Избранная (ЛП) - О'. Страница 4

— Можно мне домой? — спросила я.

— Скоро, — сказала врач. — Я наметила еще несколько исследований и пару болеутоляющих средств. Твоя мать и я разговаривали о твоих повреждениях. Тебе повезло, Мо.

Я посмеялась бы над этим, если бы мне не было так больно.

Понятие «скоро» было настолько же подходящим, как и оценка врача «повезло» относительно меня, так как ночь тянулась целую вечность.

Мама дремала на стуле, дядя Билли снова и снова выходил в вестибюль, чтобы позвонить по мобильному телефону, я не знала по какой причине и решила, что было бы лучше не осведомляться, а медики видимо забыли о моем существовании.

Все время Ковальски и второй полицейский сидели у входа. Хотя должны были быть на улице и искать улики.

Я не умею общаться с людьми. Верити была той, которая умела это. У нее был талант выделять оттенки и неправильные лица.

Этим она занималась всю среднюю и высшую школу; как-то ей удавалось уходить от клише и глупых девочек, которые любили звезд класса как и аутсайдеры, в то время как я следовала только за ее образом.

Все же не надо было обладать сверхспособностями, чтобы заметить разлад в отношениях между моим дядей и Ковальски, как если бы полицейский хотел, чтобы дядя Билли был в ответе за все. Конечно, дядя Билли не был святым, но он всегда заботился о мне и маме.

Ковальски, напротив, выглядел не внушающим доверия, особенно, когда стрелки часов шаг за шагом приближались к утру.

В отделении реанимации покой не наступал — каждые пару минут я слышала, как кто-то пробегал мимо, вскрикивал, кого-то тошнило или кто-то тихо серьезным тоном сообщал плохие новости.

Меня сводило с ума такое количество информации о жизни других и отсутствие ответов на мои вопросы, и я решила собраться и отыскать их сама.

Я дождалась, пока мой дядя снова вышел позвонить, тихо кашлянула, чтобы убедиться, что мама все еще спит на своем стуле.

Лекарства тем временем начали свое действие, и было уже не так больно спустить ноги с края кровати и медленно встать. Я старалась не натолкнуться ни на один из немых мониторов и проскользнула через занавески в коридор.

Кто-то схватил меня за здоровую руку.

— Разве ты не должна лежать в постели?

Я быстро повернулась и почти упала. Это был тот самый таинственный врач, что должно было бы удивить меня больше, чем удивило на самом деле.

— Если бы ты был настоящим врачом, ты бы знал это, — возразила я, и он взглянул на меня немного пристыженно. Я пошла по коридору, в другую сторону от сестринской. — Я хочу увидеть Верити.

— Это ничего не даст. Его акцент стал более отчетливым, чем ранее, насыщенный, томный и медленный; слова перетекали одно в другое как музыка. Но вместе с тем чувствовался сильный оттенок ожесточения. Его рука все еще держала меня за локоть, и я никак не могла освободиться от нее. Казалось, люди шли мимо, не замечая нас, как будто это было вполне обыденно, что окровавленная девушка и молодой человек в ворованном медицинском халате спорят в коридоре. Он обвел меня вокруг полки, которая целиком была набита ящиками с инвентарем.

— Я найду ее.

— И как тебе это удастся? Ты едва стоишь на ногах. — Свободной рукой он легко тронул меня за бок и что-то тихо пробормотал. Я сочла это оскорблением.

Его пальцы, лежащие на моей грудной клетке, были теплыми, и я отстранилась от него. — Прекрати! Кто ты вообще? Ты не работаешь здесь. Откуда ты знаешь Верити? И, пожалуйста, не говори мне, что я не должна задавать никаких вопросов, иначе я позову охрану.

Он по-прежнему держал меня за руку, но отступил на шаг назад. — Я тебе уже говорил, что я друг.

— Друг Верити?

Он кивнул, и я закатила глаза. — Как тебя зовут?

— Люк. — Когда я снова посмотрела на него, он вздохнул. — Де Фудре.

— Но она никогда не говорила о тебе. А она рассказала бы мне. Верити рассказывала мне всё.

— Ты так уверена? Уверена на все сто процентов?

Верити обматывает гладкую белокурую прядь волос вокруг указательного пальца и снова разматывает ее, как она делает всегда, когда волнуется. — Мне очень жаль, Мо. На самом деле. — Она через стол хватает мою ладонь.

