Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 94

– Эй! – крикнул Джонас. – Не уходите!

– Ну да, еще чего! – оглянувшись на него, возразила Мерри. – Будто бы уж вам так хочется, чтобы я осталась, страшилище?

– Да, хочется, – сказал Джонас. – Честное слово, хочется. Мне надо с вами поговорить. – И когда она все-таки выбежала из комнаты, он бросился за ней и привел ее обратно, после короткой борьбы в коридоре, весьма шокировавшей мисс Черри.

– Право, Мерри, – выговаривала ей эта молодая особа. – Я тебе удивляюсь. Всему есть граница, даже глупости, милая моя.

– Спасибо, душечка, – отвечала Мерри, надувая розовые губки. – Очень благодарна за совет. Ах, оставьте вы меня в покое, чудовище, сделайте милость! – Эта просьба была вызвана новой атакой со стороны Джонаса, который усадил ее, еще совсем запыхавшуюся, рядом с собой на диван, в то время как по другую сторону от него сидела Черри.

– Ну, – сказал Джонас, обнимая обеих сестер за талию, – теперь у меня обе руки заняты, верно?

– Одна рука будет вся синяя завтра, если вы меня не отпустите, – вскрикнула шалунья Мерри.

– Зато против ваших щипков я ничего не имею, – ухмыльнулся Джонас, – ровно ничего.

– Ущипни его за меня, Черри, пожалуйста, – сказала Мерри. – Ненавижу это чудище, как никого на свете, вот что!

– Да будет вам, бросьте, – урезонивал ее Джонас, – и не щипайтесь, потому что мне надо серьезно с вами поговорить. Послушайте, кузина Чарити!

– Ну что? – отвечала та недовольно.

– Я хочу поговорить с вами обеими как следует, – сказал Джонас. – Чтобы не было никаких ошибок, знаете ли, чтобы все у нас обошлось по-хорошему. Оно и желательно и так уж полагается – верно, что ли?

Ни та, ни другая сестра не промолвили ни слона. Мистер Джонас помолчал, потом откашлялся, чтобы прочистить пересохшее горло.

– Она моим словам не поверит, ведь правда, сестрица? – обратился он к Чарити, неуверенно прижимая ее к себе.

– Право, мистер Джонас, как я могу это знать, пока не услышу, в чем дело? Совершенно невозможно сказать!

– Ну вот, видите ли, – сказал Джонас, – есть у нее такая манера – издеваться над людьми; я знаю, она станет смеяться или сделает вид, будто смеется. А вы, сестрица, можете ей сказать, что я не шучу, ведь правда, можете? Вы же не отопретесь, что вам все известно? Ведь вы-то уж меня не подведете, я знаю, – настойчиво убеждал он.

Ответа не было. В горле у него пересыхало все больше и больше, и справляться с этим становилось все труднее.

– Видите ли, кузина Чарити, – продолжал Джонас, – никто, кроме вас, не может сказать ей, каких трудов мне стоило познакомиться с ней поближе, когда вы обе жили в городе, в пансионе; ведь никто не знает этого так хорошо, как вы. Никто другой не может рассказать ей, как я старался познакомиться с вами получше для того, чтобы и с ней тоже познакомиться, как будто невзначай, – ведь правда, никто? Я всегда спрашивал у вас про нее, куда она ушла да когда придет, говорил, какая она непоседа, ну и другое там. Верно, кузина? Я знаю, вы ей все это скажете, если уже не говорили и… и… по-моему, вы уже говорили, не станете же вы меня подводить, верно?

По-прежнему ни слова в ответ. Правая рука мистера Джоиаса – старшая сестра сидела справа от него – могла ощутить бурное биение очень близко от себя; ни из чего другого он не мог заключить, что его слова произвели хотя бы малейшее впечатление.

– Даже если вы и не передавали ей ничего, – продолжал Джонас, – беда невелика, зато вы можете сейчас все это честно засвидетельствовать, правда? Мы же с вами с самого начала подружились, правда? И в будущем мы тоже будем дружить, поэтому я нисколько не стесняюсь объясняться при вас. Кузина Мерси, вы же слышите, что я говорю. Она вам все это подтвердит, все от слова до слова, обязательно подтвердит. Хотите выйти за меня замуж? А?

Джонас отпустил Чарити, для того чтобы предложить свой вопрос с большим эффектом. Но тут она вскочила и бегом бросилась к себе в комнату, оставив за собою такой вихрь бессвязных и гневных восклицаний, каких нельзя услышать ни от кого, кроме оскорбленной женщины, дошедшей до белого каления.

