Крымская война. Соотечественники (СИ) - Батыршин Борис. Страница 45

Зарин не в первый раз пытался отослать «Адамант» из Севастополя для разведки и каждый раз встречал ожесточенное сопротивление.

- Поймите, господа! - продолжал кипятиться Рогачев. - Это оборудование - ключ к успеху экспедиции!

- Согласен с Валентином Анатольевичем. - негромко сказал Кременецкий. - Полученные мной приказы недвусмысленны: «ни при каких обстоятельства не рисковать "Пробоем". Так что уж простите, но "Адамант" останется в Севастополе. Что касается связи - можно поставить на "Казарского" стационарный передатчик.

Зарин пожал плечами - он явно остался при своем мнении. «А может, каперанг и не хочет, чтобы Рогачев добился успеха? - подумал вдруг Андрей. - Вот ушел бы «Адамант» с «Казарским» к Констанце, и на переходе, в открытом море бац – торпеда в борт. И все, концы в воду. Не зря, ох, не зря Зарин приблизил бывшего красного командира и даже доверил ему боевой корабль. Теперь он вполне может рассчитывать на его преданность.

Андрей помотал головой. Отставить паранойю! Так можно переплюнуть и Серегу Велесову и его завиральными идеям. Надо же додуматься - Зурбаган...

ГЛАВА ПЯТАЯ

Из «Меморандума Велесова»

«...удивляешься, почему «Зурбаган»? Великий князь тоже задавал этот вопрос. В названии придуманного Александром Грином города ему почудились татарские, восточные созвучия. Я честно ответил: «Всю жизнь мечтал об этом загадочном городе у моря...»

Николай Николаевич пообещал употребить свое влияние на венценосного батюшку, чтобы продавить мой проект. И если все пойдет, как задумано, не позже конца мая я буду в Севастополе. А оттуда мы вместе (надеюсь, ты все-таки приедешь!) отправимся в Евпаторию - только теперь она будет значиться на карте Таврической губернии под другим названием.

Зурбаган.

Что, собственно, я задумал? Анклав, где властвуют ученые, пресловутый «знаниевый реактор», среда коллективного мыследействия, в которой достижения грядущих полутора веков перерабатываются и аккуратно используются на благо России. А там, глядишь, и всего человечества. И для этого мало одолеть всех врагов. Надо еще и предложить людям нечто такое, чтобы они больше не захотели становиться врагами. Ни нашими, ни чьими бы то ни было еще.

Утопия? Кто бы спорил. Можешь смело обвинять меня в маниловщине. Но, сдается мне, другого пути нет, и нигде, кроме как в России этот номер не пройдет…

Не буду донимать тебя рассуждениями об «особой миссии» русского народа. Как сказал один австрийский поэт: «Все страны граничат друг с другом, а Россия граничит с Богом». Или с Мирозданием, что для нас, старых атеистов, одно и то же.

В отличие от Западной Европы, в николаевской России, наука и прогресс еще не успели стать инструментами наживы и власти. И что бы не писал старина Тарле о неприязни Николая Павловича к ученым - это относится скорее к людям, а не к самой науке. «Нам умные не надобны, нам надобны верные...» Что ж, Государя трудно за это винить, особенно если припомнить, чем обернулись для страны последующие полвека прогресса. Не бывает технического и естественнонаучного развития без сопутствующего рывка в гуманитарной сфере, а в России подобные вещи всегда происходили как-то... криво.

Еще одна опасность. Одномоментное появление такой массы «опережающей» информации может надолго поставить крест на развитии и научной мысли. Целые поколения мыслителей и ученых превратятся на каталогизаторов и внедренцев; не возникнут исследовательские и теоретические школы, сотни, тысячи могучих умов, таких, как Эдисон и Тесла, Эйнштейн и Капица, Паули и Норберт Виннер, Жуковский и братья Райт в одночасье лишатся места в истории. Мы выхолостим науку много лет вперед, и где гарантия, что когда «привнесенные» знания будут освоены, она сможет двинуться дальше? Не найдет ли наш друг Груздев через две сотни лет отставшую по всем статьям копию нашей реальности?