Я убираю руку назад. — Ты обещала. Мы обещали. — Это не может произойти! Верити иногда бывает ненадежной, но в таком важном деле она бы не подвела.

Она выглядит очень жалкой, с уставшими глазами и дрожащим ртом. Ее мороженое со вкусом мокко и миндаля тает, стекает по стенкам вафельного рожка, оставляя капли повсюду; она даже не замечает этого. — Я знаю.

— Моя мама ни при каких обстоятельствах не отпустит меня одну в Нью Йорк! — В переполненном кафе мой голос звучит очень громко, и люди оборачиваются на нас. Но в этот раз мне все равно.

— Но, возможно, если ты ей все объяснишь, — предлагает она.

— Может, ты объяснишь. Мне. Почему ты это делаешь? Что там с тобой случилось?

— Я… не могу. Но мы будем разговаривать с тобой каждый день, я клянусь. Мы постоянно будем слать друг другу смс. У нас пальцы отвалятся.

Я бросаю свой вафельный рожок с малиновым мороженым в мусорное ведро. Оно больше не кажется вкусным. — Почему, черт возьми, я должна хотеть делать это? — крикнула я ей и вышла на улицу в душную августовскую ночь.

Я оперлась на Люка; вдруг у меня закружилась голова.

— У всех есть секреты, — сказал он. Его выражение лица, такое самодовольное, в то время как я так неуверенно держалась на ногах, злило меня. Я ухватилась за полку, чтобы подстраховать себя, и попыталась изобразить на лице скучающий пренебрежительный взгляд, которым так великолепно владели многие девочки в моей школе.

Он был выше меня, стройный и широкоплечий в этом ворованном медицинском халате. Растрепанные черные волосы, сияющие глаза и рот, который слишком часто лукаво улыбался. Это был абсолютный тип Верити — немного опасный, немного дерзкий, совсем другой, не такой как мальчики из церкви, которых мы знали с пяти лет.

— Вероятно, она не считала тебя достойным упоминания, — солгала я.

— Должно быть, так и есть. — Он ухмыльнулся и затем стал серьезным. — Иди домой, Мышка. — Доверительное прозвище доконало меня. — Не называй меня так!

Он элегантно пожал плечами. — Она говорила, что ты так скажешь. Тебе неприятно придерживаться указаний, ты знаешь это? Я сказал тебе, что ты должна обо всем забыть, но ты просто наглым образом приходишь и создаешь сложности, хотя и так уже всем достаточно.

— Я только хочу ее увидеть. Ты знаешь, где она, не так ли? Пожалуйста. — Если нужно было подлизаться, хорошо, тогда я буду подлизываться. Одна я никак не смогла бы найти Верити, и мне вдруг стало очень важно увидеть самой все то, что не хотел рассказывать мне никто — даже этот тип. — Только на одну минуточку.

Он покачал головой. — Ты не хочешь этого. Чем быстрее ты все забудешь, тем лучше.

Ярость вспыхнула во мне, пробила ужасное холодное чувство, и я закричала:

— Забыть? Ты ненормальный? Послушай, я не знаю, кто ты и почему утверждаешь, что знаешь Верити, но мне, собственно, это и неважно. Все, что мне важно, это моя лучшая подруга. Я никогда ее не забуду. Никогда. Она погибла, пытаясь спасти меня, и будь я проклята, если я выйду отсюда и все забуду. Либо ты поможешь мне ее найти, либо иди к черту! — сказала я, задыхаясь, то всхлипывая, то крича, и никто не повернулся в мою сторону.

Люк, напротив, долго смотрел на меня. То, что он увидел, должно было изменить его мнение, так как, все, что он сказал, было: — Сюда.

Одну руку он положил мне на поясницу, другой взял мой локоть и повел меня в комнату в конце коридора, с настоящими стенами и раздвижными дверями вместо занавесок.

— Ты уверена? — спросил он.

Я кивнула и вошла в дверь.

Глава 3

В комнате было тихо и так светло, что болели глаза. Наши шаги гулко отзывались на кафельном полу. Посредине стоял стол, вокруг изголовья которого стояли темные мониторы; простыня покрывала человеческую фигуру, лежащую на нем.