Предтеча (Повесть) - Лощилов Игорь. Страница 14

— Постой, боярыня! — обиделся Василий. — Негоже тебе насмешки строить. Они вон под торгашеской личиной крамольные письма перевозят и втихаря их подбрасывают. На-кось, погляди. — Он протянул отобранный у Митьки лоскут.

Та повертела его по-всякому и озадаченно спросила:

— Что здесь прописано?

— Пока еще не ведаю, — важно ответил Василий, — но только непременно крамола какая-то, иначе в подкладе не хранили бы…

— Позволь, боярыня, слово сказать, — вмешался Иван Шудеб. — Никакой крамолы тама нет, это обычная грамотка купеческая. Мы, чтобы деньгу свою не трясти по дорогам, сдаем ее менялам, взамен получаем грамотку, а в другом городе сызнова ее на деньгу меняем. Так что когда он эту грамотку взял, то товарища нашего среди бела дня ограбил!

— У кого взял? — грозно спросила Алена.

— У Митьки Черного, — негромко ответил Василий, — но сильно не бил, так, только для испуга.

— Придется мне, видно, в ледник тебя определить, — сказала Алена, — чтоб пылу-жару поубавить, а то всех моих гостей перебьешь.

— Я своему государю верой-правдой служу! — вскричал Василий. — К стремени евонному приставлен, а ты…

— Вот и ходи у стремени, — оборвала Алена, — а в дела, что розмысла требуют, не суйся, не по тебе это! Так и государю скажу. Иди покуда, и боле чтоб не дурил, а то и взаправду в ледник посажу!

Побитым псом возвращался Василий, полный стыда за свою оплошность и обиды от сотворенных над ним насмешек. Стыд, правда, скоро прошел — Василий был к нему не приучен. Но прошел не бесследно: затуманил голову гневом, замохнатил сердце злобой. На всех разгневался, на всех озлобился и, пока шел по двору, честя своих обидчиков, отругал одного пригревшегося на солнце дружинника, турнул другого, расположившегося на бревне с обеденной миской, с руганью накинулся на сидевших у своего возка и мирно беседующих скоморохов:

— Принесла вас сюда нелегкая, только вшей натрясли, захребетники [20] поганые.

Те затихли, съежились, только поводчик, мужик со смелым и независимым взглядом, проговорил:

— Срамно глядеть на тебя, ей-богу! Аки пес лаешь на всех без разбору!

Василий поднял было плеть, чтоб проучить глумника, но тот лениво повернул голову и сказал:

— Михайло Иваныч, ну-тко шугани его отсель.

Медведь не спеша поднялся, покрутил головой, заурчал, будто представление продолжалось, и медленно пошел на обидчика. Василий был не из робких, а гнев, застилавший рассудок, требовал выхода. «Свалю косолапого или лягу, но не отступлю!» — решил он и застыл, сцепив зубы. Он уже ощутил на своем лице зловонное дыхание зверя и решил было первым броситься вперед, однако наблюдавший за ним поводчик дернул медведя за цепь и проговорил:

— Храбрый ты воин, зря не скажешь, и духовитый. Только нечего из-за своей обиды на весь свет волком смотреть, не ровен час, в капкан попадешь.

Василий после напряжения, когда он готовился к схватке, вдруг успокоился, постоял, махнул рукой и пошел прочь.

— Постой, — крикнул ему поводчик, — иди-тко, что скажу!

Василий медленно поворотился.

— Есть у меня зелье одно лечебное, всякую душевную хворобу враз лечит. Эй, Тимошка! — мигнул он небольшому ладненькому скомороху, что давеча плясал в потехе.

Тот закопошился в возке и протянул кружку.

Темная маслянистая жидкость пахнула травами и обожгла огнем. У Василия попервости в горле перехватило, но вскоре по нутру разлилась приятная теплота, сладко задурманилась голова. Он привалился к возку и стал слушать неторопливую речь одного из скоморохов, прерванную его появлением.

— Не поверил старик молодой жене. Я, думает, про твою верность ко мне доподлинно выведаю. И решил свой мужской приклад в красный цвет выкрасить. Увидали это его товарищи и спрашивают: «О безумный и несмышленый старик, матерой материк! Почто свое естество стариковское кармином пачкаешь?» Тот и отвечает: «Вернусь от вас домой и пойду со своей молодой женой в баньку. И коли спросит меня молодая жена о том же, заставлю разобъяснить, у кого она иного цвета видела».