Писателям, литераторам будет легче. Да, здесь не появятся «Севастопольские рассказы» в известном нам виде; надеюсь, не будет и «На западном фронте без перемен», и «Хождений по мукам» и «Живых и мертвых». Раз уж история будет другой - то в ней будут написаны другие, не менее великие книги. А те, что читали мы, будут храниться в Зурбаганской библиотеке, удваивая сокровища литературной мысли.

Недурная перспективка?

Помнишь - «кадры решают все»? Я говорю сейчас не о местных жителях, которых мы сумеем увлечь этой идеей. Меня больше волнуют наши земляки, а так же «попутчики» - Зарин, Эссен, все остальные. Те, кто согласится остаться здесь и создавать вместе с нами Зурбаган. Они должны осознавать, на каком лезвии ножа им придется балансировать, какой вред они могут нанести неосторожно брошенным словом. Иначе... сам знаешь, куда ведет дорога, вымощенная иными благими начинаниями.»

Гидрокрейсер «Алмаз»

- ...теперь по вопросу обустройства гражданских. - Зарин сверился с записями. - Половину разместили в казармах флотского экипажа; для остальных сколотили нары в Константиновском равелине.

Военнослужащие и добровольцы, особенно студенты и гимназисты, охотно идут в Особую бригаду. Оставшихся мы, по большей части, заняли учетом и разборкой привезенного имущества. Но кое-кто все равно сидит без дела - по большей части, женщины и люди умственных профессий. Господин Митин настоял, чтобы им ограничили доступ в город, и я, признаться, не вполне понимаю его резоны. Городские и флотские власти снабжают нас провиантом, а так же объявили среди обывателей сбор домашнего скарба для беженцев. Но этого все рано мало. Люди, грузились на корабли налегке, и что плохого, если прикупят что-нибудь на базаре?

- Прикупят? - удивился Рогачев. - А деньги откуда?

- Революции и гражданская война научили нас не доверять ассигнациям - ответил Глебовский. - Да и кому нужны «катеринки» с «петрами» в эмиграции? Так что с собой брали золото, драгоценности, николаевские червонцы. На них хоть и другой царь отчеканен, зато проба вполне подходящая. С руками оторвут.

Андрей покачал головой.

- И все же, я против, Алексей Сергеевич. Если мы не хотим испортить отношения с властями, лучше свести к минимуму контакты «эмигрантов» с местным населением. Мне дурно делается, когда я пытаюсь представить, чего севастопольцы от них наслушаются по части либеральных идеек. Подумайте, какие доносы посыплются местному начальству и в Петербург, Государю! И так уже жалуются, что наши мастеровые, занятые на работах в порту, болтают невесть что. да вот, хоть вчера - один болван пытался агитировать матросов с фрегата «Кулевичи» на тему «Долой самодержавие».

- И как? - с интересом спросил Рогачев. - Получилось?

- Скорее, получил. Согласно рапорту надзиравшего за работами мичмана Солодовникова, «бит по морде в кровь, после чего в бессознательном состоянии отнят и отнесен в казарму, где его и отлили водой. Матросы, учинившие расправу, требовали... сейчас... вот: «Выдать Иуду обчеству, мы его, подлюку о кнехт чугунный расшибем. Чтобы поганых слов про батюшку-государя не смел говорить!».

- Да, это проблема. - подтвердил Глебовский. - Я тоже заметил среди мастеровых большевистски настроенных.

- И много таких? - поинтересовался Митин.

- Мне известны четверо. Есть там один, слесарь Макарьев – по-моему, он у них за старшего. Обычно отмалчивается, в споры не лезет, но смотрит нехорошо, зло. А работяга толковый: золотые руки, голова варит, с любым делом справляется. Остальные, в том числе и этот, с набитой рожей - его дружки, попросились, когда мы отбирали добровольцев. Теперь вот народ мутят. Еще с Макарьевым якшается механик с "Казарского", тот, что остался от красных.

- А Иконникова с ними не замечали? - насторожился Зарин.

- Точно не скажу, не видал. Вы поймите, господа, - продолжал Глебовский, извиняющимся тоном, - мне не с руки заниматься слежкой, я инженер, а не филер, но сами видите, что творится! Того гляди, придется привлекать жандармов! Господин Митин прав, не хватало нам здесь большевистской заразы!