Трени-ян (с иллюстрациями) (СИ) - Кощиенко Андрей Геннадьевич. Страница 8

За спиною хихикают уже несколько голосов.

— Гм… — гымкает учитель, озадаченно смотря на меня, — и сколько времени ты… занималась?

— Почти пять месяцев, сонсен-ним! — смотря на него честными глазами, бодро рапортую я.

Сзади, уже открыто, веселится весь класс. Преподаватель смотрит на меня, пытаясь понять, шучу ли я над ним, или просто с головой не дружу, дура по жизни?

— Тихо! — оборачиваясь к развеселившимся ученикам, приказывает учитель и говорит, обращаясь уже ко мне, — Хорошо. Иди, покажи, что ты умеешь.

Ну ладно, пойдём, покажем. В разом наступившей тишине, под внимательными взглядами, я иду к роялю, направление к которому мне указал сонсен-ним, мотнув головой. Усаживаюсь на круглый вращающийся стульчик, не забыв аккуратно подвернуть под себя юбку. Ммм, какой знакомый запах лака и пыли! С удовольствием провожу кончиком указательного пальчика по клавишам, ощущая, какие они гладкие.

Как давно белых клавиш моих, не касалась рука…

Вообще-то, если честно, то касалась, но синтезатор, это синтезатор, а рояль, это рояль. Не надо ставить их на одну полку.

— Я могу послушать инструмент, сонсен-ним? — поворачиваюсь в пол-оборота я, с вопросом к преподавателю.

Тот в ответ молча кивает, с интересом следя за мной. Я кручусь обратно, привычно разминаю пальцы и опускаю их на клавиши. Исполняю пришедшую в голову тему любви из кинофильма Андерсон [5].

— Хороший звук, — хвалю я инструмент, закончив играть короткую вещицу и поворачиваясь к преподавателю.

Учитель удивлённо смотрит на меня, в классе тишина. Не получив ожидаемой какофонии из звуков, народ видно понял, что я чего-то могу, но вот насколько хорошо это «чего-то», оценить он, похоже, не может, и поэтому выжидающе молчит. Ждёт, что скажет учитель. Пользуясь подходящим моментом, в котором всё внимание обращено на меня, добавляю «информации к размышлению».

— Сонсен-ним, вот тут следует настроить, — говорю я и легко касаюсь безымянным пальцем левой руки чёрной клавиши.

Все вместе слушаем ноту фа-диез. Ещё раз слушаем.

— Что ты сейчас играла? — кивнув, спрашивает меня учитель.

Вопрос хороший, из разряда не имеющих ответа, но я к нему готов.

— Фантазия из моей головы, — скромно говорю я.

— Да? — удивляется сонсен-ним, очень оценивающе смотря на меня.

За моею спиной, в классе — мёртвая тишина.

— Ты пишешь классическую музыку?

— Иногда. Когда бывает настроение, сонсен-ним.

— Хорошо, — кивнув, говорит учитель, — сыграй мне теперь что-нибудь из классики. Какое-нибудь произведение, которое ты знаешь.

Отрицательно кручу головой.

— Я ничего не знаю, сонсен-ним, — печально говорю я.

— Как не знаешь? — не понимает сонсен-ним, — Почему?

Потому, что до сих пор так и не удосужился что-то разучить из произведений местных признанных гениев! Как и с историей. А когда мне было? То одно, то другое, то понос, то золотуха…

— Ну, так… — неопределённо говорю я, уводя взгляд в сторону.

— Как же ты тогда училась? — совсем не понимает меня сонсен-ним, — Судя по уровню твоей игры, у тебя есть хорошая практика. Ты должна была за её время разучить хоть одно классическое произведение!

— Не успела, — смотря на него честными-пречестными глазами, объясняю я, — у меня практика всего четыре месяца, сонсен-ним, и мне было не интересно играть чужое. Я сразу начала играть своё.

— Своё?! — подскакивает на месте учитель, — Как можно играть своё, едва начав играть?

— Ну… я изучила ноты, — старательно заталкивая назад улыбку, которая пытается вылезти наружу и растянуть мои губы до ушей, поясняю я, — поняла, куда нужно нажимать, чтобы получалась красивая музыка, вот и всё… Стала играть. Зачем мне играть чужое, если я и сама могу?

