Тонкий лёд (СИ) - Цыпленкова Юлия. Страница 67

— Завтра появится портной, — сказал его сиятельство. — Он снимет мерки с детей. Проследите, чтобы все они оставались в стенах приюта. Так же зайдет обувщик. И хватит отпускать воспитанников в город без дела. Приведите в порядок классы, напишите список необходимого для учебы. Вскоре у вас появятся учителя, они займутся необходимым образованием детей. Да, и список всего, чего не хватает детям для повседневной жизни, тоже составьте. Не вздумайте приписывать того, что желаете получить вы. Каждый кусок мыла будет под учетом. Для собственных нужд вы получаете жалование.

— Не полностью, — негромко произнесла та самая полная воспитательница. — Инара директриса задолжала нам половину жалования. Мы сами подрабатываем, чтобы восполнить нехватку денег.

— Завтра у вас будет новая директриса. Обслугу мы с ее сиятельством подберем лично, — ответил Аристан. — Счета приюта проверит мой счетовод. Если он обнаружит недоплату, вы получите всё, что вам причитается. Вскоре вам доставят продукты, сегодня у детей должен быть настоящий ужин. Ту бурду, что наварила прежняя кухарка, отдайте бездомным собакам. Если не погнушаются, Богиня зачтет вам это за доброе дело. Да, кухарку тоже пришлю.

— Я сегодня же отправлю одежду и игрушки, какие остались от моих детей, — отозвалась агнара Кетдил.

— Да, я сделаю то же самое, — согласилась агнара Бьярти. Агнара Тагнилс, молча, кивнула, поддержав почин спутниц.

— Да, на первое время совсем неплохо, — согласилась я. — Ремонт здания…

— Сделаем и его, ваше сиятельство, — улыбнулся супруг. — Всему нужно время и средства. Будем изыскивать.

Вскоре мы покинули приют, удрученные представшей нам картиной. Я не удержалась и задала мужу вопрос, когда мы отошли от наших спутниц:

— Как же просмотрели такое, Арис?

— Возможно, вы и правы, дорогая. В этом есть моя вина. За год, что я вернулся в диарат, подобных инспекций я не совершал, занимаясь иными делами диарата. Поверьте, за то время, что я управлял своими землями издалека, здесь многое до сих пор требует моего вмешательства и строгого надзора.

— Вы правы, ваше сиятельство, — я виновато потупилась. — У вас и вправду накопилось дел немало.

— Но теперь у меня есть вы — моя жена и помощница, — супруг провел по моей щеке тыльной стороной ладони. — И вместе мы справимся быстрей. Вы быстро учитесь и осваиваетесь, что не может не радовать. Вы мало напоминаете ту перепуганную и дрожащую дикарку, которую я увидел когда-то в доме агнара Берлуэна.

— Но та дикарка, кажется, вам нравилась, — я снова потупилась, ожидая ответа.

— Мне понравилось то, что проглядывало сквозь ужас перед переменами, — произнес Аристан, приподнимая мою голову за подбородок. — Ужас растаял, ваша натура осталась. И мне бы очень хотелось, чтобы вы не менялись впредь. Взрослели, набирались опыта и самостоятельности, но оставались прежней чистой и непосредственной девочкой, какой являетесь сейчас. И я приложу все силы, чтобы так оно и было.

— Ах, Арис, — вздохнула я, сжимая его руку ладонями.

— Люблю, когда вы сокращаете мое имя, — улыбнулся диар. — Из ваших уст оно звучит так… интимно.

— Ваши сиятельства, мы готовы ехать дальше, — вклинился в наш разговор голос агнары Бьярти.

— Идем, — ответил Аристан и подал мне руку. Следующей целью нашей инспекции стала народная больница.

Больница для бедных, или народная, располагалась в еще худшем месте, чем приют. Люди иногда называли данное заведение "погостом", потому что те, кто оставался в стенах больницы, чаще всего покидали ее уже не своими ногами. По большей части, простолюдины приходили сюда, чтобы получить небольшую помощь, а лечиться предпочитали дома.

Хорошие врачи держали частные практики. Некоторые принимали и простой люд, но стоил такой прием не мало. Лекари-недоучки и знахари также имели популярность в народе, но уровень их знаний оставлял желать лучшего. Однако услуги таких целителей стоили на несколько порядков ниже, чем помощь профессиональных врачей, и это становилось решающим в выборе, к кому обратиться.