— Ого-го-го! — загоготали скоморохи.

«Вот у кого легкая жизнь, — думал Василий, смотря на смеющиеся лица. — Всего и забот-то покривляться да позубоскалить. Коли не то сказал или сделал что не так, беды для них нет — что с веселого возьмешь?! Мне же за всякий шаг шею нагреть могут — такая служба!» И, словно угадав его мысли, скоморохи стали говорить о своих бедах: вспоминают-де их лишь по веселью да по пьянке великой, а в иное время взашей гонят и глумятся всяко. Пуще всего чернецы обижают: не велят ватагами ходить, ряжеными рядиться, в храмы божьи не допускают…

— Ну ладно, братва, — прервал разговоры старшой, — только-то и забот у нашего гостя — жалобы потешные слушать. Погостили, пора и честь знать. Путь нам неблизкий, а дело к вечеру идет. Что, воевода, отпустишь нас или власти твоей в том нету?

— У государского слуги на все власти хватит! — начал было строго Василий, но усмехнулся и разрешил: — Валяйте, тута и без вас делов хватает.

— По обычаю, посошок бы надобен на дорожку, да вот беда — все паше зелье кончилось. — Поводчик почесал голову. — Раз ты подобрел, так, может, и вина велишь подать?

— Ладно! — тряхнул головой Василий. — Придется свой долг ворочать. Разыщите мне ключника и к погребу приведите. Я сейчас там буду.

Скоморохи бросились на поиски, а Василий направился к воротному стражнику и приказал выпустить скоморохов.

— Блох от ихнего зверья много, — добавил он шутливо, — скоро весь двор заполонят.

У винного погреба его уже ожидал мохнатый ключ-пик.

— Почто звал? — хмуро поклонился он Василию.

— Плесни веселым людям на дорожку.

— Чего плескать? — так же хмуро спросил ключник.

— Отворяй погреб, посмотрю, что есть, а заодно проверю, как государское добро бережешь.

Ключник вынул из-за пояса громадный ключ, прикрепленный для верности к толстой цепи, и стал отворять дверь.

— Ишь орудие! — покачал головой Василий. — Не ключ, а кистень добрый. От разбойных людей бережешься, что ли?

— Теперь разбойных мало, — прогудел ключник, — теперь свои больше грабят.

— Ну-ну, поговаривай! — посуровел Василий. — Шевелись больше, чудо-юдо!

Наконец замок открылся. Из распахнутой двери пахнуло влажным холодом и винным духом. Ключник неторопливо повесил ключ на крюк, вбитый в притолоку, засветил огонь и стал спускаться по выщербленным каменным ступеням. За ним последовал Василий и медвежий поводчик. Вскоре достигли низа. Неровное пламя факела вырывало из темноты ребристые бока больших бочек.

— Показывай, что у тебя тут! — приказал Василий.

Ключник начал тыкать по сторонам:

— Тама мед и вино церковное, тама фряжские вина и греческие, тута пиво разное: сборное, поддельное и простое, здеся уксус и квас ячный, вона — вишни и яблоки в патоке, а ближе всего — воды вишневые, брусничные и яблочные. Всего семьдесят полных бочек и тридцать неполных. Куды вести?

— Нам водичка брусничная ни к чему, до меда веди, — сказал Василий.

Направились в дальний конец. Ключник подошел к одной из самых больших бочек, взял кувшин и нагнулся к затычке. В дно кувшина ударила пенная струя. Наполнив его, ключник стал затыкать бочку и вдруг услышал глухой стук. Повернув голову, он увидел искаженное болью лицо великокняжеского стремянного, который стал медленно валиться на пол. Ключник резко поднялся, но тут же на него обрушился страшный удар, ему на мгновение показалось, что голова его раскололась на две половины, и это было последнее ощущение, перед тем как провалиться во тьму…

Поводчик спокойно перешагнул через тела своих жертв, взял кувшин и стал подниматься наверх. У двери он остановился, так же аккуратно повесил ключ-кистень на свое место и вышел во двор.

— Поторапливайтесь, ребята! — крикнул он копошившимся у возка скоморохам. — Сейчас только вино снесу, и поедем!

— Слышь, дружина! — подошел он к стражнику, охранявшему вход в покои. — Воевода ваш приказал кувшин вина отнести лекарю. Сам понесешь или мне идтить?