Сонсен-ним абсолютно непонимающе смотрит на меня. Наверное, так смотрел бы чёрт на ангела, внезапно материализовавшегося в аду. Видя, что человек находится в непривычно сложном для него мозговом процессе, я решаю разрядить обстановку.

— Давайте, я вам сыграю ещё одну штучку, сонсен-ним? — предлагаю я, — Она весёлая, там все пляшут и поют.

Не дожидаясь согласия, я разворачиваюсь к роялю и играю свою коронную «польку». [6]

— А кто там пляшет и поёт? — в наступившей тишине спрашивает преподаватель, когда я решительно заканчиваю сильными финальными аккордами.

— Девушки, — оборачиваясь, с удивлением говорю я.

— Какие? — осторожно спрашивает препод, вытянув шею и с подозрением смотря на меня.

— Когда я играю эту музыку, — объясняю я, — то представляю танцующих девушек. Не современниц, а скажем, живших в прошлом веке. В Европе… Девушки из небогатых семей, одеты в тёмно-коричневые платья с длинными юбками до ступней. Они польки, или немки…

Преподаватель смотрит на меня, группа смотрит на меня, некоторые даже рот открыли.

— Это называется визуализацией музыкального образа, — говорю я, — я об этом читала. Музыка есть во всём. В море, в ветре, в листве дерева… Нужно только иметь подходящее настроение, чтобы её услышать, сонсен-ним…

Сонсен-ним молча внимательно смотрит на меня, одноклассники за спиной выдыхают и начинает перешёптываться, обмениваясь впечатлениями.

— А что-то ещё ты можешь сыграть? — спрашивает учитель, и уточняет, — Из своего?

Ещё? Хм… Почему бы ещё что-то и не сыграть? Хотя, конечно, лучше бы этого не делать… Вдруг ещё повторю чьё-то местное бессмертное произведение, назвав его своим? Некрасиво получится. Но хочется. От удивлённых взглядов группы и сонсен-нима у меня кураж. Есть желание «курощать» и валять дурака дальше. Тем более, что музыка просто сама летит из-под пальцев. Давно я с таким удовольствием не играл! Что исполнить? Ммм… Вольфганг Амодеевич Моцарт, может — Вас? Вашу чудную «Соната для клавира». Техничную вещь, которая сразу показывает, у кого, как, и откуда именно, руки растут… Вещь, с которой мне пришлось немало побиться в своё время, но так и не достичь желаемого результата. Однако, сейчас у меня стопроцентное ощущение того, что я её — сыграю. Почему бы не дать этому миру услышать произведение гения, про которого как-то сказал другой гений, Чайковский — «Моцарт есть высшая кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки».

— Лёгкая вещь, — предлагаю я, приняв решение, — если хотите, могу сыграть, сонсен-ним.

— Играй! — отдаёт приказание тот.

Поворачиваюсь, опускаю руки на клавиши. Класс заполняет лёгкая, журчащая, словно струя прозрачной игривой воды, мелодия. Сосредотачиваюсь на исполнении и спустя некоторое время неожиданно ощущаю, что проблемы с техникой исполнения куда-то делись. Музыка ведёт меня, я следую ей и при этом испытываю какое-то странное чувство… Совместности? Двойственности? Неразделимости? [7]

Это чувство возникает у меня уже в конце исполнения, появившись в голове где-то в районе затылка. Осмысливать его сейчас некогда, я играю, но всё равно, краешком мозга, пытаюсь понять, откуда оно вдруг взялось, и почему со мной раньше такого не было?

Заканчиваю. Пауза. Тишина.

Неожиданно преподаватель начинает хлопать в ладоши. Не сразу последовав его примеру, к нему присоединяется моя группа. Встаю из-за рояля, поворачиваюсь к слушателям, и, как положено, кланяюсь. Вижу, что в открытых дверях класса стоит заведующий воспитательной частью — Пак ДонХё. Зажав под левой подмышкой полупрозрачную папку зелёного цвета, он хлопает вместе со всеми.

— Браво! — громко произносит преподаватель музыки, — Браво!

Браво?! Да я крут! Мега-крут! Спасибо Вам, несравненный Вольфганг Амодеевич! Можно, я рядом с вами хоть чуть-чуть постою, а?

Кланяюсь Пак ДонХё отдельно. Начальство! Надо проявить уважение.

— ЮнМи, — спрашивает учитель, дождавшись, когда смолкнут аплодисменты, — у тебя есть нотная запись этих произведений?