Кровь невинных - Дикки Кристофер. Страница 25

Потом на другом конце стола запели евангельские песнопения. Сначала зазвучал один голос, низкий и печальный. Я никогда не слышал ничего подобного и не знал этого псалма. Но другие солдаты, черные солдаты, знали. По крайней мере многие из них. «Я обещал молчать, но не смог сдержаться...» Они стали подпевать, и вскоре все солдаты, знавшие текст, все черные солдаты пели.

Остальные взволновались. В тот момент любая музыка была нам приятна. Мы тоже хотели петь, но не знали слов. Возможно, некоторые белые солдаты знали «Трех королей» или «Волшебную ночь», но не так хорошо, чтобы конкурировать с поющими, к тому же наши рождественские песни слишком примитивны по сравнению с этими проникновенными евангельскими песнопениями. Белые солдаты стали уходить. Офицеры поняли, что назревают неприятности. Потихоньку они стали толкать поющих локтем или похлопывать по спине, пытаясь успокоить этот стихийно возникший рождественский хор, и в конце концов у них это получилось. Но один солдат не замолчал, пока не допел песню до конца. Это был Гриффин.

«Он часть какой-то культуры», — думал я, пока лежал под навесом из стеклопластика, мокрый и замерзший, и ждал дальнейших распоряжений. А частью чего был я? Веры, которую не мог понять? Или рейнджеров? «Секс, опасность, кровь и кишки — рейнджера ничем не удивишь». Я повторял про себя строевую речевку снова и снова, и сейчас мне действительно хотелось бежать. А потом я провалился в сон.

Глава 10

Как плутающие по лесу заблудившиеся псы, иракские дезертиры бежали из города, который грабили в течение шести месяцев. На фоне низкого неба виднелись очертания горящих зданий на другом берегу залива, но мы почти ничего не видели сквозь плотный от измороси и дыма воздух. Люди, попадающие в поле нашего зрения, были последние отставшие солдаты отступающих войск, которые теперь находились уже далеко. Но их оставалось еще достаточно, чтобы заставить нас уйти с позиции. Мы не могли перебить их всех. И не могли взять в плен.

Рашид говорил с капитаном. Они спорили, о чем-то договаривались, составляли план. Трудно сказать, что они замышляли. Затем Рашид подошел ко мне и спросил, не могу ли я одолжить ему на полчаса свой маленький автомат «М-231». Я посмотрел на капитана. Тот кивнул. Я не любил отдавать свое оружие, но мы не могли больше просто сидеть в тени «Пещеры Синдбада» и смотреть, как дезертиры просачивались в парк, словно призраки.

Рашид спрятал «М-231» в своей куртке. Тридцать минут спустя вернулся с иракской формой. Дал три комплекта нам, а один надел на себя. Потом попросил другой автомат и снова ушел. Несколько минут спустя он принес еще униформу и два «Калашникова».

Капитан попытался воспользоваться рациями, но только посадил батарейки, последняя рация уже едва работала. Затем стал изучать окрестности с помощью бинокля. Рашид взял патроны у другого солдата, наверное, ему уже было неудобно просить у меня, и снова ушел. Капитан изложил план действий, который большинство из нас сочли разумным. Единственный способ добраться до места нашей эвакуации на северо-западе от Джахры — пересечь дорогу, которая теперь заполнена машинами, грузовиками, танками и солдатами, направлявшимися на север. Американцы ни за что не смогли бы пройти там, не стоило даже пытаться. Но во всеобщей суматохе и панике несколько иракских солдат вполне могут присоединиться к шеренге и смешаться с толпой, особенно с наступлением темноты. В случае необходимости Рашид поговорит с иракцами. Когда мы доберемся до места эвакуации, воспользуемся последней рацией, чтобы связаться с вертолетами и объяснить наш странный внешний вид.

За час до наступления темноты у нас набралось достаточно форм и автоматов, чтобы отправиться в путь. Некоторым солдатам удалось надеть мешковатую форму иракцев поверх своей собственной. Комплект, который получил я, оказался слишком маленького размера, чтобы проделать нечто в этом роде. Форма была такой же мокрой, как и моя, солдат, которому она принадлежала, носил ее несколько месяцев подряд и умер в ней. Но я все равно надел ее. Другого выбора не представлялось — или надевай, или оставайся в парке развлечений. Зловоние мертвеца ударило мне в нос, от прикосновения к ткани по коже побежали мурашки.