Имелась в Кольберне еще одна больница, там тоже лечились простые люди, однако за нахождение в ней приходилось платить, а народная больница содержалась на средства диарата. Сынов Покровительницы там было даже больше, чем врачей. Врачи, пользовавшие больных, получали небольшие деньги и, чаще всего это были доктора, которые имели свои практики, а в народной больнице они подрабатывали, проводя исследования. Материала здесь было много, как, по словам его сиятельства, отозвался один популярный в Кольберне врач. Кажется, сильно бедствующие люди даже добровольно соглашались на то, чтобы после смерти их тела был использованы врачами для их научной деятельности. Впрочем, безвестных покойников здесь так же хватало, потому что обращались в народную больницу совсем уж беднота, или нищие и бродяги, которые приходили в больницу умирать, рассчитывая напоследок получить миску горячей похлебки и услышать молитвы сынов Матери Покровительницы по своей отлетающей душе. Все-таки не сточная канава или чей-то забор, откуда мертвеца закинут в скорбную телегу и свалят в общую могилу под бормотания монаха. Таких покойников никто не знал и не помнил. В народной же больнице мертвых обмывали и сжигали, а урну с прахом хоронили на больничном кладбище. Имя записывали, как записывали и место захоронения, потому родные, если такие однажды найдутся, могли получить точные сведения о судьбе родственника, навестить его могилу и оплакать.

— Дорогие дамы, — обратился к нам его сиятельство, — будьте стойки. Опасаюсь, нас ожидает скорбная картина. Если кто-то пожелает остаться в карете, никто ее не осудит.

Дамы, включая меня, оставаться в экипаже отказались. Если уж мы решили принять участие в судьбе этих несчастных, то прятаться от действительности было бы некрасиво и лицемерно. Диар склонил голову, принимая нашу решимость, и мы направились к обшарпанным дверям больницы для бедных. Впрочем, входили, по крайней мере я, все-таки с душевным трепетом. Народная больница воспринималась, как место скорби и обреченности. Отчего-то ожидалось, что прямо с порога нас встретит смрадный запах, мертвые тела и заунывное пение сынов Покровительницы.

Однако ничего подобного я не увидела. Безусловно, серое снаружи здание оказалось мрачноватым и изнутри, но пахло здесь сыростью, а не мертвечиной. Да и монах, вышедший нам навстречу, улыбнулся легко и даже как-то радостно. Узнав о цели нашего визита, он стал серьезен.

— Это очень хорошо, что сам диар и его супруга заинтересовались судьбой несчастных, которые лежат в этих стенах, — сказал брат Лассар, как представился нам сей достойный сын нашей Богини. — Мы стараемся облегчить их последние страдания, как можем, но видеть исцеление всегда радостно.

— У больницы есть нужды, — уверенно произнес его сиятельство.

— Их немало, — согласился брат Лассар.

— Проведите нас, мы хотим видеть полную картину, — велел Аристан.

— Прошу, — монах сделал приглашающий жест, и мы последовали за ним.

Неприятного гнилостного запаха мы не обнаружили и в палатах. Тех, кто приходил сюда, прежде всего отправляли мыться, после выдавали казенную одежду — сероватую рубаху и штаны. Конечно, эти пижамы видели не одного пациента. С умерших казенное белье снимали, стирали и выдавали новому больному, но удрученным этим фактом никто не выглядел. Впрочем, пациенты народной больницы отличались цинизмом и отсутствием особой чувствительности душ.

На нас смотрели с любопытством, кто-то даже позволил себе кривую усмешку, но один непроницаемый взгляд его сиятельства в сторону насмешника, и тот сделал вид, что спит. Брат Лассар покачал головой, глядя на пациента, и мы прошли дальше. Стоит заметить, что палаты, где лежали больные, были большими и, в следствии этого, зимой протапливались плохо.

— Холод — наш бич, — со вздохом произнес наш сопровождающий. — Провизии нам хватает. Питаются наши пациенты скудно, но свою миску получает каждый. Лекарства, если заканчиваются выделенные деньги, мы закупаем на пожертвования. Нам есть чем обрабатывать нарывы и язвы, но хороших лекарств, чтобы исцелять тяжелые болезни, мы себе позволить не можем. Чаще приходится уповать на молитву и милость нашей Матери.