и все будет ясно само собой. «Дорогой Том Пинч». Это, может быть, несколько фамильярно, – сказал Мартин, вдруг вспомнив, как гордо он держался, расставаясь с Пинчем, – но я его зову дорогой Том Пинч, потому что он это любит и это ему льстит.

– Какой вы добрый и великодушный, – сказала Мэри.

– Вот именно! – сказал Мартин. – Отчего же и не быть великодушным, когда можно, а как я уже говорил, он отличный малый. «Дорогой Том Пинч, я посылаю это письмо на имя миссис Льюпин, в „Синий Дракон“, и в короткой записке прошу ее передать письмо вам, никому об этом не сообщая, и в дальнейшем поступать так же со всеми письмами, какие она получит от меня. Почему я прибегаю к этому, догадаться нетрудно…» – не знаю, впрочем, поймет ли он, – сказал Мартин, прерывая чтение, – потому что он туго соображает, бедняга; но со временем поймет, конечно. Причина очень простая: я не хочу, чтобы другие читали мои письма, а в особенности этот негодяй, которого он считает ангелом.

– Опять мистер Пексниф? – спросила Мэри.

– Он самый, – сказал Мартин, – «…догадаться нетрудно. Мои приготовления к отъезду в Америку закончены, и вы удивитесь, услышав, что меня сопровождает Марк Тэпли, на которого я случайно натолкнулся в Лондоне и который хочет, чтобы я был его покровителем…» Я имею в виду, дорогая моя, – сказал Мартин, опять прерывая чтение, – нашего друга, который идет за нами.

Она была очень рада это слышать и бросила ласковый взгляд на Марка, который ради такого случая отвел глаза от тумана и встретил ее взгляд с величайшим восторгом. Она сказала вслух, достаточно громко, что он добрая душа и весельчак и, конечно, будет предан Мартину; и мистер Тэпли про себя поклялся заслужить такие похвалы из ее уст, хотя бы ему пришлось умереть ради этого.

– «А теперь, дорогой Пинч, – продолжал Мартин читать письмо, – я хочу оказать вам большое доверие, зная, что я вполне могу положиться на вашу честь и на вашу скромность, а также потому, что мне сейчас не на кого больше положиться».

– Этого я не стала бы говорить, Мартин.

– Не стали бы? Ну что ж! Я вычеркну. Хотя это совершенная правда.

– Но не слишком лестная для него, быть может.

– О, с Пинчем я не стесняюсь, – возразил Мартин. – Лет никакой надобности с ним церемониться. Но все-таки я это вычеркну, если хотите, и поставлю точку после «скромность». Очень хорошо! «Я не только…» – это, понимаете ли, опять письмо.

– Я понимаю.

– «Я не только поручаю вам пересылать мои письма той молодой леди, о которой я вам говорил, когда она потребует, но и самым серьезным образом поручаю ее вашим заботам и попечениям, если вам придется встретиться с ней за время моего отсутствия. У меня есть основания думать, что возможность встречаться – и даже весьма часто – у вас скоро появится; и хотя вы в вашем положении можете сделать очень мало для того, чтобы облегчить ее тревогу, я вполне уверен, что вы сделаете все что можно и таким образом оправдаете доверие, которое я к вам питаю». Видите ли, дорогая Мэри, – сказал Мартин, – для вас будет большим утешением иметь кого-нибудь, хотя бы и совершеннейшего простака, с кем можно было бы говорить обо мне; а как только вы заговорите с Пинчем, вы сразу же почувствуете, что стесняться его решительно не стоит: все равно что какой-нибудь старухи.

– Как бы ни было, – возразила она, улыбаясь – он ваш друг, и этого довольно.

– О да, он мой друг, – сказал Мартин, – конечно. В сущности, я так и говорил ему, что мы всегда будем относиться к нему хорошо и оказывать ему покровительство, и он за это очень благодарен, действительно благодарен, это в нем хорошая черта. Я знаю, вам он понравится, милая. Вы подметите много комичного и старомодного в Пинче; не бойтесь посмеяться над ним, он не из обидчивых. Скорее ему это даже придется по вкусу, право!

– Думаю, что я не стану его испытывать, Мартин.

– И не надо, разумеется, – сказал он, – но, по-моему, вам не удастся удержаться от улыбки. Однако это к делу не идет и уж конечно не относится к письму, которое кончается так: «Зная, что мне нет надобности распространяться более о характере поручения, которое я вам доверил, так как оно достаточно запечатлелось в вашей памяти, скажу только, прощаясь с вами и надеясь на скорую встречу, что с этого времени я беру на себя заботу о вашем преуспеянии и счастье, как о своих собственных. Можете на это положиться. И верьте мне, дорогой Том Пинч, я остаюсь навсегда вашим верным другом. – Мартин Чезлвит. При сем прилагаю ту сумму, которую вы по доброте вашей…» Ну, это неважно, – спохватился Мартин, складывая письмо.