— Убедитесь, что «Калашниковы» исправны, — приказал капитан.

Нас учили разбирать их вслепую, и многие уже сделали это. Оружие может стать намного опаснее для стрелка, чем для его мишени.

— Возьмите только то, что можете унести в карманах, — велел капитан. — Не забудьте про воду. Не берите тяжелых вещей и сумок.

«Значит, никакого клеймора», — подумал я. Этому нас не учили. Мы должны оказаться среди врагов совершенно безоружными. На лицах других солдат я прочел те же самые мысли. Положил в карман складной нож и набор подрывника; отвертку и нож засунул за ремень и приготовился идти. С наступлением темноты мы рассредоточились, стараясь при этом не терять друг друга из вида, и выскользнули из парка.

Приблизившись к цели, мы замедлили шаг. Двигались в таком же темпе, как и побежденные. Куда ни глянешь — повсюду иракские солдаты, в полушоковом состоянии бредущие сквозь пески на север. Пересечь дорогу Доха было несложно. По ней ехало лишь несколько грузовиков, но никто не обращал на нас внимания, что придавало нам уверенности. Обогнув мыс, мы стали пробираться сквозь невысокую траву и колючий кустарник, на ветках которого дрожали полиэтиленовые пакеты. Впереди полыхали вспышки разрывающихся бомб и артиллерийских снарядов. Над нами ревели самолеты. Мы хотели перейти шоссе к северу от Джахры на горе Мутлаа. Здесь шоссе сужалось от четырех линий до двух. Это наверняка вызовет замешательство, и если бы нам удалось приблизиться к дороге в нужный момент, то мы смогли бы быстро перейти через нее. Но, поднимаясь по покатому склону горы, мы стали натыкаться на колючую проволоку, которой отмечены минные поля. Где-то на полпути наверх нас уже затянуло в густой поток людей и грузовиков, двигающихся по шоссе.

«А-10» — шумный самолет, сметающий все на своем пути. Его называют «шаровой молнией», и если ты увидишь его в действии, то сразу поймешь почему. Когда мы достигли вершины горы, то услышали, как один из них летит в нашу сторону, курсом, параллельным шоссе, на север. Потом другой. Потом еще. И еще. Их бомбы вспыхивали перед нами стеной света. Ожидая нового взрыва, я просчитывал расстояние и понял, что бомбы ближе чем в пяти милях от нас. К нам подлетали новые самолеты, которые прочерчивали небо вдоль и поперек над нашими головами. Новые бомбовые удары. Поток, который и так двигался очень медленно, остановился окончательно.

Иракцы выглядывали из грузовиков, чтобы рассмотреть происходящее. Человек, высунувшийся из машины сбоку от меня, упал прямо ко мне под ноги. Его лицо оказалось в дюйме от моего, он посмотрел в мои голубые глаза, но ничего не сказал, просто спрятавшись под кузовом.

Небо вибрировало от гула самолетов, земля разверзлась от бомб, которые с каждой минутой взрывались все ближе и ближе. Неожиданно несколько взрывов прогремело позади нас, на севере от Джахры, где шоссе сужалось. Самолеты отрезали путь к отступлению. Теперь вся шеренга оказалась под обстрелом. Прожекторы бешено вращались, гремели артиллерийские залпы, горел белый фосфор, грузовики полыхали красным пламенем. Некоторые шоферы пытались развернуться, сворачивали в пустыню и напарывались на мины. Люди выбегали из грузовиков, но в следующую секунду взрывом бомбы их разрывало на части, а зажигательная смесь охватывала их останки волнами пламени. Облака огня поднимались грибами на дороге впереди. И позади. Раздавались крики. Тысячи криков, заглушаемых грохотом взрывов.

Единственный путь, который мог бы вывести нас к месту эвакуации, лежал через минные поля. Один из грузовиков проехал около тридцати ярдов, прежде чем лопнула шина. Водитель пробежал немного дальше и подорвался на мине. Этот труп стал для нас точкой отсчета. Мы могли идти по следам шин и отпечатков ног, но когда они оборвались, у меня появилась идея.