– Оставьте меня! Пустите меня к ней, – кричала Мерри, отталкивая его и отвешивая ему, если говорить всю правду, не одну оплеуху, благо он подставил свою физиономию.

– Не пущу, пока не скажете «да». Вы еще не сказали. Хотите выйти за меня замуж?

– Нет, не хочу! Я вас видеть не могу. Сто раз вам повторять! Вы страшилище! Кроме того, я всегда думала, что сестра вам нравится больше. Все мы так думали.

– Ну, в этом-то уж я не виноват, – сказал Джонас.

– Нет, виноваты, сами знаете, что виноваты.

– В любви все хитрости дозволены, – сказал Джонас. – Может, она и думала, что нравится мне, да вы-то этого не думали.

– Нет, думала!

– Нет, не думали. И не могли думать, что она мне нравится больше, когда вы были рядом.

– О вкусах не спорят, – сказала Мерри, – то есть я не то хотела сказать… Сама не знаю, что говорю. Пустите меня к ней.

– Скажите «да», тогда пущу.

– Если бы я даже и согласилась когда-нибудь, то только для того, чтобы ненавидеть и изводить вас всю жизнь.

– Это все равно, что прямо согласиться, – сказал Джонас. – Значит, по рукам, кузина! Мы с вами два сапога пара, лучше не подберешь.

Эта галантная речь сопровождалась смешанными звуками поцелуев и оплеух; затем прелестная, но сильно растрепанная Мерри вырвалась и убежала вслед за сестрой.

Подслушивал ли мистер Пексниф, что для человека его репутации представляется немыслимым, или действовал по наитию, что для человека столь проницательного гораздо вероятнее, или так уж вышло по счастливой случайности, что он оказался на месте в самое нужное время, – и это тоже вполне возможно, если вспомнить, что он пользовался особым покровительством провидения, – достоверно только одно, что как раз в ту минуту, когда сестры встретились в своей комнате, мистер Пексниф появился на пороге их спальни. И какой это был поразительный контраст! Они обе такие разгоряченные, шумные, неистовые; он такой спокойный, сдержанный, невозмутимый и полный мира, что ни один волосок на его голове не сдвинулся с места.

– Дети! – произнес мистер Пексниф, в изумлении простирая к ним руки, однако не прежде чем закрыл дверь и прислонился к ней спиной. – Девочки! Дочери мои! Что это такое?

– Негодяй, изменник, фальшивый, низкий, дрянной человек! У меня под самым носом сделал предложение Мерси! – был ответ его старшей дочери.

– Кто сделал предложение Мерси? – спросил мистер Пексниф.

– Он сделал. Эта скотина Джонас!

– Джонас сделал предложение Мерси? – переспросил мистер Пексниф. – Да, да, да! Вот как!

– Разве вам нечего больше сказать? – воскликнула Чарити. – С ума вы меня свести хотите, папа! Он сделал предложение Мерси, а не мне.

– Ну, как тебе не стыдно! – произнес мистер Пексниф назидательным тоном. – Как тебе не стыдно! Неужели торжество сестры могло довести тебя до такой сцены, дитя мое? Нет, право, это слишком грустно! Мне очень жаль это видеть; ты меня удивила и огорчила. Мерси, дорогая моя девочка, господь с тобой! Пригляди за нею. Ах, зависть, зависть, какое это ужасное чувство!

Произнеся эти слова голосом, полным скорби и сокрушения, мистер Пексниф вышел из комнаты (не позабыв плотно закрыть за собою дверь) и спустился вниз в гостиную. Там он застал своего будущего зятя и схватил его за обе руки.

– Джонас! – воскликнул мистер Пексниф. – Джонас! Осуществилось живейшее желание моего сердца!

– Очень хорошо, рад это слышать, – сказал Джонас. – Ну и довольно. Вот что! Раз эта не та, которую вы так любите, придется вам выложить еще одну тысячу, Пексниф. Пускай уж будет ровно пять. Оно того стоит, знаете ли, потому что ваше сокровище остается при вас. И то вы еще дешево отделались, да и жертву не придется приносить.

Эти слова сопровождались усмешкой, которая до такой степени выгодно осветила привлекательные черты Джонаса, что даже мистер Пексниф на мгновение утратил присутствие духа и посмотрел на молодого человека так, как будто совершенно потерялся от изумления и восторга. Но он быстро пришел в себя и уже собрался переменить предмет разговора, когда за дверью послышались торопливые шаги и Том Пинч в сильнейшем волнении ворвался в комнату.