Лебединая песня. Любовь покоится в крови - Криспин Эдмунд. Страница 15

— Карлу не нравится его номер, — пояснила Джоан.

— Ach, ja [12], — мрачно подтвердил Карл. — Там всюду кружева и эти… как вы их называете? Такие зеленые цветы в больших глазированных горшках.

— Фикусы?

— Ja, gewiss [13]. Но ничего не поделаешь, приходиться мириться.

— Ну как, продвинулось ли расследование смерти Шортхауса? — спросила Элизабет.

— А что может еще продвинуться? — удивился Карл. — Он мертв. И это большая для всех нас Божья милость. Будем надеяться, что убийца останется неизвестным.

— Ну, вы зря так, полиция старается, — промолвила Джоан. — Впрочем, Элизабет, скорее от вас мы должны узнать о ходе расследования. Вы же общаетесь с профессором Феном. Я слышала, что Эдвин покончил с собой.

Элизабет отрицательно покачала головой:

— В детективных анналах описаны случаи, когда самоубийцы так обставляли свой уход из жизни, чтобы он выглядел как убийство. Но в случае Эдвина Шортхауса такое маловероятно.

— А у вас самой есть какие-то версии? — спросила Джоан. — Как у эксперта.

— У меня не только версия, — неожиданно вырвалось у Элизабет. — Мне кажется, я знаю, кто это сделал.

Джоан приподняла брови:

— Знаете? И уже сказали об этом в полиции?

Элизабет отрицательно покачала головой:

— Для этого нужны доказательства, а у меня пока их нет.

— Может быть, поделитесь с нами?

— Наверное, не стоит. К тому же не исключено, что я ошибаюсь.

Джоан улыбнулась:

— Правильно, не стоит. Зачем посылать благодетеля на виселицу.

Элизабет понимающе кивнула:

— Конечно, убийство вряд ли можно считать благодеянием, но… А как с постановкой? — Она посторонилась пропустить спешащего официанта.

— Сегодня приезжает Джордж Грин, он будет петь Сакса. Голос у него не такой богатый, как у Эдвина, но зато он прекрасный актер. Премьеру если и отложат, то ненадолго. Джордж хорошо знает материал. Кстати, а где Адам?

— Поехал с профессором в Амершем поговорить с Чарльзом Шортхаусом.

— Если их пропустит эта ведьма Беатрикс. Желательно бы ему поскорее возвратиться, вечером репетиция.

— Вряд ли он догадается, что сегодня назначили репетицию, — сказала Элизабет.

— Но Джордж Грин уже приехал, и к тому же полиция разрешила работу в театре.

— Я пойду, — сказала Элизабет, осознав, что Карл Вольцоген все еще из вежливости стоит. — И большое спасибо за приглашение.

По дороге к лифту она нещадно себя ругала. Зачем ни с того ни с сего ляпнула, что знает, кто убийца. Правда, у нее было смутное подозрение насчет Бориса Стейплтона, но без всяких оснований. И вообще пока было не ясно, убил ли Эдвин себя сам, или кто-то ему помог. Захотелось похвастаться. Элизабет покраснела и прикусила губу. Почему-то вспомнился утренний разговор с метрдотелем. За завтраком с ними сидел какой-то словоохотливый мужчина и все время надоедал разговорами. Она попросила, чтобы метрдотель никого больше к ним за стол не сажал. Он пообещал, слушая ее с насмешливым почтением.

В лифт она вошла в настроении хуже некуда.

Двухкомнатный номер на третьем этаже, который они занимали, был с ванной. Элизабет вначале нашла горничную и заказала чай, затем вошла, сняла пальто, бросила сумку на туалетный столик и тяжело опустилась на диван. Посидела, немного успокоилась и решила, что лучший способ поднять настроение — это принять горячую ванну.

Элизабет зашла в ванную комнату, разделась, забыв проверить, плотно ли закрыта дверь. Ее достаточно было захлопнуть — дверь снаружи открывалась только ключом. А когда наклонилась открыть краны, зазвонил телефон.

Элизабет повернула голову, и в то же мгновение ее горло крепко сжали твердые сильные пальцы. Она не успела даже крикнуть, как провалилась в черноту.

Придя в себя на полу, Элизабет глянула на часы и поняла, что пролежала здесь минут десять.

В дверь постучали.

Она медленно поднялась на ноги, натянула халат и нетвердым шагом вышла.

— Кто там?

— Ваш чай, мадам.

— Открываю, входите.

Пожилая горничная внесла поднос, поставила на стол, выпрямилась.

— Извините, мадам… с вами все в порядке?

Элизабет попыталась улыбнуться:

— Все нормально. Спасибо. — Почувствовав головокружение, она села. — Вы, случайно, не видели, выходил ли из этого номера кто-нибудь в последние несколько минут?

— Да, мадам, — живо откликнулась горничная. — Когда я проходила по коридору, отсюда вышла высокая дама, блондинка, в темно-синем пальто. Я заметила еще вязаный джемпер. Мне показалось, что она торопилась.

— Я… все поняла. Спасибо.

— Вам нужна какая-то помощь, мадам? — спросила горничная с материнским участием. — У вас нездоровый вид.

— Нет-нет, со мной все в порядке. Спасибо. — Элизабет снова попыталась улыбнуться, на этот раз получилось. — Просто немного закружилась голова. Теперь уже прошло.

Когда горничная ушла, Элизабет первым делом посмотрелась в зеркало. На шее отчетливо виднелись красные следы пальцев, которыми ее душили. Почему злодей не довел дело до конца, пока было не ясно. Возможно, ему что-то помешало.

«Высокая дама, блондинка…»

Скорее всего это была Джоан Дэвис. И что же?

Да, вот на столе записка.

«Ну конечно, — подумала Элизабет, — я лежала на полу в ванной комнате, и Джоан решила, что меня нет».

Элизабет вернулась в ванную и наспех помылась. За окном шумели проезжающие машины, лилась вода из кранов, и она не слышала, как кто-то в гостиной прокрался к двери, затем негромко щелкнул замок.

Элизабет вылезла из ванны, вытерлась, прошла в спальню, оделась. Сдерживая дрожь в руках, привела в порядок волосы и тщательно подкрасила губы.

Затем села за стол, взяла чашку с чаем и поднесла ко рту.

Глава 12

На обратном пути Джервейс Фен остановил машину в Хай-Уикоме закрепить крыло автомобиля. Механик с помощником, как и положено в таких случаях, осматривали машину со всех сторон, охали, обменивались малопонятными фразами. Затем объявили о наличии у «Лили Кристин» еще нескольких поломок, требующих немедленной починки. Но Фен на провокацию не поддался, и в результате, пока пили чай, крыло закрепили, и они двинулись в путь.

— Но не надо думать, что Чарльз Шортхаус такой наивный, — произнес Адам, продолжая прерванный разговор. — Он совсем не дурак.

— Не дурак, — согласился Фен. — Но только в своей сфере деятельности. Я давно заметил, что композиторы в том, что не касается музыки, разбираются не лучше, чем любой простой смертный. Да и в музыке не всегда. Возьмем, например, Чайковского. Этот гений почему-то не находил ничего интересного в произведениях Брамса и того же Вагнера, признавал только Бизе. Нет, к намерению Чарльза убить брата следует отнестись серьезно. И не очень доверять рассказу о том, как он провел вчерашний вечер.

— Вы думаете, Чарльз соврал?

— Ну, не обязательно соврал. Вполне возможно, сказал правду. Ведь маэстро сознавал, что о его пребывании в Оксфорде как раз в то время, когда погиб брат, станет известно. И позаботился сообщить нам об этом заранее, тем самым отвести подозрение.

— Но если он хотел избежать подозрения, зачем надо было рассказывать о своем намерении убить брата?

— Возможно, это такой изощренный блеф, — ответил Фен. — А я допускаю, что он на самом деле замышлял убийство. Эти братья стоят друг друга. Чарльз Шортхаус готов безжалостно расправиться с любым, кто станет на пути продвижения его произведений. Он относится к психотипу так называемых мономаньяков. Это разновидность паранойи — навязчивая, чрезмерная увлеченность одной идеей или субъектом. Впрочем, и Вагнер был такой, хотя их даже сравнивать неприлично. Но конечно, важны не намерения, а сделал ли он это на самом деле.